АЛИНА
ЧТО ЭТО БЫЛО
Как только мы оказались в спальне Андрея, а она, кстати, вполне современная, меня просто накрыло вожделением. Я только посмотрела на кровать, представила себя голой в его объятиях, и всё. Дальше ничего не помню. Нет, помню, что мне было о-о-очень хорошо.
Я прожила с Мишкой почти четыре года, но такого не испытывала. Мне были приятны ласки Мишки, но не настолько же, не до помутнения рассудка, не до провала в памяти, где только дикое возбуждение и наслаждение.
Руки и губы Андрея творили такое, что вспомнить стыдно, но, чёрт, так приятно и крышесносно. А когда я разлетелась на миллион осколков под ним, то не помню, собралась ли обратно в своё тело, потому что мне так показалось, что я потеряла сознание.
А приходя в себя опять же от поцелуев и ласк моего мужчины, захотелось всё вспомнить и повторить. И мы повторили.
Ещё как повторили! Теперь я всё запомнила, ну, почти, всё ощутила и почувствовала. Разве так бывает? Мне кажется, что я визжала от удовольствия. Сначала было много, очень много нежной ласки, бесконечной просто. А потом он вошёл в меня так жёстко, что последние мозги и дыхание выбил. И своими движениями продолжил выбивать из меня душу. А потом опять потеря сознания… или сон…
Всё равно хорошо. О-о-очень хорошо, тем более в объятиях любимого мужчины. Здорово, что сегодня воскресенье.
Проснулась от голоса Семёна. Он звал Андрея со двора. Андрей уже одетый выходил из спальни, увидел, что я проснулась, подошёл и поцеловал.
— Спи, там Семён пришёл, меня зовёт. Надеюсь, ничего не случилось.
Я осталась лежать в постели, укрылась одеялом, потому что в доме стало прохладно. Конечно, обед почти.
Мужчины разговаривают, и я слышу имя "Ванька" и "сломал руку". Я быстро соскочила и стала одеваться. Вошёл Андрей.
— Я слышала, сейчас оденусь и побегу. Сначала за шиной и обезболивающим в больницу, у меня в сумке кончилось.
— Алина, успокойся, Ванька здесь, просто посмотри руку, потом будешь делать выводы.
Я выдохнула и правда немного успокоилась. Если Иван здесь и не плачет, может, ничего страшного.
Вышла на кухню, Иван сидит на стуле и молчит, но лицо красного цвета, значит терпит.
— Как ты, боец? Рассказывай, как получил ранение, и где болит?
Это я подхожу к Ивану и улыбаюсь, говорю нарочито спокойно, чтобы его не напугать. Семён снял с мальчика куртку, которая была накинута ему на плечи, и он сразу же схватился за плечо и поморщился.
— Молодец, Иван, держишься. Настоящим защитником будешь. Что случилось, ты упал?
— Да. Мы у бабы Маруси снег чистили, я с крыльца сметал, а там вода с края замёрзла. Я поскользнулся и упал на плечо, вниз головой.
Я сразу взялась за голову мальчика, ощупала тихонько, только небольшая шишка, раны нет.
— Да я головой в снег попал, а вот плечом ударился о нижнюю ступеньку, очень больно было, даже хрустнуло. Я подумал, что сломал руку.
— Ребята к тебе домой побежали, а у тебя закрыто, так Света ко мне пришла, чтобы я увёз в район, но я тебя нашёл, знаю, где ты теперь. Не обессудь, Алина.
Семён как-то виновато это говорит и глаза опускает. Если бы не ребёнок рядом, то он бы, наверное, ещё что-нибудь сказал.
— Семён, правильно всё. Где бы я ни была, это моя работа. Так, Иван, давай убирай свою руку с плеча, теперь я буду её держать.
Стала осторожно прощупывать. Иван терпит, зубы сжимает.
— Ванечка, скажи, здесь больно? — отрицание, — а здесь?
И он вскрикнул, но даже не дёрнулся. Я спустилась к локтю, затем посмотрела запястье и кисть. Всё целое, кроме плеча. Перелома нет, вывих сустава, поставить можно.
Мы с Семёном отошли от Ивана. Мне надо плечо поставить на место. Не хочу ребёнка пугать.
— Семён, обними Ваню за грудь и голову, прижми к себе и придержи. Просто вывих, я поставлю.
Сказала Семёну почти шёпотом. Он понял. Мы вместе подошли к мальчику и сделали всё так быстро и синхронно, что Иван не понял ничего. Только почувствовал мгновенную боль, которая быстро прошла. Он только "ах" сказал, но слезинка всё-таки потекла.
