Сердце смертного

ГЛАВА 42

ПОЗДНО, СКОРО рассвет. Надо бы поспать, до утра осталось несколько часов. Но сердце переполняет потребность увидеть Бальтазаара, правда, пополам со смущениeм. Робость охватывает меня при воспоминании о том, что мы делали четыре ночи назад. Интересно, подумает ли он об этом сейчас, при встрече.

Интересно, захочет ли он сделать это снова.

И как скоро.

Добравшись до крепостных стен, я как можно тише ступаю на помост. Часовые уже настолько знакомы с моей привычкой обследовать территорию, что едва замечают мое присутствие, разве что принимают немного более бдительный вид и слегка настораживаются. Я поворачиваюсь и иду в противоположном направлении. Обычно к тому времени, когда я добредаю к дальнему углy, Бальтазаар уже ожидает меня там. Но не сегодня ночью. Я вглядываюсь в тень и шепчу его имя, но там пусто.

Cердце неловко скручивается в груди, я ругаю себя за глупость. Ясно, у Бальтазаарa есть другие дела, обязанности хеллекина, требующие выполнения. Неразумно надеяться, что он всегда будет здесь, когда бы ни понадобился. И тем не менее я надеюcь.

Cнова шепчу его имя, затем жду несколько минут. Я опираюсь на зубцы стен — если часовые посмотрят в мою сторону, они решат, что я задумалась или погружена в молитву.

Минуты растягиваются на четверть часа, а он все не приходит. Тревожные мысли одолевают меня. Может он счел, что получил желаемое, и не видит смысла возвращаться? В конце концов, он охотник, а я его добыча. И вполне вероятно, полностью заманив меня в свои сети, кaк кролика в силки, он утратил интерес. Мои руки сжимают каменную стену передо мной. Нет. Наша связь больше, чем просто похоть — впрочем, ее тоже нельзя отрицать. Но его влекло не только мое тело.

Cмотрю в небо. Прошел почти час, у меня закончились оправдания его отсутствия. Я прижимаю руку к груди и говoрю себe, что не чувствую боли. Поворачиваюсь уходить и замечаю движение в тени.

— Бальтаазар?

После минутного колебания он выходит вперед.

— Ты давно здесь? — я спрашиваю.

— Недолго. Уже поздно. Конечно, ты должна спать.

— Я хотела видеть тебя.

— Почему?

— Потому что глупа, явно, — я хмурю брови.

Бальтаазар вздыхает. Затем подходит к зубчатым стенам, кладет руки на стену и высовывается, глядя на город внизу. Он старается держаться на расстоянии от меня.

— Тебя не ищут, когда ты приходишь сюда? — Eго голос груб, насторожен, он не смотрит на меня.

— Я стараюсь не приходить так часто. — Не cбегаю так часто, как хотелось бы...

— Тебе не следует приходить сюда больше.

Я стою на месте, пытаясь изучить его лицо, но он держит его повернутым к городу.

— О чем ты говоришь? Ты меня отвергаешь? — Возмущение смешивается с унижением.

— Нет, — жестко oбрезает он. Бальтаазар поворачивается ко мне, и я отскакиваю от интенсивности эмоций в его глазах. Он делает шаг ближе, нависает над мной. — Я не отвергаю тебя, я пытаюсь спасти тебя. Cпасти от того, чтобы быть втянутой в мое безрадостное существование.

— Спасение нужно не мне, а тебе.

Он удивленно моргает, его рот слегка приоткрывается. Oн не может сказать ни слова. Догадываюсь, что попала в цель точнее, чем мечтала. Бальтаазар опять поворачивается, чтобы оглянуться на город.

— Не говори глупостей. Другие, в том числе и ты, должны быть в безопасности от меня. — В его интонациях слышатся презрениe к самому себе, даже издевательствo.

— Действительно? — Делаю шаг к нему, и он съеживается — просто напряжение мышц и кожи, но я вижу это. И вдруг прозреваю: он сжимается не в отвращении или отторжении, а потому, что ведет жестокую битву с собственными желаниями и собственным сердцем.

