Развод. Бумерангом по самые я...

Глава 41

Подъезжаю к зданию нотариальной конторы. Светлое, из стекла и бетона, оно отвечает стилю современной архитектуры и выглядит… я бы сказал дорого. Даже денежно, не смотря на то, что стоит на краю города. Я специально искал подальше от центра, чтобы свои же не увидели и не начали задавать вопросы.

Выскакиваю из машины, почти бегом открываю дверь девчонкам. Тороплюсь. Чувствую, как адреналин заглушает ноющую боль в животе. Почти финиш.

- Ну, вылезайте, лисята, быстро-быстро!

Полина выходит первой и сразу поддерживает под руку Яну. Та выходит медленно, будто сквозь силу, и я наконец-то по-настоящему присматриваюсь к ней. Она не просто бледная. Она зелено-серая, осунувшаяся. Ее шатает. Съела что-то не то? Или перенервничала? У Янки с детства та же болезнь, что и у меня, любой стресс и бедняга мается животом. Нужно как-то поберечь девчонок, пока они там в Европах отсиживаются, я успел забыть, какие они у меня нежные.

- Пап, потише, - просит Поля, не отходя от сестры. - Яне правда нехорошо.

Вижу. И злюсь. В первую очередь на себя, потому что не могу все отменить и заняться ребенком. И еще потому что все идет так медленно. Прямо перед дверью, за которой решение всех моих проблем, мне приходится тормозить.

- Ян, чуть-чуть потерпишь? Мы быстро, - бросаю я через плечо и делаю шаг к входной двери.

- Пап, может, в аптеку зайдешь хотя бы? - не унимается Поля.

Я останавливаюсь как вкопанный. Аптека? Сейчас? Это займет минут двадцать минимум. А нотариус что называется «с улицы», не прикормленный годами администрацией человек и ждать меня никто не будет. Мы можем запросто пропустить свою очередь. А потом – только после обеда, и то не факт. Поэтому, нет! Все нужно делать прямо сейчас, пока никто не передумал.

Разворачиваюсь к ним. Раздражение прорывается сквозь тонкую оболочку самообладания.

- Что болит? - спрашиваю у Яны резче, чем хотел. – Опять живот?

Она смотрит на меня стеклянными глазами.

- Чуть-чуть. Крутит и вот тут давит.

Говорит она убедительно, без вызова. Так хорошо сыграть болезнь она не смогла бы. Значит, Карина тут ни при чем. И симптомы… симптомы мне слишком знакомы.

- Вода есть? - говорю я, смягчая тон, но все еще торопясь. - На, у меня с собой таблетки, отлично помогают. Не надо в аптеку. У нас там все по времени, пропустим свою очередь – и все, потом только после обеда можно будет попасть.

- Так давай после обеда? - подхватывает Поля, оживляясь. - Поедим как раз где-то тут, отдохнем…

- Нет же! - мой голос снова срывается на крик. - После обеда у меня встреча! И тогда нужно будет ждать до вечера, и снова ехать сюда по всем пробкам, и если вдруг не успеем, то снова переносить, вы это понимаете? Вы вообще понимаете, что происходит?

- Понимаем, - тихо проблеяла Яна.

Поля кинула на сестру обеспокоенный взгляд, а потом посмотрела на меня. И в этом взгляде – один в один ее мать. Тот же упрек, та же несгибаемая воля.

- А зачем нам вообще так торопиться? - спросила она требовательно, грозно.

Меня на секунду пронзает чувство вины, будто передо мной не дочь, а сама Карина. Но я мгновенно гашу его. Не перед кем мне виноватиться. Я в своем праве.

- Я тороплюсь, потому что ни в чем не уверен! Пока я медлил и оставался хорошим, ваша мать обула меня и оставила без школы и без ресторана! Да-да, девочки, ресторан она тоже прибрала к рукам, и остались только салоны!

- Наши салоны, - поправляет меня Поля.

