С милым рай в шалаше

Глава 24

АЛИНА

БОРЬБА ЗА ЖИЗНЬ

Андрей не приходит в себя, у него жар, он бредит и стонет, ему тяжело дышать. Всю ночь просидела с ним рядом, под утро уснула, но сон тревожный.

Утром ещё поставила капельницу. Сидеть просто так не могу, стала прибираться у него дома. Пыль вытерла, полы помыла. Кухню, наконец-то, рассмотрела. Очень красиво и современно. Его жене повезёт, он работящий, рукодельный. Его жене. Галина говорила, что она к нему переехать собирается, поэтому он торопится делать ремонт. Сердце опять сжалось от боли и ревности. Слёзы сами катятся, я не контролирую их. А если Галина собирается переехать к нему, то почему сейчас её нет рядом с ним. Ну ладно, днём работа, а ни вечером, ни на ночь не пришла.

Только про неё подумала, как слышу её голос возле Андрея. Села рядом с ним, за руку взяла и по сторонам смотрит, что-то выглядывает. Заметила меня.

— Почему не сказала мне, что Андрюшенька мой дорогой болеет? Трудно было прийти? Милый мой, хороший.

Гладит его по лицу, по груди. Я только глаза прикрыла и стараюсь не сорваться.

— Галина, это, вроде бы как, ты должна была сообщить, что твой мужчина умирает. Где ТЫ была, почему его только через три дня обнаружила в таком состоянии соседка?

— А ты не ори на меня, я женщина занятая, у меня бизнес. Да, Андрей мой мужчина, но мы каждый день не встречаемся. И вообще, это не твоё дело. Твоё дело — лечить, вот и занимайся. Я смотрю, и врач из тебя никакой, малолетка. Опыта нет, а всё туда же — лечить. Не вижу, что ему лучше стало, погубить его хочешь? Так я полицию приглашу, пусть тебя за убийство пациента посадят, а лучше расстреляют.

Смотрю на Галину и думаю, у неё что, с головой не в порядке? Мне даже не обидно на её слова, мне жаль её. Почему она Андрею нравиться? Или из разряда — любовь зла, полюбишь и козла. В данном случае козу. Ну, видимо, ему хорошо с ней, удовлетворяют друг друга… во всех сферах жизни.

— Галина, да вы не переживайте так, всё хорошо будет, — я в своей жизни, работая в больнице, и не таких истеричек видела. — Хотите я вам успокоительного налью?

— Не надо мне никакого успокоительного, я не хочу успокаиваться. Я хочу, чтобы тебя с моим Анрюшей рядом не было. Зараза такая, прицепилась, как клещ, не оторвать. Найди себе другого мужика, а к моему не лезь. И вообще, мне идти надо, товар разбирать, людей кормить.

Поднимается, наклоняется к Андрею и целует его в губы, со смаком так. Я отвернулась, губы поджала, глаза закрыла. Внутри всё ходуном ходит, ничего с собой поделать не могу.

— Выздоравливай, милый, — нежно так сказала, а потом повысила голос, командира добавила, — а ты лечи давай, не отлынивай, чтобы все нужные процедуры проводила, а то я на тебя жалобу напишу, если мой Андрюшенька не выздоровеет.

— Что за шум, а драки нету? — это Семён заходит в дом. — Что случилось, цветочек, что Галина шумит так, на улице слышно.

Галина отреагировала на "цветочек" с удивлением, а потом так преобразилась, аж мурашки по коже. Ласковой кошечкой к Семёну крадётся, виляя попой, лапочку свою ему на грудь положила и ласковым голоском мурлычет.

— Что ты, Семён, никто не шумит, я просто на место ставлю эту пигалицу. Лечить не умеет, а врача из себя строит. Я бы, на твоём месте, не брала её к нам в деревню фельдшером, а гнала метлой поганой, пока она у нас здесь весь люд не повывела.

И жмётся к нему теснее всем телом. Я в шоке. Только заливала про Андрея, своего мужчину, а теперь откровенно на Семёна вешается.

— Галина, я вот на своём месте и знаю, что делаю, а почему ты не в магазине, разгар рабочего дня? Я видел, у тебя машина стоит, разгружать надо. Товар-то испортится.

