Рулетка для двоих. Часть 1: Онлайн

Глава 3

— Все сначала! — Дирижер требовательно постучал палочкой по пюпитру. — С первого такта и повнимательнее!

Оркестр недовольно зашелестел нотами, но оспаривать слово дирижера — себе дороже выйдет. Бесстрашных не было. Я с тоской посмотрела на время. Репетиция продолжалась уже четвертый час, но прогресс шел слишком медленно. Студенты хоть и не были новичками, но слишком не сыграны. Третий курс, им банально не хватало опыта, чтобы слышать не только себя, но и звучание друг друга. Эх! Помнится, когда-то, еще недавно, я тоже была такой же.

Впрочем, нет. Так отвратительно я никогда не играла.

И теперь приходилось тратить время и силы, подменяя заболевшую солистку с фортепианного. Хотя у них там бриллиантов — каждый второй. Но у всех же конкурсы на носу, ни у кого времени нет!

Я самая свободная, оказывается. Зашибись просто.

— Скрипки, начиная с семидесятого такта, постарайтесь не сбиваться с ритма, — раздавал дирижер последние указания. — Флейты, вы фальшивите! Гобой, ты знаешь, что такое «sostenuto»?

— Это «протяжно»? — неуверенно спросил худой, как щепка, парень в очках с такими линзами, что я поражалась, как они вообще держались у него на носу.

— Ты спрашиваешь или утверждаешь?

— Эм-м-м… Утверждаю.

— Вот и я утверждаю, что играешь ты протяжно! Так, как будто кота за яйца тянешь к ветеринару! А надо «сдержанно». Сдержанно, понимаешь?!

Народ украдкой заулыбался. Когда уже пожилой, абсолютно седой Сергей Витальевич входил в раж, он словно становился моложе лет на двадцать минимум и вообще переставал выбирать выражения. О его темпераменте среди студентов легенды слагали. Его именем старшие курсы пугали вчерашних абитуриентов. Угораздило же попасть в оркестр именно к нему!

Естественно, после первых репетиций народ видел, что дедуля-то вполне адекватный: хоть и бывает резок, но всегда по делу. И начинал понемногу расслабляться. Конечно, если прилетало тебе, то это было очень обидно. Но когда взбучку устраивали другому, — вот тогда всем сразу становилось веселее.

Лицемеры.

— Ударные, держите темп, ради Христа!

— Апчхи! — раздалось оглушительно на всю аудиторию.

— Кто чихнул?!

Все замолчали. Дирижер ждал, сердито постукивая палочкой по пюпитру. Наконец, сидевшая рядом со мной вторая скрипка хмуро подняла вверх смычок.

— Сударыня, если вы заболели, то надо сидеть дома! А не тащиться на репетицию и заражать мне весь оркестр!

— Да не больна я! — Смуглая круглая девочка с длинной косой толщиной в мою руку раздраженно передернула плечами. — У меня просто аллергия! На… на… на парфюм, вот! У кого-то не очень качественный, наверное.

И выразительно покосилась в мою сторону.

— Апчхи! — снова не сдержалась она.

Так и есть: гриппозная. А вину на меня решила свалить?!

Нацепив заботливую улыбку, я молча развернулась к «аллергику» и протянула ей свой платок.

— Возьмите, пожалуйста, он абсолютно новый! Так будет легче.

Та, не веря, нахмурилась, но все же взяла себе.

— Клавишные, взаимовыручка — это очень благородно с вашей стороны, — прокомментировал мэтр. — Но в следующий раз просто постарайтесь не душиться так сильно. Все готовы?

И репетиция продолжилась в том же духе. Нервно, с окриками дирижера, с переглядыванием между собой. С попытками спихнуть свои ошибки на другого, хотя даже я слышала все промахи музыкантов. Ударные сбивались, флейта все так же фальшивила, да и кларнет тоже. А гобой… Он кота не просто к ветеринару тащил, он его там кастрировать собирался, похоже.

Кошмар. Нельзя так издеваться над Шубертом. Да, композитор умер давно, но музыка-то живая!

Я старалась играть как обычно, мыслями раз за разом возвращаясь к вчерашней репетиции. Вспоминала, как мы с Аркадием брали одно произведение за другим и превращали их в маленькие шедевры. Как чудесно звучал инструмент, как красиво вторил ему баритон. Вот вчера была музыка, настоящая, прекрасная.

Звуки, издаваемые сейчас оркестрантами, даже близко не напоминали такое. Жалкие потуги слабых студентов: им бы по нотам сыграть правильно — уже достижение будет. А ведь скоро выступление! Если пианистка не выздоровеет, то играть придется мне. И что делать?

— Всем спасибо, — Сергей Витальевич взглянул на часы и осознал, что пропускать обед в его возрасте никак нельзя, — на сегодня все свободны.

Студенты радостно заулыбались, вставая и разминая затекшие от долгого сидения конечности.

— Кроме скрипок и виолончелей! — добавил он, подхватив пухлый старый портфель и устремляясь к выходу бодрым шагом. — Вас я жду через час здесь же, будем дорабатывать Генделя!

