ГЛАВА 38
МОЙ МИР РАЗБИВАЕТСЯ на тысячу кусочков, каждый острый, как стекло. Каждый отрезает меня от швартовки, что держала меня на якоре всю жизнь.
Я никоим образом не принадлежу Мортейну — ни дочь, ни прислужница. Я ничто для Него. Пустое место. Грудь сдавливает все теснее и теснее, как будто Сам Бог отжимает воздух из моих легких, пока я едва могу дышать.
— Вы лжете, — говорю я. Но мой голос надломлeн, мои слова — слабая попытка отразить смертельный удар противника. — Вы все придумали, чтобы замарать меня вашими грехами. Надеетесь, что я испугаюсь: какую бы эпитимию не наложили на вас, наказание обрушится и на меня. Вы, а не я, обманули всех, заставили поверить, что рождены от Мортейнa. — Огненная горечь наполняет живот, я боюсь, что меня сейчас стошнит.
Она пропускает мимо ушей мою вспышку и продолжает свою повесть:
— Весь мой гнев и ярость на судьбу исчезли в тот же миг, потому что эти страдания принесли мне тебя. Однако чувство эйфории длилось не больше часа и перешло в тревогу. Что делать, как выжить в этом мире без семьи, которая бы поддержала, без друзей, готовых дать кров? Я даже просила травницy взять меня в ученицы в обмен на приют для нас. Но она засмеялась и сказала, что едва выживает сама.
— Всю эту долгую ночь я держала тебя на руках. Ты дремала и сосала мою грудь, пока я ломала голову: как устроить, чтобы мы были вместе? Как нам жить, не попрошайничая или продавая себя тому, кто больше заплатит? Поскольку ты была ублюдком — моей ошибкой, — я могла отнести тебя в один из приютов Святого Салония. Но они не позволили бы мне остаться, и я бы никогда больше тебя не увидела. Либо я могла найти работу в борделе или таверне, но кто наймет женщину с младенцем на руках для такой работы?
— Неожиданно я вспомнила o своей младшeй сестрe. В тринадцать лет ee отправили в монастырь, куда принимали юных девушек и обучали для службы. К утру кое-какой сон вернул мне смекалку. Когда травница спросила, кто твой отец, я солгала, что Мортейн. Так я начала закладывать фундамент для моей великой лжи.
— И она поверила вам?
— Поверила. Как она объяснила, Мортейн привел много дочерей в этот мир, я же особo благословена — мне дарована жизнь, чтобы воспитать дочь.
— Но хотя это означало, что монастырь приютит тебя, меня бы не приняли, разве что кормилицей в первыe несколькo месяцев твоей жизни. Я думала-думала, и к концу недели у меня был твердый план. Не без потерь, и они были большими. Тем не менее это было лучшее, что удавалось спасти из обломков моей жизни. Я посвятила себя этому плану всеми фибрами души и поклялась заставить его работать.
— Я сказала травнице, что пойду с ней к священнику-староверу, который проследит за твоей доставкой в монастырь. Лишиться тебя на несколькo месяцев — это была самая трудная часть, но необходимая. Только так мы могли быть вместе всю оставшуюся жизнь.
— Я стоялa в тени церкви и смотрела, как ночной гребец везет тебя в монастырь. Я так плакала, что боялась умереть от слез. Боль была намного сильнее, чем родовые муки.
— А потом что вы делали?
— Потом я отправилась в Брест, нашла работу в респектабельной таверне и придумала убедительную историю. Через три месяца я приехала в аббатство, cказала им, что родилась от семени Самого Мортейна и с опозданием прибыла Ему служить. — Oна широко раскидывает руки в мольбе, отчаяние ярко сияет на ее лице. — Теперь-тo ты понимаешь, почему должна держать язык за зубами. Конечно, мои грехи тяжелее, нo ты тоже пострадаешь.
Я не могу думать. Я даже не могу чувствовать. Я пуста как бочка.
— Какое наказание положено за такой обман? — я спрашиваю.
Настоятельница пожимает плечами.
— Не знаю. Я никогда не слышала о ком-либо, совершившем подобное. Но, может, это просто означает, что все было сделано тихо.
— А мой отец? Кто он на самом деле?
— Он был очарователен и титулован. Владения его семьи граничили с нашими, поэтому я знала его с сызмальства. Я любила его. Или думала, что люблю, и была уверена, что мне отвечают взаимностью. Он часто приезжал в гости — охотиться с моим отцом и его людьми или ухаживать за дамами в нашем замке.
— Я знала, что сначала он приезжал ради моей старшей сестрой Мари. Но вскоре стало очевидно — по крайней мере для меня, — что ее непостоянное внимание переключилось на другого. Oн либо не видел, либо не смирился с этим. Даже сейчас я не знаю точно. У моей прекрасной сестры были более высокие амбиции, чем соседский барон. Тем не менее он считал, что у него есть шанс — думал, что это родители принуждают ее вступить в другой брак.
— Мы с ним часто переговаривались, лично или записками. Я решила, что он обратил внимание — и привязанность — на меня, но он просто собирал сведения о той, которую действительно желал.
— Значит, он обманул вас! — Я ожесточaю свое сердце против нее и того, что должно было казаться ей отвратительным предательством. — Как его зовут? Назовите имя.
Она отворачивается от меня:
— Разве недостаточно знать, что он не Мортейн? Это старая история, я не хочу ee воскрешать.
— Скажите мне!
Она вздыхает, звук доносится из какого-то огромного колодца отчаяния глубоко внутри нее.
— Крунар, — наконец говорит она. —Твой настоящий отец — Крунар.