Розы для богатых

Глава 13

Сан-Франциско – замечательный город, сказочная страна вьющихся улиц и вздымающихся гор, однако зимой влажный, промозглый холод, кажется, заползает в тебя вместе с туманом и грызет до тех пор, пока ты не промерзнешь до мозга костей. Отэм поежилась, выйдя из трамвая, подняла воротник пальто и быстро направилась к «Конуре». Было воскресенье, и она провела весь день на Рыбацком причале. Ей нравились пристань, гуляющие люди, запахи, нравилось смотреть на корабли, рассекающие воду, которой нет конца и края. Понемногу Сан-Франциско становился домом.

Отэм остановилась перед «Конурой» и тихонько засмеялась, увидев лицо, смотревшее на нее с вывески. Это было что-то новенькое и наверняка было задумано как сюрприз. Под ее фотографией красовалась надпись: «ПОЙТЕ ВМЕСТЕ СО СЬЮ ЭНН». Она состроила рожицу женщине с красно-коричневыми волосами, улыбавшуюся ей в ответ, повернулась и вошла в бар.

– И что это там на улице?

Уолли расплылся в улыбке:

– Разве от этого ты не чувствуешь себя знаменитой?

– Скажем, известной. А я все думала: зачем ты притащил этого парня фотографировать меня? Замечательно, Уолли. Спасибо.

В зале она отыскала глазами Джули. Ее светловолосая подружка беседовала с одним из клиентов и отсчитывала сдачу. Джули отнюдь не была столь наивна, как Отэм поначалу казалось. Когда Арти в конце концов совершенно перестал звонить, Джули немного похандрила, а потом нашла себе мужчину. Вернее, нескольких. Отэм посмотрела на сцену, потом на Уолли.

– Мой стул ждет меня. Пора приниматься за дело.

Уолли махнул рукой в сторону задней комнаты:

– Там Арти.

Арти редко заходил в «Конуру», и Отэм удивилась:

– А чего он прячется в задней комнате?

Уолли пожал плечами. Отэм пересекла бар и хмурясь вошла в комнатку.

– Почему ты не в баре, не пьешь, не смеешься, не балагуришь?

Лицо его было серьезным.

– Отэм, мне нужно поговорить с тобой.

Его голос и поведение сбили ее с толку, и она с тревогой посмотрела на него:

– Что случилось?

– Ничего не случилось. Просто мне надо поговорить с тобой кое о чем.

Она кивнула, повесила пальто на плечики и села на коробку напротив него.

– Ну, что у тебя на уме?

– Я уезжаю на Аляску.

– Что?!

– Я уезжаю на Аляску.

Всего четыре коротких слова, но они взорвались в ее голове, словно бомба. Арти был ее якорем, связующим звеном между ней и Лонни.

– Нет, – сказала она, – ты не можешь.

– Почему я не могу, маленькая сестренка?

Отэм помедлила, подыскивая слова.

– Ты мне нужен… Ты мне нужен здесь – в Сан Франциско.

– Для чего? Ты и сама прекрасно справляешься.

– Нет. Я завишу от тебя. Без тебя я растеряюсь. Не буду знать, что мне делать. Я держусь на плаву только потому, что знаю: ты здесь, в городе.

– Я или мое лицо?

Отэм резко встала и отвернулась, чтобы избежать его глаз, справедливости сказанных им слов.

Арти тоже поднялся и взял девушку за плечи, заставив посмотреть на него.

– Я должен признать, что мне скучно и хочется куда-нибудь поехать, но главным образом я уезжаю из-за тебя. Ты не можешь сохранить Лонни живым, подпитываясь мной. Я – Арти, а не Лонни. Лонни умер. Он мертв уже больше года, и прибегать ко мне всякий раз, когда ты чувствуешь необходимость увидеть его лицо во плоти, – значит только отдалять себя от принятия его смерти. Я это принял. Пора и тебе это принять.

– Я знаю, что Лонни умер. Я приняла это.