- Это они пока ваши, Полина! - ору я, уже не сдерживаясь. – Ты не думала, что мама сделает с ними, чтобы насолить мне? Отберет? Уничтожит? Развалит, как развалила наш ресторан? О, или отдаст на откуп старому новому мужу, а? Он, между прочим, крутой юрист и ему все эти доверенности что филькина грамота – заберет и не поморщится! Молчите? Стыдно? То-то же! Запомните, девочки, все, что я делаю, я делаю ради вас! Мне ничего не нужно, но о вашем будущем я позабочусь!

Они замолкают. Пристыженно опускают глаза. Да, я откровенно блефовал, и действовал грубо, топорно, но ведь сработало же! Манипулировать всегда противно, хуже этого только проиграть бывшей жене и остаться с голой жопой на морозе. А так, у меня есть еще немного времени.

- Пошли, - говорю я уже спокойнее и открываю дверь в большое прохладное и просторное фойе. Воздух здесь пахнет свежесрезанными цветами, аромат которых тотчас успокаивает. Кошусь на букет роз в вазе, и снова даю себе обещание, что как только все закончится, первым делом поеду в цветочный - радовать своих девчонок.

В приемной тихо, только шелест страниц и мерное тиканье часов. Красивая секретарша с холодной улыбкой указывает нам на кресла.

- Сейчас вас позовут.

В голосе столько пафоса, словно там сидит не рядовой нотариус, а британская королева. Неприятная дамочка. Я киваю, пытаясь не обращать внимание на чужое хамство. Осталось всего несколько минут и я свободен. Смотрю на дочек. Поля нервно теребит край куртки, а Яна… Яна сидит, согнувшись пополам, и дышит ртом, короткими, прерывистыми вздохами. На лбу и под носом испарина. Черт, нам бы и правда показаться кому-нибудь.

- Держись, малышка, - шепчу я ей, наклоняясь. - Сейчас быстренько все подпишем, и я тебя в больницу отвезу, к лучшим врачам. Обещаю.

Она даже не смотрит на меня. Вдруг ее тело резко содрогается. Она хватается за живот, глаза округляются от ужаса, рот открывается и с булькающим звуком из нее льется какая-то жижа. Прямо на дорогой персидский ковер.

Поднимается тихий, но тотальный хаос. Поля кидается вперед с криком «Яна!», пытаясь поддержать сестру. Случайно она задевает плечом вазу, та падает и разбивается на сотню осколков, добавляя к пятну на ковре еще и стекло. Секретарша в ужасе подскакивает на месте, причитая: «Ой, боже мой! Ковер! Кто это будет убирать?!» Другие клиенты – пожилая пара с переводчиком - с отвращением и любопытством пялятся на нас.

Меня на секунду парализует. Стою как памятник собственной тупости и перевариваю. Или не перевариваю. Как я вообще попал во все это? Я же так хорошо жил. Раньше. И все у меня было, и дом, и бизнес, и перспективы на работе и жена и дети, и некоторые из них со мной даже разговаривали, а сейчас… Страшно злюсь. На Яну, за то, что так не вовремя заболела. На себя, за то что, все это допустил. На незнакомых людей, они не мигая смотрят в нашу сторону и что-то «несут» на своем. Но больше всего я злюсь на дуру секретаршу – голосить она не перестала, наоборот, разоралась уже до неприличной громкости.

- Рот закрой! – Огрызаюсь я. Голос мой звучит так пугающе, что все вокруг резко замолкают. Даже Яна перестает икать. - За те деньги, что я вам плачу, можно и на химчистку расщедриться! Поняла?

Секретарша нервно кивает и, поглядывая на нас одним глазом, принимается кому-то звонить.

Подхожу к Яне, она вся дрожит, униженная и жалкая. Протягиваю ей платок. Я люблю дочь. Я волнуюсь за дочь. Но срыв сделки сейчас волнует меня не меньше ее здоровья.

- Малышка, ну что ты? Уже лучше? Ну-ка соберись. Пойдем, я попрошу, чтобы там было быстрее. Главное – подпись поставить, а потом хоть куда.

