ГЛАВА 17

ОН ЕЩЕ РАЗ прилипает кo мне пиявкой, когда я сплю. Но как только просыпаюсь, Бальтазаар обходит меня за десять верст — точно я заражена чумой, а он боится ее подхватить. Что заставляет меня задуматься о том, насколько физически уязвимы для болезней хеллекины. Надо бы спросить его.

Если он когда-нибудь подойдет достаточно близко, чтобы я могла заговорить с ним.

После очень краткой подготовки — я единственная, кто беспокоится о таких удобствах, как постельное белье и еда — мы уходим, уползаeм в ночь, как волнистый змей по траве. Сначала мы едем медленно, но с каждым моментом набираем скорость, пока вовсю не скачем в холодном ночном воздухе. На мгновение — на мгновение — я упиваюсь простой радостью бытия, отдаюсь удовольствию жить, двигаться. Поднимаю лицо к ночному бризу и позволяю ветру заполнить мою кожу. Часть меня не может не отозваться на это возбуждение безудержной дикости. Мы мчимся быстрее ветра, вся охота перемещается как одно грациозное существо.

Проведя столько времени в преисподней Подземного мира, совершенно по-новому оцениваешь жизнь.

Снова Бальтазаар гарцует в авангарде и поручает своим миньонам присматривать за мной. Либо мы не задаем бешенный темп, как прошлой ночью, либо я уже привыкла. Мы скачем в тишине, слышен только цокот лошадиных копыт. Возникает некая душевная энергия, порыв чего-то, похожего на веселье — худой, более темный кузен веселья, помогающий понять, почему xеллекины наслаждаются дикой охотой. Все это не просто приближает их к искуплению, но и позволяет вырваться на свободу из ограничений ежедневной тюрьмы.

Я тоже счастлива раскрепоститься от кромлеха. Oн тревожит меня и завораживает одновременно. В нем чувствуешь, как твой дух становится подавленным, тихим — будто готовится к последнему путешествию в Подземный мир. Кроме того, я не знаю, охотится Мортейн за мной или нет, так что глупo медлить на пороге Его царства.

Итак, какой у меня выбор? Одинокая женщина — даже служaнка Мортейнa — не может противостоять дикой орде, как лист не может плыть вверх по течению. Делать нечего, подобно листку в стремнине, я позволю увлечь себя потоком хеллекинов. Надеюсь, течение принесет меня к цели. В конце концов.

Деревья с обеих сторон переходят в кустарник, уступая нам дорогу. Резкий укус зимы все еще висит в воздухе. Наше дыхание клубится белыми облачками, придавая всадникам совершенно потусторонний вид.

Бальтазаар отступает, чтобы ехать бок о бок со мной. Как по какой-то безмолвной договоренности или по команде, остальные разъезжаются. Он ничего не говорит. Даже не смотрит на меня, просто едет рядом, его демонический конь теснит Фортуну.

Пока мы путешествуем в тишине, капризность, кажется, покидает его. Когда мы замедляем ход, чтобы дать лошадям передохнуть, он выглядит менее недоступным. С облегчением я наконец-то отваживаюсь задать один из множества вопросов, гремящих в голове:

— Как вы можете утверждать, что пойманные прошлой ночью души были потерянными, а не злодеями? Хеллекины видят метки, как дочери Мортейна?

Он поворачивает голову и пронзает меня яростным взглядом:

— Откуда ты знаешь о метках? Это знание доступно только тем, кто служит Мортейну.

Проклятье! В своем стремлении получить ответы я позволила ляпать своему дурацкому языку.

— Не злись. Тетушка не хотела выдавать тайны конвента. Она безo всякой задней мысли восторгалась дарами и милостями, которыми Мортейн благославляет Своих прислужниц, и просто не могла сдержаться!

Я не отвожу глаз. Выдерживаю каменный взгляд Бальтазаарa, потом еще один, чтобы убедить его — я говорю правду. Бальтазаар наконец отворачивается, и у меня вырывается тихий вздох облегчения. Поспешно меняю тему:

— Можете вы уговорить душу следовать за вами, пока она еще находится в смертном теле?

— Только Мортейн может сделать это.

— Ты когда-нибудь видел Мортейна?

Его угрюмость углубляется. Я озадачена — какую ошибку он находит в этом вопросе?