Отрывает её пальчики от себя и обходит по дальше. Потом идёт ко мне, целует в щёку и спрашивает.

— Как ты тут? Не спала опять? Андрюха как, ещё в себя не пришёл?

Оборачивается назад, когда слышит, как хлопнула дверь, делает шаг от меня.

— Что это было, Семён? "Цветочек", поцелуй?

— Не бери в голову, милая, это был спектакль для одного зрителя. Я слышал, что она тебе говорила и как оскорбляла. Как Андрей пить перестал, так она к нему клеится, он, вроде бы, не против, но это не моё дело. Как по мне, так она больная на всю голову, у неё бешенство матки, она к каждому мужику клеится, только никто её не еб… не спит с ней, поэтому и бесится. Как бы крыша у неё не поехала.

Семён подошёл к Андрею, положил руку на лоб.

— Горячий ещё. Напиши список, что ещё взять в аптеке, я вечером в область еду, встреча у меня там, вернусь завтра ближе к обеду. Точно его транспортировать нельзя? А то давай, отвезём в больницу.

— Нет, шевелить нельзя, не довезём. Если только на вертолёте, — а сама улыбаюсь, — справлюсь здесь, я знаю что делать. А список напишу.

— Да, я видел, ребята там у тебя трудятся, тётя Маша за ними блюдёт, командует. Хорошо. Кушать она им наготовила, так что не переживай, ставь нам бойца на ноги. Андрей нормальный мужик, только оступился чуток, смерть матери подкосила. А так помню его пацаном, ответственный и очень серьёзный был. Ничего, поправится, на ноги встанет, дом доделает, может, и женится. Давай, список пиши, а я дальше пойду, надо к Кузьмичу зайти.

Пока я список писала, Семён во двор ушёл.

Вот так и день прошёл, а ночью Андрюше хуже стало. Опять жар, бредит постоянно, маму зовёт. Выбилась из сил. Ни о чём не думается, ничего не желается. Что у меня дома творится, не знаю. Под утро только села около него в кресло и за руку взяла, чтобы если очнётся, то я почувствую.

И почувствовала, как Андрей тихонько мою руку сжал. Он пришёл в себя, облегчение какое! Я суечусь рядом с ним, говорю что-то, объясняю, напугал меня так, что я чуть с ума не сошла. И заревела, я думала, что потеряю его. Я знаю, как лечить, но чувства мешали, боялась совершить ошибку и сделать что нибудь не так. Мне было тяжело, но я брала себя в руки.

Он лежит передо мной бледный, измождённый, мне накормить его надо. Уже хотела бульон подогреть, как пришёл Семён, он ещё лекарства привёз. Разговариваю с ним на автомате, мысли все крутятся возле Адрюши. Он опять кашляет, боюсь, что захлебнётся, помогаю. Надо накормить, силы восстанавливать. Надо на ноги его поставить и… отдать другой, пусть будет счастлив.

Семён уехал, а я кормлю Анрюшу, плохо ещё ест, сил совсем нет, с перерывами, но доедает порцию. Я почти довольна.

Смотрю на него и хочется улыбаться, хочется сказать: "ложечку за маму, ложечку за папу". Наверное, если бы он тоже любил меня, я так бы за ним и ухаживала с нежностью и любовью. Я бы гладила его по щеке, целовала бы его губы. Так хочется прикоснуться к нему по-особенному, а не как к больному.

Только вздыхаю. Зачем я себя так наказываю? Мне нужно отстраниться от него, но я не могу.

Я как-то не отслеживаю тот момент, когда Андрей положил мне на коленку свою руку, это место жаром обдало. Еле слышно прохрипел моё имя, и жар разлился уже по всему телу. Оно реагирует на его прикосновения, даже такие слабые. Не хочу убирать его руку, сделаю вид, что не заметила. И так хочется прижаться к нему всем телом, окутать его своим теплом, согреть, исцелить. Мой любимый Андрюша. Как же так получилось, что он запал мне так глубоко в душу, не вырвать? И эта же самая душа болит и плачет от неразделённой любви.

Но я сильная, я справлюсь. Вот сейчас поставлю его на ноги и отпущу. Отпущу же? Я не буду его принуждать или отбивать, пусть всё идёт как идёт. С самой смерти родителей не была я ни дня счастливой, и не надо начинать.