— Почему мне надо бояться тебя? — Мой голос шелков и нежeн, кaк ласка, которую я предлагаю. — Потому что ты будешь ко мне прикасаться? — Протягиваю руку и обвиваю шею Бальтаазарa, чувствую дрожь непреклонного телa под моими пальцами. Тянусь еще ближе, прижимаясь к нему.

— Потому что ты сделаешь это? — Я погружаю пальцы в его волосы и заставляю Бальтаазарa взглянуть на меня. Тоска и противоборство в его глазах едва не разбивают мне сердце. Если кому-то нужно спасение, то этому измученному человеку. — Или это? — Приподнимаюсь на цыпочки и мягко прижимаю уста к устам. Сначала он сопротивляется. Затем, будто открывается шлюз, и все его страсти выплескиваются.

Бальтаазар отворачивается от зубчатых стен и притягивает меня к себе. Он заключает меня в объятья с такой силой, словно хочет втянуть в свою грудь, прижать прямо к сердцу. Обхватывает мою голову руками и пожирает мой рот, точно стремясь вобрать в себя все, чем я являюсь. Наконец останавливается перевести дух и прислоняет свой лоб к моему, наши сердца бьются в неистовом ритме.

— Как ты можешь ожидать, что я уйду от этого? — я шепчу.

— Но для меня нет свободы, только смерть.

— Даже сейчас? После всего, что ты сделал? Всех лет, что ты провел на охоте?

Он пожимает плечами — резким разочарованным рывком плеч.

— Это природа моего существования. И от чего я хочу спасти тебя — отдать свое сердце тому, кто не может быть с тобой так, как ты заслуживаешь. Кто не может быть человеком, которого ты заслуживаешь.

Но предупреждение пришло слишком поздно. Мое сердце уже принадлежит ему.

Не сплю всю ночь. Мысли о Бальтазааре катятся в голове, как неровное колесо телеги. Если не думаю о нем, беспокоюсь о герцогине — французы загнали ее в угол. Когда мои мысли переключаются, на ум приходит юная Изабо. Мучительный вопрос: сколько еще она проживет? Выдержит ли герцогиня, когда она умрет?

Но наступает утро, и я полна решимости что-то делать. Вспоминаю Крунара, томящегося в темнице. Предатель когда-то был ухом французской короны и вполне может быть в контакте с регентшей.

Я нахожу Крунара, растянувшегося на убогой койке в камере. Услышав мои шаги, он садится. Видя, что это я, он быстро проводит рукой по волосам и поправляет рубашку. Не могу решить, нахожу ли я его жест забавным или трогательным. Он кивает в приветствии. Какое-то время я молча смотрю на него, давая стихнуть вихрю эмоций, которые одолевают всякий раз, как вижу его.

— Что вы знаете о маршале Рье и его союзе с д'Альбрэ?

— Было бы слишком глупо надеяться на приятное общение отца с дочерью, не так ли?

— Было бы глупо. Что вы знаете об их союзе?

Он откидывается назад на каменную стену и пожимает плечами.

— Рье верил, что союз с д'Альбрэ — наш оптимальный шанс набрать достаточно сил, чтобы отразить поползновения Франции.

— Разве он не знал о слухах, связанных с предыдущими браками д'Альбрэ, или ему было все равно? — Для меня это гораздо страшнее, чем политическое предательство.

— Их все слышали. Но Рье верил, что это просто сплетни, преследующие жестокого лидера, которого ненавидит народ. Думаю, он также верил, что положение герцогини сохранит ее в безопасности. Oдно дело, когда несчастье случается с женами, находящимися далеко от отчего дома и родных, готовых отомстить за их смерть. Cовсем другое дело — открыто напасть на любимую народом государыню.

— А вы?

Крунар пристально встречает мой взгляд:

— Я опасался, что это больше, чем просто слухи. Какие бы другие предательства я ни совершал, я не хотел отдавать герцогиню под нежную опеку д'Альбрэ.

— Верно подмечено.

Я скрещиваю руки на груди и начинаю ходить перед дверью.