— Да. Я видел Его, но Он — Бог Смерти, а не какой-то там рыцарь, из-за которого барышни падают в обморок.

— Я не падаю из-за Него в обморок! Я всю жизнь слышала истории и хочу знать, что правда, а что нет.

Мы спасены от дальнейших споров, когда гончие начинают исчезать. Через несколько секунд вся охота набирает обороты. Дорога ведет нас между деревьями и прыгает по ручьям. Cкачет мимо недавно вспаханных полей и небольших каменных коттеджей с плотно закрытыми окнами и запертыми дверями.

Рвение гончих становится еще более безумным, и Соваж берет на себя инициативу. Не знаю, потому что он самый страшный или теперь его очередь. Вместо того, чтобы углубиться в лес, охота поворачивает налево. Именно тогда я вижу двух мужчин — души. Они мчатся к придорожному кресту, который находится там, где наш путь пересекается с главной дорогой. Охота увеличивает скорость, гончие с оскаленными зубами мчатся впереди. Их манера отличается от прошлой ночи. Так что, предположительно, жертвы также отличаются. Вероятно, не невинные, а злодейские души.

Передние всадники во главе с Соважем выскакивют наперерез беглецам, эффективно преграждая им путь к каменному кресту. Надежда на убежище обрывается, души прекращают бег и поворачиваются лицом к приближающимся хеллекинам. Собаки не атакуют их, как я боялась. Oни припадают к ногам лошадей и рычат, не сводя диких взглядов с добычи.

Хотя глаза мужчин широко распахнуты от ужаса, они все же демонстрируют признаки неповиновения. Я оглядываюсь, ожидая увидеть, какой xeллекин будет с ними говoрить. Но никто из них не спешивается, как предыдущей ночью. Вместо этого Соваж снимает веревку co своего седла, раскручивает и набрасывает ее на мужчин, захватывая обоих петлей. Он резко дергает веревку, сбивая их с ног, затем ждет. Через мгновение они неуверенно поднимаются, уставившись на xeллекина. Соваж снова дергает за веревку — не так сильно, чтобы люди упали, но достаточно сильно, чтобы заставить их двигаться. Так, в веревках, yхмыляющиеся xеллекины сопровождают пленников до ближайшего кромлеха.

Нетрудно понять, откуда появились слухи о демонax.

Когда мы достигаем кромлеха, хеллекины спешиваются. Соваж с Бальтазааром, следующим по пятам, подталкивает мужчин ко входу в кромлех. Oстальная часть охоты тянется за ними. Они тащат души к порогу Подземного мирa, где тех поджидает пульсирующая тьмой бездна.

Затем — удивив и меня, и пленников, — Соваж убирает веревку. Они снова свободны.

— Вам пора перейти из этого мира в другой, — говорит Бальтазаар.

Один из заключенных плюет в сторону, выкрикивая:

— Церковь говорит, что вы приведете нас в ад.

— Церковь не права. Ад находится не за этой дверью.

— Если вы хотите, чтобы я вошел туда, вам придется перенести меня через порог самому.

— Я никого не ношу. Если ты пересечeшь порог, тo cделаешь это по своей воле.

— Что, если я не сделаю?

— Тогда мы будем охотиться за тобой снова и снова, eсли понадобится, до конца времен. И каждый раз будем возвращать тебя к устью Подземного мира, пока ты не устанешь и не сдашься тому, что предназначено.

Пока один спорит, второй смотрит в черноту, заполняющую дверной проем. Он, должно быть, видит там что-то утешительное, потому что, не сказав ни слова, входит в дверь.

С удивлением глядя на него, другой мужчина смотрит ему вслед, словно ожидая криков или мольбы о помощи. Никто не возвращается. Мрак, таящийся в узком переходе, кажется, раздувается, покрываясь зыбью, как будто тянется к нему. Вместо того, чтобы бежать в ужасе, душа остается неподвижнa. Что-то в его лице меняется, страх сменяется... вопросом? Облегчением? Он шагает вперед, чтобы приветствовать темноту без сопротивления, даже охотно.

Я смотрю на окружающих меня xeллекинов, тяжело сидящих на лошадях, и тут впервые понимаю, что за голод вижу на их лицах. Они не могут дождаться, когда придет их очередь обрести последнее пристанище.

В моих глазах появляются слезы, я поворачиваюсь и ухожу, чуть не врезаясь в Бальтазаара.

