Развод. Бумерангом по самые я...

Глава 45

Очередной, не помню какой по счету, ужасный день! А серьезно, какой? Пятый? Двадцатый? Сотый? Я устал считать. Кажется, с того момента, как я ушел от Карины, хороших дней не было вовсе. Они все слились в одну сплошную серую полосу провалов и унижений.

Сегодня пришел приказ о моем назначении. Новое назначение в новый регион. Формально это повышение. По факту — ссылка. Та самая, про которую я читал в учебниках истории. Чувствую себя декабристом, которого отправляют на верную смерть. Те хотя бы понимали, ради какой цели пожертвовали своей жизнью, не сломались, потому что горели благородной идеей. А вот я… я вообще ни хрена не понимаю! Но чувствую себя так, будто еду не в N-ск, а в Сибирь, на каторгу. На меня смотрят то с жалостью, то с издевкой. Подходят, хлопают по плечу, говорят какие-то слова поддержки, от которых тошнит еще сильнее. Они даже не пытаются притворяться, соблюдать приличия, потому что я сбитый летчик, которого давно списали со счетов.

И вот, как финальный аккорд этого дня, сообщение от Карины.

«Владлен, твоя Лена в больнице, отказывается от лечения, пока не поговорит со мной. Считаю, что это больше твоя проблема, чем моя, поэтому ставлю тебя в известность».

Холодный, сухой текст. Ни единого лишнего слова. Просто информация и адрес. Не Карины, разумеется, а больницы, куда мне нужно приехать.

Я тыкаюсь в телефоны. Лена не отвечает. Карина вне зоны доступа. Паника, тупая и слепая, сжимает горло. В отчаянии я звоню Тимофею. И, как ни странно, тот берет трубку. И только после этого разговора, под его спокойные, обстоятельные вопросы, до меня доходит: нужно найти телефон главврача. Не бежать сломя голову, а действовать по уму.

Через полчаса я уже обо всем договорился, все узнал и отдал нужные распоряжения, касательно Лены. Осталось только приехать в больницу, чтобы увидеть ее лично. Но я… не могу.

Нет. Вместо этого я еду в огромный гипермаркет. Как сумасшедший, но с абсолютно ясной и четкой целью: собрать Лене все необходимое, чтобы ей было комфортно там. Халат. Тапки. Тарелка с ложкой. Шампунь, зубная паста. Галетное печенье, вода без газа, пачка сканвордов. Я выбираю все это с маниакальной тщательностью, будто от этого выбора зависит ее жизнь.

Снова звоню врачу. Веду долгий, обстоятельный разговор о состоянии Лены. Потом говорю с участковым, который уже вызвал меня на беседу. Я создаю видимость бурной, продуктивной деятельности. Я — деловой человек, который решает проблемы.

А на самом деле я просто оттягиваю момент. Я боюсь. До дрожи в коленках. Боюсь приехать и увидеть, во что превратилась моя хрупкая, нежная Лена. Боюсь увидеть последствия своих слов. Своих поступков. Своей жизни, которая пошла под откос.

Эти бессмысленные приготовления становятся моим щитом. Моим алиби. Смотрите, какой я заботливый! Я не трус, я просто… занят важными делами.

Пакеты с покупками оттягивают руки. Я стою в холле больницы, и меня охватывает знакомое чувство потерянности. Запах антисептика и страха. И тут я вижу Тимофея. Он прислонился к стене, лицо бледное, напряженное.

- Я подумал, что нужно увидеть ее, - говорит он тихо, без предисловий. - Вдруг она все это из-за меня?

Его слова неприятно ранят. Он, мой сын, берет на себя вину за мой косяк. Нет. Так не пойдет.

- Не из-за тебя, - обрываю я его резче, чем хотел. – Ты тут вообще не при чем. Это я наговорил ей всякого… перед уходом.

Он неуверенно кивает, забирает у меня часть пакетов. Мы идем к лифту. Молчим. Я даже не представляю, о чем нам сейчас говорить? Но хотя бы то, что Тимофей со мной рядом, придает мне сил.

Наконец лифт останавливается на нужном этаже. Двери открываются. И первое, кого я вижу в коридоре - Карина. Стоит, опираясь на стену, смотрит в окно. Наверное, ждет лифт.

Она оборачивается, услышав шум за спиной. Ее взгляд скользит по мне. Безразличный, пустой. Как будто я — часть больничной мебели. Она делает движение, чтобы зайти в кабину и уехать вниз.

Во мне все сжимается от животного страха. Без нее я здесь пропаду. Сломаюсь.

- Постой, пожалуйста, - мой голос звучит жалко, умоляюще. - Как она?

