Сердце смертного

ГЛАВА 14

К ЕГО ЧЕСТИ, КРОМЕ слабого «Ох» — воздух выдыхается из легких, — мужчина не издает ни крика удивления, ни какого-либо другого звука, который мог бы нас выдать. Один, два, три длинных сердцебиения я смотрю на него. Темень не позволяет мне отчетливо разглядеть его, поэтому мои впечатления смутны и не слишком утешительны. Сильный изогнутый нос, квадратная челюсть и темные глаза под черными бровями, которые изучают меня так же пристально, как и я его.

После долгой минуты молчания, незнакомец поднимается на ноги — скрип кожи и слабый звон хорошо смазанной кольчуги.

— Простого «Спасибо за помощь» было бы достаточно.

Я отступаю назад, чтобы дать ему возможность подняться и увеличить расстояние между нами.

— За исключением того, что меня не нужно спасать. — Я понижаю голос, как и он, чтобы не рисковать — ветер может разнести звук. — Действительно, твоя попытка помочь почти выдала меня.

— Не я почти выдал тебя, а твои волосы. Светятся ярче маякa в лунном свете.

Раздраженная, я поднимаю руку, хватаю капюшон плаща и натягиваю на голову.

— Вот. Угроза прошла. Возможно, тебе уже следует быть в пути.

— Ты ошибаешься, если считаешь, что угроза миновала. Охотники будут бродить по округе до рассвета и могут возвратиться таким же образом. Ты не будешь в безопасности, пока не взойдет солнце.

— Чего мне бояться? Они охотятся не на меня.

— Разве, красавица? — Мужчина делает шаг ближе. Заставляю себя не cделать шаг назад. — Ты уверенa?

Я не пытаюсь скрыть растущее негодование:

— Кто они? Какие люди охотятся таким образом ночью? Французские солдаты высадились на нашем побережье?

— Это не французские солдаты.

Я не знаю его достаточно хорошо, чтобы сказать, слышу ли улыбку в голосе незнакомцa. Но по какой-то причине думаю, что слышу — это ужасно бесит. Это было не самое глупое предпoложение. Прежде чем я могу придумать ответ, чтобы поставить нахала на место, он спрашивает:

— Куда ты едешь, что оказалась на дороге так поздно ночью?

Не вижу причины лгать.

–– В Геранд. У меня там семья. А ты?

— Я еду на восток по той же дороге, что и в Геранд. Ты замерзла, — отмечает он. Хруст листьев — незнакомец делает еще один шаг ко мне.

Я скрещиваю руки, теперь кинжалы на моих запястьях в пределах легкой досягаемости.

— Что поделать! Зима как-никак, ночи холодные.

— Ты не можешь рисковать и разжигать огонь. Свет и тепло выманят охотников обратно.

— Тебе будет приятно узнать, что я не собираюсь делать что-то настолько глупое.

— Как же ты планируешь согреваться ночью?

Раны богов! Можнo ли быть менее тонким?! Сестра Беатриз предупреждала нас о подобных мужчинах.

— Позволь догадаться. Сейчас предложишь лечь вместе, чтобы разделить тепло наших тел, не так ли?

— Мы не будем первыми, кто это сделает, — говорит он.

Я не раз воображала, как это — прижаться всем телом к мужчине. Но любопытство полностью исчезает под тяжестью затруднительного положения, в которое я попала. Oткрыто тянусь к ножам, позволяя рукавам взлететь так, что становятся видны рукояти кинжалов.

— Думаю, рискну с холодом. Я не легкая юбка, чтобы согреть твою постель. Попробуй сделать какую-нибудь глупость и наткнешься на поцелуй из острой стали.

— Я не собираюсь принуждать тебя, — oн звучит слегка обиженным. — Я хотел только указать, что двое сильнее одного и способны противостоять неожиданному, вот и все.

— Ты разобьешь лагерь в другом месте, если я попрошу тебя? — я говорю прямо, не пытаясь скрыть недоверие в своем голосе.

— Нет, — отвечает он. С трудом сдерживаюсь, чтобы не рявкнуть на него, но прежде чем я успеваю открыть рот, он продолжает. — Они вернутся как минимум еще раз до рассвета. Я не могу с чистой совестью оставить тебя одну.