И почти выбежал за дверь, не оставляя маневра для возражений. Некоторые из радостных лиц мигом покрылись серыми пятнами разочарования.

— Спасибо, — ко мне подошла та самая, активно шмыгающая носом скрипачка, протягивая обратно розовый платок. Скомканный, естественно.

— Ой, да не стоит… — Моя улыбка вышла наполовину стеснительной, как и было задумано. — Оставь себе, у меня запасной есть!

— Ладно, — протянула она. Качнулась с пятки на носки и внезапно протянула руку. — Меня Кариной зовут.

— Екатерина, — представилась я полным именем, сдержанно отвечая на рукопожатие.

— Спасибо, что прикрыла перед Витальичем. Не хотелось бы вылететь с репетиций в самый разгар, сама понимаешь. Ты с какого курса?

— Я уже год как выпустилась, — призналась, с удовольствием наблюдая удивленно вскинутые брови.

Которые неплохо бы подравнивать, хоть иногда.

И да, я все понимала. Правда.

— Поправляйся, — пожелала я, закрывая крышку инструмента.

— Давай пообедаем вместе? — Она спросила это так, как будто мы уже были закадычными подругами.

— Если тебя не стеснит моя компания, — я потупилась, чтобы дурочка не смогла увидеть мой взгляд, — то мне будет очень приятно. Ты иди вперед, пока там очередь не набежала, а я догоню через минуту!

— Конечно!

И довольная девочка выскочила из аудитории.

Остальной оркестр уже разбежался, торопясь в столовку. Я обвела взглядом пустую комнату. Стены, обитые мягкими подушками звукоизоляции. Блестящий лак паркета на полу. Ровные ряды черных стульев. На некоторых лежали инструменты тех музыкантов, которые должны были вернуться.

Медленно, очень спокойно я подошла к скрипке, оставленной Кариной. Подняла ее, рассматривая со всех сторон. Самый обычный инструмент. Простой, без изысков. Погладила пальцами колки, струны, вырезы резонаторов, зацепившись за выбоину в завитом отверстии.

Не очень качественный.

Я достала из сумочки маленький флакончик духов и сделала два пшика в левый эф. Потом еще два пшика в правый.

Звук не изменится. Но старое, сухое дерево надолго впитает в себя запах моего парфюма.

Не очень качественного. От «Dior».

Довольно улыбаясь, я вышла из аудитории и устремилась в столовую. Нужно было успеть быстро перекусить с Кариной, потом пройти через два перехода, пересечь внутренний дворик и подняться на четвертый этаж. И все это за тридцать минут. Не хотела даже допускать вероятность, что заставлю Девятова ждать. С его плотным графиком и так было чудом, что он нашел время для репетиций в течение недели. Изначально планировалось, что у нас будет одна генеральная, за день до концерта и все. Но я настояла, что необходимо сыграться заранее, и удивительно, как он вообще согласился.

Спустя полчаса я привычно дернула дверь маленькой аудитории, в которой мы репетировали вчера. И застала там пустоту.

Аркадий опаздывал. Снова.

В раздражении швырнула сумочку на стол у окна, потом открыла форточку, разгоняя душный, застоявшийся воздух. Как? Как можно настолько не уважать других людей? Ладно, вчера: мы еще не были знакомы. Но мне казалось, что потом между нами проскочила искра понимания. Что волшебство музыки, наполнявшее эту комнату, хоть немного растопило лед его высокомерия!

Не хотелось думать, будто я ошиблась.

Спустя десять минут Аркадий все-таки появился, весь красный и запыхавшийся.

— Рина, прости, пожалуйста. — Я завороженно наблюдала, как вздымалась его рельефная грудь, обтянутая белоснежной рубашкой. — Задержался на встрече, думал, что совсем опоздаю.

— Ничего страшного! Ты лучше отдышись. Может, воды?

И протянула ему бутылку с простой водой, без которой я в принципе из дома никогда не выходила.

— Ох, спасибо, — поблагодарил он, жадно прикладываясь к горлышку. — М-м-м, интересный вкус. Добавила лимонной кислоты?

— Нет, всего лишь выжала четвертинку лимона, — ответила я.

Добавлять в воду кислоту, пусть и лимонную не в моем вкусе. Не люблю химию.

Он допивал бутылку, а я не могла оторвать взгляд. Смотрела, как его губы не обхватывали, а прижимались к узкому горлышку, как двигается чуть выступающий кадык, как маленькая прозрачная капля соскользнула с уголка рта и растаяла в бороде. На миг представила, что если бы Аркадий брился, то я могла бы полюбоваться, как эта капля скатывается дальше вниз, вдоль шеи, под воротник. Вот поэтому и не люблю бороды! Весь вид портят.

— Очень вкусно, освежает. Не удивлюсь, если ты еще и готовишь великолепно?

— На самом деле, довольно посредственно, — призналась я, и это была чистая правда. Сколько бы ни старалась, но черная магия кулинарии была мне неподвластна. — Но не оставляю попыток исправиться!