Карина поворачивается. Ее лицо искажает гримаса, в которой нет ни капли тепла.

- Знаешь, как ни странно, она отлично. Лучше нас всех. Удивительно непробиваемая особа!

- Карин, не говори так… - бормочу я, чувствуя, как краснею.

- Ой, заткнись, а? – резко перебивает меня жена. - Можно я сама решу, как мне говорить? И никто не будет осуждать меня за мои слова. Тебя ведь не осуждают за трусость и то, как долго ты сюда ехал.

- Я был в пробке… - слабо блею я, понимая, насколько это звучит глупо и жалко.

Они смотрят на меня. Оба. Карина и Тимофей. Одна - с холодным презрением, другой с брезгливым ужасом. Они видят меня насквозь. Видят этого перепуганного, мечущегося человека, который прячется за пакетами с печеньем и враньем о пробках.

От их взглядов хочется провалиться сквозь землю.

- Карина, я просто не знаю, что мне с ней делать? - звучит моя собственная фраза жалобным шепотом.

- Как что? – Уверен, вот так она обычно смотрит на детей в школе. На тех самых, которые два и два сложить не могут. А теперь так она смотрит еще и на меня. - Любить, наверное? Сначала жопу отмыть, потом голову полечить, а затем любить. Всю оставшуюся жизнь, как ты ей и обещал. Владлен, вы же Биба и Боба, как два долбоеба, вам порознь вообще нельзя, пропадете.

Ее слова обжигают. Они какие-то несерьезно нелепые, и я не понимаю, как можно насмехаться, когда вокруг происходит такое… Я хватаюсь за последнее, что может хоть как-то меня «реабилитировать» в ее глазах.

- Карина, меня это… из Москвы отправляют.

- Поздравляю, мир увидишь, себя покажешь.

- Меня далеко отправляют. Это даже не область, понимаешь? - повторяю я, пытаясь до нее достучаться, вызвать хоть каплю жалости.

- Владлен, мне так плевать, веришь? - она произносит это с ледяным спокойствием. Будто и правда разучилась сопереживать мне. — Тимох, ты еще тут побудешь? Ну, как знаешь. А я поехала, я и так здесь задержалась.

Она снова собирается уйти, но я не могу ее отпустить. Без нее я исчезну.

- Постой, я хотел кое-что сказать. Я сегодня направил встречное приложение по нашему разводу, там я отказываюсь от всего и еще… Я купил недвижку! – наконец договариваю я. - Элитную. И оформил ее на сестру, чтобы тебе ничего не досталось. Но я хочу переоформить ее на Тимофея. Сейчас все устаканится и мы подумаем, как лучше ему подарить квартиру. Мне она сейчас все равно не нужна.

Тимофей молча кивает, не отказывается. А Карина смотрит на меня с той самой, убийственной ехидной усмешкой.

- А если бы была нужна, ты бы и дальше ее скрывал? - бьет она точно в цель.

Я открываю рот, чтобы что-то ответить, оправдаться, но в этот момент дверь в ординаторскую открывается.

Из кабинет выходит врач. Судя по голосу тот самый, с кем я говорил по телефону. Он проходит мимо меня, будто не замечая, и обращается к Карине.

- Сделали экспресс-ХГЧ. Не беременна.

Меня будто током бьет. Это же я просил его сделать тест! Зачем он обсуждает такое с Кариной? Это мы с Леной планировали ребенка, и после новости о ее отравлении, это было первое о чем я думал, что Лена может быть беременна. Я позвонил и попросил доктора как можно скорее сдать все нужные анализы, и теперь он говорит об этом. С моей бывшей женой! Без меня! И почему-то смотрит на нее, а не на меня! Я отстраняю Тимофея плечом, вклиниваюсь в их диалог, пытаясь вернуть себе главную в этом разговоре роль.

- Что еще нашли? - спрашиваю я деловым, начальственным тоном, каким когда-то говорил на совещаниях.

Врач медленно переводит на меня взгляд. На его лице появляется нехорошая, кривая ухмылка.

- Нашли, - говорит он с какой-то гадливой радостью. - Все нашли. А то, что не обнаружили, просто высевается дольше. Мы же делали ПЦР-тест, а они хоть и быстрые, но не всегда точные.

Воздух перестает поступать в легкие. Я не понимаю.

- Не могли бы попроще. После всего этого у меня в голове каша, - снова голос Карины. Скрипучий, как пальцем по стеклу.

Врач пожимает плечами, наконец, отрывая взгляд от нее.

- Да куда уж точнее. Гонококки, трихомонады, хламидиоз, сифилис. С таким набором - просто чудо, как она СПИД не подхватила. Так что я рекомендую провериться и ее молодому человеку.