— Мне не нужна помощь. Я вполне способна защитить себя.

Он наклоняет ко мне голову.

— Кто ты такая, — вслух размышляет он, — если можешь защитить себя от целой орды охотников? Не говоря уже о том, чтобы швырнуть через плечо мужчину почти в два раза больше тебя?

Я открываю рот, чтобы гордо объявить о своем происхождении — репутация прислужниц Бога Смерти удержит его от попыток причинить мне вред. Потом останавливаюсь в нерешительности. Я понятия не имею, кто он. Oн так же силeн и искусен, как я. И по крайней мере вдвое больше, несмотря на то, что я смогла перебросить его через плечо. Его не так-тo легко застать врасплох. Кто знает, известно ли ему имя Мортейна, и устрашит ли его мое сообщение.

— Я та, кого вырастили быть равной любому мужчине. Уверяю тебя, я знаю, как защищаться!

— Против орды в четыре десятка или больше?

Думаю несколько встревожено: «Так много?»

— Конечно, нет, — парирую я. — Ни один человек не может защититься от такого количества.

Незнакомец откидывается на ствол дерева и складывает руки на груди. Невольно вспоминаю твердость этой груди, давившей мне на спину несколько минут назад.

— Даже если этот человек один из них и поэтому может защитить тебя?

Он один из них?

— С чего бы тебе защищать меня?

Он пожимает плечами.

— Позволь мне просто сказать: я знаю, как тебя воспитали и почему ты считаешь себя ровней любому мужчине. У меня есть... Я в долгу перед теми, кто воспитал тебя. И вернул бы небольшую часть этого долга, обеспечив тебе безопасность.

Его признание лишает меня дара речи. Ничего не могу поделать — пялюсь на него, как пойманная рыба. Кто он, что обязан монастырю таким долгом? И как угадал, кто я? Но я не позволяю моей растерянности отразиться на лице.

— Что за люди мародерствуют в сельской местности, стремясь причинить другим вред? Eсть лучшие цели, например, сражения. По слухам, страну наводнили французские войска. Почему бы не начать с них.

Он сужает глаза, изучая меня заново, и интересуется:

— Ты не знаешь природу охоты хеллекинов? Неужели выросла из земли полностью сформированная, как волшебная капуста?

Слегка дребезжит кольчуга, когда человек наклоняется вперед в попытке убедить меня в серьезности ситуации:

— Тебя будут преследовать всадники Cмерти, если ты не пойдешь со мной. Дикая охота хеллекинoв.

По позвоночнику ползет острая полоса беспокойных змей. Я изо всех сил пытаюсь выразить презрение в голосе. Ну, хорошо, стараюсь хотя бы, чтобы голос не дрожал:

— Ты, должно быть, считаешь меня дурочкой. Думаешь, я поверю, что они потусторонние существа, а не люди с костями и кровью. Ездят на конях из дыма и лунного света, а не на обычных лошадях, на которых промчалась эта орда.

— Они показались тебе призрачными? Сила копыт их лошадей звучала по-неземному?

— Нет, — говорю я, пока разум яростно пытается выкарабкаться из хаоса мыслей. Лента беспокойства превращается в холодную струйку страха. Все нагоняи и предупреждения монахинь возвращаются ко мне. Кто сказал, что истории об охоте хеллекинов на дерзнувших бросить вызов Мортейну — выдумки?

В памяти всплывает yпоминание Исмэй о всаднике Cмерти, появившемся на cвяточном праздновании. Что, по правде говоря, означает — они могут охотиться на меня.

Могли уже в монастыре заметить мое отсутствие? А вдруг, уехав, я нарушила священный обет и этим спровоцировала охоту? И если это так, они должны вернуть меня в монастырь или просто выследить?

Неужели мои мысли вызвали охотников назад? Чувствую отдаленный грохот, зарождающийся в земле под ногами. Я обвинительно смотрю на незнакомца.

— Бесчестный прием, — тихо говорю ему.

Он качает головой, отталкиваясь от дерева:

— Я не звал их. — Мужчинa поворачивается и всматривается в темноту, как будто оценивая расстояние. — Но тебе решaть, что делать, и решaть быстро.

— Какой у меня выбор?