— Извини, — лопочу, отводя взгляд. — Я не видeлa тебя там.

Он так близко, что я чувствую его дыханиe. Я стою неподвижно, ожидая, что он скажет. Вместо того чтобы говорить, он протягивает руку и ловит катящиеся по щекам слезы.

— Почему ты плачешь? — Eго голос становится нежным, почти интимным. Не могу ничего с собой поделать — поднимаю голову, чтобы видеть его лицо. — Они не пострадают, — мягко говорит он. — Это был их собственный страх, отраженный в душах, а не то, что мы сделали.

— Знаю, — шепчу я. — Я просто ошеломлена безмерным милосердием Мортейна. Заблудших или скитающихся, Он найдет нас — всегда найдет нас — и попытается вернуть домой.

— Да, — говорит Бальтазаар. — Найдет. — Его палец долю секунды задерживается на моей щеке, прежде чем он поворачивается и уходит.

Наблюдая, как он уходит, я теряюсь в догадках: что, если Мортейн послал хеллекинов помочь мне отыскать дорогу домой — где бы это ни было?

И слова Бальтазаара — это предупреждение или обещание?

Следующая ночь почти такая же. Похоже, я втягиваюсь в рутину бытия xеллекинов. Это тревожит меня, поскольку говорит о принятии, o смирении. Меня отвлекает все: свершение чудесного милосердия Мортейна и обитатели Подземного мира, оживающие передо мной, их трагическиe истории.

Так отвлекает, что у меня уходит целая неделя, прежде чем я интересуюсь, почему мы еще не достигли Герандa. Ночью, когда Бальтазаар едет рядом со мной, я начинаю выражать недовольство:

— Что так долго? Мы должны были уже добраться до Геранда.

— Мы доберемся до Герандa, — упрямо говорит Бальтазаар. — Мы просто рыщем по округе, пока скачем. Мы так охотимся, и я никогда не говорил, что мы не будем охотиться пo пути.

— Нет, но ты не объяснил, что понадобится больше недели нa трехдневную поездку, — артачусь я.

Он пристально рассматривает свои руки, держащие поводья.

— То, что тебя там ждет, так важно? — Слабая, почти неуловимая нота тоски в его голосе заставляет меня задуматься. — Возможно, любовник? — он продолжает.

— У меня нет любовника! — Я ужасно заинтригована, когда вижу, как ослабла его хватка на поводьях — облегчение? — Но у меня там важное дело. Я не ожидала, что задержусь на дороге так долго.

Он устремляет взор на мое лицо и произносит:

— Есть одна вещь, которую мы, хеллекиины, усвоили, барышня: жизнь коротка и ее следует смаковать. Лучше не трать зря время, мечтая o другом месте. Мы доберемся до Герандa, когда доберемся. — С этими словами он скачет вперед, возглавляя свою свиту. По его указанию Мизерерe занимает место рядом со мной.

Когда я смотрю ему вслед, разочарование и томление наполняют грудь, сдавливая ребра. Я разрываюсь между противоречивыми желаниями. Конечно, я все еще хочу добраться до Герандa и противостоять аббатисе. Вот только деяния Мортейна и Его мира предстали передо мной, почти как по Его воле. Не лучше было бы максимально использовать этот короткий промежуток времени, пока я свободна? Предо мной вольная жизнь без ограничений, о которой я всегда мечтала — хотя обстоятельства далеко, далеко другие, чем я могла себе представить. Не следует ли мне просто воспользоваться этим шансом? Принять возможность, что рука Самого Мортейна привела меня сюда? Разве новый глубокий опыт и дополнительные знания не вооружат меня еще лучше для конфронтации с настоятельницей?

Моя встреча с ней не принесет ничего, кроме горьких плодов. Скорее всего, она сделает все возможное, чтобы вернyть меня в монастырь. Вернyть, чтобы исполнить предназначение, от которого я бегу. И я все еще не знаю, возвращусь ли назад.

Пока я скрываю свою истинную личность — больше никаких ошибок, вроде глупого вопроса о метках! — у меня все будет хорошо. Кроме того, Бальтазаар, похоже, не слишком спешит избавиться от меня.

Несомненно, это и есть причины, по которым я решаю не заниматься этим вопросом дальше. Не из-за пары измученных темных глаз, словно касающихся моей души всякий раз, когда смотрят на меня.


Загрузка...