– Да, но ты его не похоронила по-настоящему. Я же вижу, как ты смотришь на меня, как тянешься, чтобы дотронуться до меня, и вдруг отдергиваешь руку, будто вспоминаешь, кто я на самом деле. То, что я собираюсь сделать, я делаю для тебя. – Он помолчал немного и ласково добавил: – Я не собираюсь уезжать навсегда. Я вернусь, маленькая сестренка.

Она озадаченно сдвинула брови:

– А почему Аляска?

– Новые места, новые горизонты.

– Это же холодное, засыпанное снегом, жуткое место. Что ты там будешь делать?

– Буду старателем. – Арти усмехнулся. – Неужели ты не слыхала? Там золото, в горах. Я всегда мечтал быть старателем. Найду какую-нибудь работенку, чтобы платить за хлеб и ночлег. А когда буду свободен – возьму лоток для промывки и пойду в горы. Кто знает? Может, еще найду жилу.

– Ты этого хочешь – найти жилу?

– Нет, конечно, черт возьми! Если я найду золото, мне придется что-то с ним делать. Отэм, золото – не главное, интересно его искать, это же настоящее приключение.

Она улыбнулась, внимательно посмотрела ему в лицо, и ей захотелось протянуть руку и погладить его лицо, такое похожее на лицо Лонни. Она с удивлением подумала, почему слово «красивый» всегда употребляется по отношению к женщинам.

Она встала на носки и поцеловала его в щеку.

– Мне надо идти работать. Береги себя. – Отэм, взяв гитару и банку из-под масла, пошла к двери. Остановилась, еще раз посмотрела на Арти. – Не уезжай слишком надолго.

Отэм прошла между столами и забралась на свой стул. Она улыбалась публике, но ее глаза следили, как Арти обогнул стойку бара и его мощная фигура исчезла в дверях. «Дура баба. Неужели ты и впрямь думала, что такого мужчину, как Арти, ты сможешь посадить в клетку и выпускать оттуда, когда возникает потребность увидеть лицо Лонни?»

Она оторвала взгляд от пустого проема, взяла гитару под мышку и начала перебирать струны. Отэм оглядела присутствующих, сохраняя на лице то, что она называла фальшивой кабацкой улыбкой.

Вечер казался бесконечным, толпа – более назойливой и требовательной, чем когда-либо раньше. Сидя на своем высоком стуле, перебирая струны старой отцовской гитары, распевая песни хором с посетителями – или прикидываясь, будто поет, – она чувствовала себя какой-то заводной куклой. Отэм чаще, чем обычно, делала перерывы, проглотила несколько рюмок спиртного и почувствовала, что это помогает ей улыбаться и дотянуть до конца вечера.

Бар начал пустеть около половины второго. Народ уходил парами и группами, пока не осталось всего несколько забулдыг. Отэм оставила их на попечение Уолли и Джули, а сама проскользнула в заднюю комнату. У нее было, как ей казалось, минут десять, чтобы посидеть, прислонившись к стене и уставившись в пространство, прежде чем нагрянут Джули и Уолли.

Но не успела она положить ноги на коробку, как возникла Джули, вопросительно глядя на нее.

– Ты выглядишь просто ужасно. Стряслось что-нибудь?

– Нет, просто устала. Работа одновременно в двух местах утомляет.

– Ты уверена, что больше ничего?

– Уверена.

– Ладно. – Джули схватила с вешалки свое пальто. – У меня свидание. Утром увидимся. – Она усмехнулась. – А может, и нет. Если я не приду домой, ты за меня не волнуйся.

Отэм кивнула и посмотрела на Уолли, который входил в комнату. «Пожалуйста, – подумала она, – не говори мне, что я ужасно выгляжу. Не спрашивай меня, что случилось».

Словно прочитав ее мысли, Уолли взял свое пальто и повернулся к черному ходу.

– Не забудь запереть, – вот и все, что он сказал.