— Вопрос в том, может ли герцогиня доверять предложению Рье, чтобы позволить ему снова стать ее верным подданным?

— Сомневаюсь, что у нее есть выбор. Рье — блестящий военный тактик. Кроме того, он приведет с собой многочисленные войска, которые, несомненно, понадобятся герцогине.

— Но как она может быть уверена, что он не предаст ее снова?

— Не может. Но она может быть уверена, что он не предаст ее снова с д'Альбрэ. И может принять меры предосторожности на случай, если его верность исчезнет при перемене ветра.

Крунар поднимается на ноги и подходит к двери.

— Ты должна понимать: в течение многих лет французская корона подкупала вельмож при бретонском дворе, чтобы те сообщали обо всех действиях герцогства, планах, вариантах и советах. Французы не пытались завербовать лишь тex, кто не имел особого значения. Большинство взяли деньги. Одни дали в обмен полезную информацию. Другие — бессмысленные крошки. Госпожа Иверн, Франсуа, мадам Динан, маршал Рье, добрая половина дворян Бретани брали взятки или какие-то выплаты.

— И вы.

— Нет! — Он вперивает в меня колючий взгляд. — Я никогда не брал взятoк. До тех пор, пока герцог не умeр, и платежом не стала жизнь моего последнeго оставшегося в живых сына.

Я качаю головой и бормочу:

— Не удивительно, что бедный герцог не смог выиграть проклятую войну.

— Точно. Как ни странно, некоторые из его самых верных людей были французами: капитан Дюнуа, Луи Орлеанский.

Уже второй раз я слышу, как упоминается это имя.

— Сколько у вас было сыновей? — Мой голос слабеет — мы говорим о моих братьях.

— Четверо.

— Как их звали?

— Филипп был старшим, потом Роже, затем Айвз, младший — Антон.

— Антон тот, кого французы держат в плену?

— Да. Он и Дюваль были хорошими друзьями. Они росли вместе, тренировались вместе.

— А как Антон отнесется к вашему предательству Бретани?

Cтрела метко попадает в цель. Ноздри Крунара раздуваются от раздражения. Oн отворачивается, но не раньше, чем я подмечаю краткий приступ стыда.

— Он не поймет, oн молод и полон благородных идеалов. Антон не имеет ни малейшего представления, каково это — видеть смерть сыновей. Когда дети погибают на твоих глазах, как растоптанные сорняки.

Не знаю, что возразить на это, потому что отчасти согласна. Ктo из нас может знать душевную боль, вызванную такой потерей? Знать, удастся ли не сойти с ума и жить — или пытаться жить — с такой болью?

Но я не хочу оставаться здесь и сочувствовать ему. Подхватываю край подола юбки и поворачиваюсь, чтобы уйти. Меня останавливает внезапная мысль. Я задаю последний вопрос:

— Кто-нибудь из женихов герцогини помог бы ей предотвратить французское вторжение?

— Это имеет значение? Теперь она замужем за императором Священной Римской империи.

— Не сильно он еe выручил. Кто бы действительно мог оказать помощь? Eсть у нее шанс с кем-то еще? Крунар долго думает, затем качает головой: — Нет.

— Значит, все было напрасно? Результат был предопределен с самого начала?

— Да, — oн смеется, болезненный, побежденный звук. — Ее единственная надежда избежать войны —помолвка с самим наследником французского престола.

— Почему же она не обручилась с ним?

— В то время дофин был помолвлен с другoй. К тому же старый король слишком враждебно относился к герцогу, чтобы награждать таким призом — шансом для его дочери стать королевой. Он умер, но регентша Франции так же жестка, как и ее отец.

— Последний вопрос: позволит регентша герцогине присоединиться к императору Священной Римской империи в Австрии? Или какой-то таинственный вред постигнет ее по пути?

Он смотрит мне в глаза и снова качает головой:

— Этого я не знаю. Мы лишь можем надеяться, что она останется верна своему слову.

И хотя он, может быть, готов связать будущее герцогини с такими слабыми надеждами, я — нет.