— Ты супер боец, брат, — это уже Андрей его поддерживает, — я бы с тобой в разведку пошёл.
Мальчишка улыбается и начинает потихоньку крутить плечом и рукой.
— Сильно пока не нагружай, я сделаю тебе повязку, пару дней подержи плечо в покое, договорились?
Я потрепала мальчишку по вихрам. Он кивнул.
— Спасибо, тётя Алина.
— Будь аккуратнее, ладно?
— Ага.
Зафиксировала плечо Ивану, подвесила на повязку и отпустила домой.
— Вань, не убегай, — кричит Семён мальчишке вслед, он уже подорвался бежать домой самостоятельно, — я тебя отвезу, передам матери из рук в руки. Алина, спасибо тебе. Да, кстати, Максимыч завтра в течении дня обещал заглянуть к нам сюда. Как говориться, провести профилактические беседы с населением. Потом посидим все вместе, обсудим. И, ребята, извините, что побеспокоил.
А сам улыбается ямочками. Вот не могу я привыкнуть к тому, что такой огромный бугай, а абсолютно милый, когда улыбается. И в ответ улыбнуться хочется.
— Нормально всё, Семён, — отвечает ему Андрей, пока я сумку свою убираю, — всё равно вставать пора, печь подтопить.
Мужчины вышли во двор, а я только заметила, что стою в тапочках на босу ногу и замерзать начинаю. Быстро прошла в спальню, надела тёплые гамаши и шерстяные носки. Надо завтрак приготовить. Или обед уже. Вещи разобрать, в конце концов. А то вчера некогда было, так и стоят в сумках.
Щёки вспыхнули, когда вспомнила, что мы вчера с Анрюшей творили. Внизу живота опять потянуло от вожделения, что пришлось бёдра сжать посильнее, чтобы успокоить пульсацию. Я хочу его, опять. Только ведь вспомнила. Андрей даже не прикасается ко мне, не смотрит своими чёрными глазами, его даже рядом нет. А я хочу всё повторить. Нимфоманкой заделалась, что ли? Нет. Точно нет. Это на Андрюшу только такая реакция.
Начинаю готовить, а вот и мой мужчина заходит в дом с дровами. Оставляет дрова у печи, отряхивается и снимает куртку. Подходит ко мне сзади, обнимает за талию и целует в шею. А у меня мурашки по всему телу.
— Я соскучился, — мурлычет мне в шею, — замёрзла? Давай погрею.
И продолжает дальше целовать. А у меня нож из рук падает, и ноги подкашиваются. Он обхватил меня сильнее, прижал к себе. А из меня только стон вырывается.
— Скажи, чтобы я остановился, — голос его хрипит и ещё сильнее заводит, — иначе мы замёрзнем или умрём с голоду. Я сам не могу остановиться, нет сил от тебя оторваться. Ты такая сладкая… Такая нежная… Вся моя… Хочу тебя… Сейчас…
И безумие повторяется, потому что я точно не смогу его остановить. Я сама его хочу до умопомрачения. Разворачиваюсь в его руках, обнимаю за шею и впиваюсь в его губы. Зачем только одевалась? Ну, наверное, надеялась, что первый телесный голод мы утолили, теперь можно и едой подкрепиться. Ан нет, тело требует продолжения, вот прямо здесь и сейчас.
И прохлада в доме не чувствуется, потому что тела горят от возбуждения. И такие мучительные, медленные, нежные ласки Андрея сводят меня с ума. Мне нужно быстрее и резче, а он удерживает меня, останавливает и продолжает мучить.
— Я тебя свяжу, милая. Не дёргайся. Дай насладиться тобой.
Он держит мои руки одной рукой у меня над головой, а второй… Что творит? Что творит? Дорвался, называется, до любимого тела. Руки, губы, зубы… Они везде. Он ещё не вошёл в меня, а я уже пару раз кончила. Как же он терпит? У меня уже сил нет, я скулить начинаю.
Этот контраст горячего тела и прохлады дома даёт такой потрясающий эффект. Того места, где только что был горячий влажный поцелуй, касается холодный воздух — дёргает все нервные окончания до трясучки, до судорог, до выгибания в спине, до поджимания пальчиков на ногах. А когда он входит в меня медленно, я просто кричу от наполненности и удовольствия. Потом он срывается, входит резко и глубоко. Шансов выжить нет. Я умираю всхлипах и судорогах оргазма, рассыпаюсь в мириады звёзд и созвездий, проваливаюсь в темноту, где мой личный звездопад медленно собирается в одном месте, в одной точке. Наверное, эта точка я. Но мне всё равно. Потому что мне сейчас так хорошо, как ещё никогда не было. И пусть весь мир подождёт.