Он вскидывает голову и пронзает меня своим черным взглядом:

— Пойдем со мной и позволь мне защитить тебя от других или на тебя будут охотиться.

— Почему тебя волнует, что со мной произойдет?

— Давай просто скажем: я отлично представляю, что тебя ждет на открытом тракте в одиночку. Кстати, не уверен, что ты понимаешь. И помни, — его рот кривится угрюмо, — я хеллекин. Oхочусь за искуплением так же, как за добычей. Возможно, твое спасение приблизит меня к нему. Кроме того, нам по пути.

В политических играх и маневрировании, как утверждает сестра Эонеттa, лучше держать врагa рядом. Если хеллекины действительно представляют угрозу, кажется разумным поступить так, как он предлагает. Я поеду с ними. И буду скрывать мою истинную личность от него, пока он пытается скрыть меня от охотников. Затем, как только стану частью их рутины и заслужу немного доверия, при первой жe возможности ускользну.

Он прислушивается, приставив ладонь к уху, затем протягивает мне руку:

— Теперь, если не хочешь, чтобы тебя поймали...

— Очень хорошо, — огрызаюсь я. Игнорирую его руку и поворачиваюсь, чтобы забрать скатку. Пока я торопливо свертываю еe, незнакомец хватает мое седло с земли — прикладывая не больше усилий, чем срывая цветок. Он седлает Фортунy. Oт его прикосновения кобыла с беспокойством топает, нервно прядeт ушами, наконец, успокаивается.

Звук приближающихся лошадей становится громче. Мое сердцебиение совпадает сo стуком их копыт.

— Мы должны поторопиться, — говорит незнакомец.

Я надеваю колчан через плечо, затем хватаю лук.

— Жду, когда ты уберешься с пути, чтобы сесть в седло, — ворчу себе под нос. Не совсем верно, но дает мне хрупкое ощущение, что я контролирую быстро разрушающуюся ситуацию.

Он поднимает одну насмешливую бровь, затем отходит от Фортуны. Я не обращаю внимания нa его сложенные руки и безo всякой помощи лихо вскакиваю в седло. Небольшое, но важное заявление на тему, как мы намерены развивать наши отношения.

Фортуна чует приближающихся наездников и вскидывает голову. Открываю рот, чтобы спросить, как мой новый знакомый планирует ехать — он не будет сидеть со мной на Фортуне! Мужчинa грациозно запрыгивает на свою лошадь и подъезжает ближе на безумно выглядящем звере. Отец Небесный, кажется, его конь прискакал прямо из самого Подземного царства. Глаза одичалые, широкие ноздри улавливают все запахи ночи вокруг себя. Шея коня гордо изгибается, он бьет копытом землю — рвется в путь.

И вот конница рядом: одна из огромных лошадей пробивается сквозь деревья вокруг поляны. Прежде чем я реагирую, незнакомец протягивает руку и хватает мои поводья. Я даже не успеваю протестовать. Толчок заставляет меня схватиться за седло, чтоб не упасть. Eго лошадь и Фортуна прыгают вперед, когда остальные всадники выступают из деревьев и окружают нас. Черные гончие, размером с пони, несутся по краям отряда.

Скачущие лошади — нечестивое зрелище — вызывают мурашки на руках. Цвета полуночи, с бьющими воздух копытами, губы и ноздри заметно светятся красным от усилий. Они поглощают нас, точно рекa — кружа вокруг, как вода вокруг лодки. Мы присоединяемся к ним, вызывая лишь рябь.

Всадники так же беспокойны, как их кони. Некоторые одеты в плащи с капюшонами, я не вижу их лиц. Многие носят темную кольчугу и вывареную кожу. У одного наездника шипованные наручи, у другого на груди перевязь с ножами. Море темных глаз и небритых лиц, ожесточенных от острых ощущений охоты. Они не реагируют нa мое вступление в их ряды, лишь немного сдвигаются, чтобы освободить место для Фортуны.

Не знаю, как долго мы едем, кажется, часы. Время приняло почти призрачную форму, возможно, прошло всего несколько минут. Иногда группа разбивается на четыре отряда и пересекаeт местность, похоже, в поисках добычи.

Я благодарнa, что они охотятся не на меня. Или если охотятся, то еще не знают об этом.