Он… он смотрит на Тимофея. И Карина, повинуясь его взгляду, тоже смотрит на моего сына. Его лицо искажается ужасом и отвращением.

- Во-первых, это не я! – Резко обрубает он. - Во-вторых, омка, ну ты какого обо мне мнения? Даже если бы у нас что-то и было… ВОТ!

Он с яростью выдергивает из кармана длинную, почти автоматную ленту презервативов и трясет ею перед лицом ошеломленного врача.

- Ма-ла-дец, - машинально, одними губами, произносит Карина и тут же переводит на меня взгляд.

А я просто стою. С открытым ртом. Мозг отказывается переваривать услышанное. Гонококки… Сифилис… У Лены? У моей нежной, хрупкой, цветочной Лены? Это какой-то бред. Кошмар.

Но в кошмарах ты так или иначе понимаешь, что это сон. А вот я чувствую, что все происходит по настоящему. И ненависть Карины, она тоже настоящая. Такая, от которой кровь стынет в жилах.

- Казанский, - шипит она. - Раньше я просто желала тебе обосраться. Но теперь… теперь…

- Карина, я клянусь, я не знал! - вырывается у меня дикий, испуганный крик. - Клянусь!

- Если выяснится, что ты заразил меня… - ее голос низкий, змеиный, полный такой лютой ярости, что я инстинктивно отшатываюсь.

— Кариночка, нет! Это невозможно! Мы с Леной всего два месяца как перестали предохраняться! И я не был с тобой с того времени, как начал с ней отношения! – я говорю так быстро, чтобы она просто поверила мне. Мне жизненно важно это. Я не был с Кариной честен, но я не приносил эту грязь в нашу с женой постель.

Она смотрит на меня еще несколько секунд. Прямо в душу. И произносит своим страшным, замогильным голосом:

- Знаешь, Казанский, если у тебя найдут весь этот букет и в итоге ты помрешь от какой-нибудь гонореи, то мне даже не будет тебя жалко. Заслужил.

Она разворачивается и уходит. Тимофей, бросив на меня полный отвращения взгляд, идет за ней. А я даже не пытаюсь догнать их, потому что впервые понимаю – они ушли навсгда.

Я остаюсь один. Врач что-то говорит мне про анализы, про то, что мне тоже надо провериться. Но я его не слышу. Я иду по коридору.

В палате, куда положили Лену, полно людей, но мне на них плевать. Я опускаюсь на стул у ее кровати. Она лежит, уткнувшись лицом в подушку, ее плечи мелко дрожат от рыданий.

Я просто смотрю на нее. И не чувствую ничего. Ни капли жалости. Ни злости. Пустота.

Лена поднимает заплаканное, распухшее лицо.

- Это Рома… - всхлипывает она. - Котичка, у меня ведь никого не было, кроме тебя и его. Мы же пожениться хотели, детей планировали… а он вот так!!!

Я молчу. Мне нечего сказать.

- Скажи, что-нибудь! Отругай меня! Назови дурой!

Я молчу.

- Врачи говорят, что все это лечится! Нужно будет просто пропить лекарства тебе и мне, и все будет хорошо.

И снова тишина. Ни говорить, ни даже смотреть на Лену не получается. Теперь она кажется такой грязной, что даже воздух рядом с ней может меня отравить.

- Тут ужасно, - она смотрит на меня мокрыми, умоляющими глазами. - Пожалуйста, забери меня отсюда. Я так хочу, чтобы ты меня забрал.

- Не получится, Лен, - говорю я ровным, безжизненным голосом. - Тебе надо понаблюдаться, и я не знаю, как долго. Но когда тебя выпишут, меня в Москве уже не будет. Я переезжаю. В N-ск. На неопределенное время.

В ее глазах - паника.

- А я куда? - шепчет она. - Я буду ждать тебя у нас на квартире?

- Это вряд ли, - я смотрю куда-то мимо нее. - Я ту квартиру Тимофею подарил. Так что ждать там меня не получится.

- А что же мне тогда делать? - ее голос срывается на визг.

Во мне что-то щелкает. Последняя, ядовитая искра.

- Можешь поехать за мной. Жить в бытовке. Одеваться в местном сельпо. Мыться по часам. А что? Это идея. Ты же говорила, что тебе не нужны мои деньги, и ты со мной только по любви? Вот отличный момент, чтобы это доказать.

Она снова принимается выть, уткнувшись в подушку. Я сижу на стуле и смотрю в грязный больничный угол. И думаю. Думаю о том, как бездарно, как по-идиотски я просрал свою жизнь. И так горько становится от этой мысли. И так больно от осознания, что мне даже некого винить. Все, что я сделал, я сделал сам.

Сам.