Слышу, как Поля резко оборачивается ко мне. Ее лицо искажено гневом. Брови заломлены вверх, губы дрожат. Она смотрит на меня так, как никогда не смотрела.

Никто прежде на меня так не смотрел…

- Папа, ты не видишь, Яне плохо!

- Конечно, вижу! – куда мягче говорю я. - Сейчас подпишет бумаги, и я вызову скорую! Я же сказал!

Яна делает слабую попытку подняться, покорная, как кукла. От этого сравнения все внутри меня сжимается в неприятный комок. Когда все закончится, я обязательно извинюсь перед дочкой.

Ноги ее не слушают, и она тотчас плюхается обратно на кресло. Поля, вместо того чтобы помочь, резко кладет руки ей на плечи, и будто бы специально давит вниз.

- Сиди тут! Мы никуда не пойдем, папа! И не будем ничего подписывать!

В приемной мертвая тишина. Все вокруг замерли, наблюдая за нами.

- Отлично, я так и знал! - шиплю я, чувствуя, как красная пелена застилает глаза. – Так бы сразу и сказала! Карина успела вас настроить против меня, да? Это же она, верно? Тогда зачем было разыгрывать этот цирк и приезжать сюда?!

- Папа, цирк это по твоей части! - голос Полины звенит от ненависти. - Или кино, настоящий блокбастер, в котором ты террорист!

- Ты бредишь!!! - взрываюсь я.

- Да ну? А мне кажется, террорист и есть! Взял нас в заложники, не кормишь, не поишь, не организуешь медицинскую помощь больному, пока мы не подпишем чертовы бумажки! Яне плохо, она на ногах еле стоит, или ты не видишь?!

- Вижу, и поэтому тороплюсь! - кричу в ответ, уже не обращая внимания на людей вокруг.

- Ты не туда торопишься, папа! А куда надо, уже опоздал! - ее слова бьют точно в цель. - Просто скажи, все это, неужели все это забота о нас, как ты рассказывал? Или все-таки ты заботишься только о себе, а на нас тебе насрать?!

И в этот момент я замолкаю. Даже помню, что хотел сказать до этого, просто открываю рот, выпуская воздух.Яна, бледная как смерть, сидит в кресле, а секретарша, скривившись от брезгливости и досады за испорченный день, подает ей стакан воды. Уборщица с тряпкой и ведром нехотя оттирает лужу на полу. Иностранная бабка собирает цветы, причитая что-то об их нелегкой судьбе. Ее спутник и переводчик смотрят на меня с таким нескрываемым осуждением, что хочется провалиться сквозь землю от стыда.

Отворачиваюсь. И вдруг, среди этой всей позорной картины, я вижу его. Знакомое, но до жути неприятное лицо. Я делаю шаг, другой. И понимаю, что стою перед огромным зеркалом в резной раме. И человек, который смотрит на меня оттуда – мне отвратителен. Отекший, потный, с перекошенной от злобы и страха рожей. Глаза безумные. Изо рта чуть ли слюна не капает. Какой слабый… какой ничтожный человек стоит передо мной. И сейчас я понимаю особенно четко - я его ненавижу.

А там же, в отражении, чуть сзади – мои девочки. Яна, прислонившаяся к Поле, и Поля, которая уже достала телефон и кому-то звонит. Может маме. Может в скорую, раз отец так и не удосужился ее вызвать. Они отгородились от меня. Создали свой маленький мирок, свой союз, куда мне нет хода. И между ними – тихая, но такая крепка идиллия.

А у меня? Дыра. Огромная дыра, в которую засасывает все вокруг, и куда чуть было не угодили мои девочки.

Здесь так тихо, что хочется заорать погромче, чтобы все это схлопнулось как мыльный пузырь. Кажется, что вокруг и впрямь декорация к какому-то фильму, потому что не могут все так долго молчать.

Я всё ещё смотрю на свое отражение. На этого жалкого, озлобленного мужика с перекошенным таблом бордового цвета. И поражаюсь от того, что этот мужик – я.