— Усердие — это прекрасно. — В его голосе прорезались нотки превосходства. — Не все женщины могут похвастаться таким качеством.

«Как и мужчины», — мысленно отзеркалила я.

— А ты сам умеешь готовить?

— Зачем? Каждый должен своим делом заниматься. Мое призвание — петь.

— Призвание, достигнутое усердием?

Аркадий едва заметно ухмыльнулся.

— Скорее, помноженное.

— Как скажешь. — Я примиряюще улыбнулась и шагнула к пианино, открывая крышку.

Он поморщился, как будто даже капля сомнения в его превосходстве вызывала сильное раздражение.

Я мысленно обругала себя. Зачем опять начали с болтовни, как вчера? И вот снова появилась отчужденность, снова засквозило его высокомерие. Зачем вообще начала с ним обсуждать что-то вне работы? Я еще не залечила ожоги, оставленные разрывом с Сережей. И эта ледышка самовлюбленная мне сейчас нужна была меньше всего! Пришла на работу — вот ею и надо заниматься.

Злость на себя, раздражение от поведения Аркадия — они забурлили во мне так сильно, что даже кончики пальцев начало покалывать. Мне срочно нужно было сыграть, пока они не превысили допустимую грань, вложить их в музыку.

— Начнем? — спросила, садясь за инструмент, расставляя ноты и кладя руки на белоснежную клавиатуру. — У тебя, наверное, не так много времени? Не будем его терять.

— Ты права, давай начнем.

Он встал в привычную уже позу: рука на крышке пианино, вторая убрана в карман. Свои ноты он не доставал. Будет репетировать без них? Позер.

Я заиграла вступление. Решительно, мрачно, передавая в музыку эмоции, бушевавшие внутри. Раскрашивая ее тяжелыми, густыми мазками. Играла не для Аркадия, для себя. Сейчас я была не просто концертмейстером. Я почувствовала себя пианистом. Тем, кем я очень давно уже не была.

Первые семь тактов. Сейчас восьмой и…

Недоуменно взглянула на пропустившего свое вступление Девятова. Он внимательно смотрел на меня, пристально, серьезно, а в темных глазах сверкал загадочный блеск. По инерции я сыграла еще несколько тактов и остановилась. Только когда смолк последний звук, он отвернулся, смущенно кашлянув в кулак.

— Аркадий?

Склонив голову, он задумчиво постучал пальцами по крышке пианино.

— Давай еще раз с начала? Вместе.

— Конечно, — растерянно произнесла я.

И мы снова сыграли всю программу.

Два часа феерии. Два часа непередаваемого блаженства, наслаждения музыкой, красотой мелодий. Я уже почти полюбила Моцарта, потому что в таком исполнении арии звучали совсем по-другому. Красивее, глубже, ярче. Я играла и играла, раздираемая всеми возможными эмоциями. Рыдала на «Дон Жуане». Игриво смеялась на «Фигаро». Радовалась жизни, объятая чарующими мелодиями «Волшебной флейты». Отдавалась разочарованию «Так поступают все». И десятки других, порой противоречивых порывов заполняли пустоту внутри.

Я знала, что Аркадий чувствовал то же самое. Не мог не чувствовать. Ведь невозможно петь так красиво, не погрузившись в музыку полностью. Не отдавая ей свое сердце, как отдавала я.

Когда мы закончили, все стало другим. Я изменилась. Аркадий изменился. Наш мир изменился.

— Рина, это было…

Он стоял рядом, так близко, и не мог подобрать слова.

— Да, — просто согласилась я. — Волшебно.

— Завтра повторим?

— Нет. Завтра мы сделаем еще лучше.

Мои слова вызвали у него улыбку. Теплую, открытую. Так можно улыбаться только близкому человеку.

И я поняла, что теперь у меня есть ключ к нему. Слабый наркотик, за которым он будет возвращаться снова и снова, потому что без него не будет чуда.

Наша музыка.

В этот раз мы обменялись телефонами. Договорились о следующей репетиции. Вместе вышли из Консерватории. А потом стояли у памятника возле главного входа, не желая расходиться, и говорили о музыке. Обсуждали предстоящий концерт, предвкушая, какую бурю откликов он вызовет. Делились опытом своих прошлых выступлений, искренне смеясь, когда кто-нибудь из нас вспоминал особенно забавный случай. Перетасовывали запланированный порядок произведений так, чтобы сложилась единая картина. И просто наслаждались общением друг с другом.

Мы так увлеклись, что только выскочившее в телефоне напоминание о записи к психологу вернуло меня в реальность, сообщая, что как бы ни было хорошо, но все когда-нибудь заканчивается. Попрощавшись с Аркадием и уже шагая к метро, я твердо знала, что в нашем произведении конец будет не скоро. Музыкальная ломка завтра даст о себе знать, и мы обязательно встретимся снова в той же маленькой аудитории и сыграем весь репертуар еще и еще. А сейчас в конце такта просто поставлена небольшая пауза.