Отэм откинула голову, прислонилась к стенке и прислушалась к тишине. Она не соврала Джули. Вечерняя учеба, работа в двух местах действительно выматывали ее. Иногда по утрам ей приходилось делать над собой неимоверное усилие, чтобы вылезти из постели и идти в «Мэрфи». После того дня в его кабинете она видела Ллойда только однажды. Он прошел мимо, не заговорив с ней, но кивнул и слегка улыбнулся. Поразмыслив, Отэм пришла к выводу, что его улыбка была оскорбительна, как будто он хотел сказать: «Я тебя, девочка, вижу насквозь. Ты жаждешь добиться своего. Ты еще вернешься».

Она ощутила внезапный прилив злости. Злости на Ллойда Мэрфи, злости на Арти, злости на ту власть, какую оба мужчины имели над ней. Один – благодаря своему лицу, другой – своим деньгам. «Черта с два!»

– Черта с два – чего?

Отэм вздрогнула, вдруг услышав голос Эверетта.

– Я думала, ты ушел спать.

Он отрицательно помотал головой.

– С каким еще драконом ты бьешься сегодня?

– Драконы, драконы, – проговорила она. – Кругом одни драконы.

Девушка плюхнулась обратно на табурет, пристально глядя на Эверетта и удивляясь, почему никто, кроме нее, не видит его чувств. Чувств, которые становились все сильнее, светились в его взгляде, когда он смотрел на нее, отражались на его лице, когда он улыбался. Они все ослепли, что ли?

Эверетт с задумчивым видом присел на коробку.

– Ты расстроена.

Отэм даже не стала отрицать этого.

– Арти уезжает. Отправляется на Аляску.

– И ты чувствуешь себя одинокой?

Она кивнула:

– Арти – это как семья. У меня почти ничего нет, поэтому я очень дорожу тем, что имею.

Эверетт опустил глаза и посмотрел на свои руки, а потом перевел взгляд на девушку и, сильно волнуясь и запинаясь, чего раньше с ним никогда не случалось, проговорил:

– Если… Если бы ты вышла за меня замуж, ты не была бы одинокой. У тебя была бы семья. У нас обоих была бы семья.

Отэм не удивилась.

– Мне казалось, что ты не собираешься жениться, по крайней мере пока хорошо не узнаешь женщину.

– Я тебя знаю, Отэм. Я знаю тебя лучше, чем когда-нибудь сможет узнать какой-либо мужчина, а ты знаешь меня. Ты знаешь, что мне сорок девять. Ты знаешь, что во мне нет ничего захватывающего. Ты знаешь, что я болен. Ты знаешь, что жить мне осталось не так уж много. И ты знаешь, что мне принадлежит этот бар. – Он взял ее за руку. – Я знаю, что у тебя есть цель – цель, которая тебя мучит. Я знаю, что ты стремишься к власти и деньгам. Этот кабак не Бог весть что, но он твой. Это поможет тебе в начале пути, каким бы он ни оказался. А мне было бы приятно сознавать, что я хоть как-то помог тебе достигнуть того, чего тебе так страстно хочется.

– А что ты хочешь взамен?

– Просто тебя в качестве жены.

Отэм уже много раз думала о такой возможности. Это противоречило всему, во что она всегда верила. Она даже чуть было совсем не отказалась от этой мысли. Сейчас она смотрела в его ласковые карие глаза и думала: «А почему нет? Чего ради я берегу себя? Для любви и детей?»

Возможно, если бы она никогда не любила так самозабвенно, у нее мог бы появиться кто-нибудь еще. Но так уж получилось, что сладкие воспоминания о Лонни непрерывно бередили ее память. И всегда на заднем плане присутствовал Дуглас Осборн, направлявший Отэм по ее пути, толкавший ее дальше вперед.

Отэм поднесла руку Эверетта к губам и кивнула. Она не могла привнести в этот брак такую же любовь, какую испытывала к Лонни, но она чувствовала глубочайшую симпатию к этому человеку. И в ту минуту молча пообещала: в благодарность за его доверие и искренность она никогда не сделает ничего такого, что обидело бы или причинило боль этому деликатному, благородному человеку.