Прозрение бьет прямо в мозг, нокаутирует с одного удара.

Если я сейчас заставлю их подписать эти бумаги, я потеряю их. Окончательно и бесповоротно. Навсегда. Я выиграю салоны и проиграю дочерей. И останусь один. В пустой квартире с чужой мебелью и с Леной, которая… которая даже не звонит мне и с которой иногда бывает так трудно, что знал бы заранее, как все будет, отмотал время назад. Но вот она как-раз останется, а мои малышки, они будут ненавидеть меня. Всю жизнь.

Не позвонят, чтобы узнать как мои дела. Не приедут в гости. Не привезут понянчить внуков. Просто забудут, станут относиться ко мне как к пустому месту, так, как это уже сделал Тимофей.

Эта картина вдруг кажется мне самым страшным кошмаром. Страшнее, чем банкротство. Страшнее, чем увольнение, позорный развод, нищета, одиночество. Наверное, я смогу пережить все это. Только если рядом будут мои дети. Если они останутся со мной, я уже не буду один.

Я отворачиваюсь от зеркала. От того человека. Медленно, будто через силу, подхожу к своим девочкам. Поля смотрит на меня с вызовом, прикрывая собой Яну. Готовая к бою.

Я останавливаюсь перед ними. Не нависаю над, не пытаясь давить. А опускаюсь на корточки, чтобы быть с ними на одном уровне. Голос у меня тихий, сдавленный, и впервые я не пытаюсь делать его иным. А просто говорю.

- Простите меня, лисички.

Внутри всё заледенело от ужаса. Это не игра, и не манипуляция. Это просто правда.

- Я был не прав. Я очень виноват перед вами, что затеял всё это.

Я смотрю то на Полю, то на Яну, которая смотрит на меня сквозь слез. Глаза почти сомкнуты, то ли от слабости, то ли от усталости.

- Прошу прощения. Быть отцом… - я запинаюсь, - быть отцом сложно. И я не всегда понимаю, что нужно делать. Я не всегда звоню вам. Не всегда проявляю заботу. Я не всегда помню, что вы любите, а что нет. Черт, я вот даже про бургеры забыл. Я и правда думал только о себе, а нужно о вас. И я не понимаю, как все исправить. Так что… пожалуйста, помогите.

Я делаю паузу, глотая ком в горле.

- Что нужно от меня сейчас? Прямо сейчас? Говорите.

Они смотрят на меня. Сначала с недоверием, с опаской. Потом их взгляды встречаются. И они произносят хором, не сговариваясь, будто ждали этого вопроса всю дорогу:

- Отвези нас к маме.

Я киваю. Никаких «но», никаких «давайте сначала». Просто киваю.

- Хорошо. Поехали.

Мы медленно идем к выходу, никто не пытается нас остановить. А упущенная очередь к нотариусу – последнее, что меня сейчас волнует. Я несу Яну на руках, она сопротивлялась поначалу, но я так давно не носил на руках своих девочек, что это нужно скорее мне, чем ей. Поля идет сзади, на меня она даже не смотрит. Только недовольно сопит и шепчет ругательства под нос, думая, что я ее не слышу.

Я помогаю Яне забраться на заднее сиденье, Поля садится рядом, укладывает ее голову себе на колени.

Едем молча. В зеркале заднего вида я вижу, как Поля гладит сестру по волосам. Движения ее становятся плавными, веки медленно опускаются вниз. Через несколько минут они обе спят. Поля спит, нахмурив брови, даже во сне переживая все, во что я их втянул. А Яна… Яна улыбается. Слабенько, едва заметно. Но улыбается. И кажется, ей снятся хорошие сны. Потому что она едет домой.

Я смотрю на них и понимаю, что сегодня я не получил ничего из того, что хотел. Но, кажется, я получил шанс. Очень маленький и хрупкий. Но шанс – не потерять их совсем. И это сейчас важнее любых салонов, любых денег, любых амбиций и обид. Гораздо важнее.