Я сходил с ума.
Медленно, но верно погружался в безумие, из которого не хотелось возвращаться. В нем было хорошо, мучительно сладко и порой так остро, что сердце было готово выпрыгнуть из груди.
И все из-за девчонки, со светлыми, как зимнее небо глазами.
Рядом с ней хотелось жить и дышать, а все проблемы отходили на задний план. Опостылевшая капризная жена, на которую с каждым днем все сложнее было смотреть. Дракон, который так и не выходил, сколько бы лечебных зелий и целительных сил не вливал в меня Арон. Меркнувший кристалл в родовом каменном парке. Все казалось каким-то пустым и далеким. Неважным.
Головой я понимал, что так не должно быть, что так – неправильно, а вот сердцем… Сердце мое намертво приросло к Линн. Те вечерние часы, что мы проводили вместе, казались непростительно короткими. Они пролетали за миг, а потом наступала стылая бесконечность, которую я проводил дома, под недовольное ворчание Ханны. Или на службе, рассеянно выполняя то, что от меня требовали.
— Айсхарт, ты где вообще?! — спросил Эйс, когда в очередной раз я натолкнулся на него в коридоре.
— Что?
— Ну-ка, идем, — без особых церемоний он затолкал меня за первую попавшуюся дверь, — что с тобой?
А что со мной? Со мной все прекрасно. Тону и не делаю попыток выплыть.
Я рассеяно пожал плечами:
— Все хорошо.
— Думаешь, я не заметил, как ты то и дело таскаешься к Арону? Или что в последнее время тебя не отправляют ни на патрули, ни на зачистку?
Наверное, заметил. Наверное, даже не только он. Многие заметили. Порой мне казалось, что я слышал за спиной любопытные голоса, шепчущиеся обо мне, чувствовал чужие взгляды. И мне было все равно.
— Значит, в этом нет необходимости, — я попытался уйти, но Рейнер встал на пути.
— Твой дракон так и не поправился?
Я не стал врать лучшему другу. Пожалуй, он единственный мог понять каково это, когда чувствуешь себя беспомощным, и на том месте, где должна полыхать драконья сущность звучали лишь отголоски бескрайней холодной пустыни.
— Он не откликается.
— Ушел? — недоверчиво прошептал Эйс.
— Нет. Все еще со мной… Пока еще со мной.
— Что говорит Арон?
— Ничего. Ему не доводилось с таким сталкиваться, поэтому мы ждем Провидицу. Если она не скажет в чем дело, то… — я развел руками.
О том, что будет если Провидица окажется бессильной, не хотелось даже думать.
— Может, яд фьерров?
— Яд ни при чем. Это что-то другое, более серьезное. И…мой кристалл начал мутнеть, — нехотя признался я, — дракон угасает.
— Черт, — Эйс растерянно взлохматил волосы на макушке, — Я даже не знаю, что сказать. У меня-то дракона просто не было, и я отчаянно хотел его получить. А у тебя есть, но угасает. Это, наверное, еще страшнее.
Наверное…
— А что Ханна?
Я поморщился:
— А что с ней? Цветет, щебечет, наряжается, сплетничает. Все, как всегда.
— Она твоя пара, — напомнил друг, — у нее особая связь с драконом. Может, ей удастся его вызвать?
Я отмахнулся:
— Ничего она не сделает.
— Ты зря так. Я бы не обрел своего дракона без Мины. Она его призвала и приняла. Без нее ничего бы не получилось.
— Это не наш случай.
Почему-то в этот момент я думал не о Ханне, а о Линн. И эти мысли болезненной волной отозвались где-то глубоко, то ли в сердце, то ли в душе.
— Почему? — возмутился Рейнер, не понимая, что у меня к жене не было и одной тысячной тех чувств, которые он испытывал к своей Истинной. Только пустота. Разве кому-нибудь могла помочь пустота?
— Я встретил другую девушку.
В глазах друга недоумение. И я его прекрасно понимал.
Драконы, нашедшие своих Истинных, не встречают других девушек, не влюбляются в них, не теряют голову от одной только робкой улыбки. Они не предают, не заводят романов на стороне, как это делают обычные люди. Для них перестают существовать все остальные женщины, когда они обретают ТУ САМУЮ.
Но только не в моем случае.
— Если это шутка, то дурацкая.
— Никаких шуток. Я встретил другую. И я ее люблю. У нас ничего не было, мы только гуляем вечерами. Держимся за руки, разговариваем…Но в эти моменты нет никого счастливее меня. Понимаешь?
Эйсан и правда силился понять, что я такое несу, но, кажется, у него ни черта не получалось. Он даже головой тряхнул, пытаясь привести мысли в порядок:
— Это ненормально.
— Я знаю. Как думаешь… — у меня сжалось в животе от внезапно нахлынувшей, болезненной надежды, — возможно ли, что в первый раз произошла ошибка? И что у меня другая Истинная? Потому что рядом с той девушкой я чувствую то, что никогда не чувствовал рядом с Ханной.
— Я никогда о таком не слышал. Твоя метка на месте?
— Да, — нехотя признался я, — И у Ханны тоже. И все гадалки, ведьмы, знахари, к которым я обращался, в один голос говорят, что метка настоящая. Связь настоящая. Но…
— Но ты сомневаешься?
— Я не знаю.
— Рядом с той, другой, твой дракон обретает силу и откликается?
— Нет, — глухо ответил я.
Мне кажется, в моменты, когда Линн была рядом, он скулил, как побитый пес, от которого отказались. Наверное, тоже считал меня предателем.
— Вот тебе и ответ. Если бы девчонка была Истинной и принимала дракона, он бы с каждым днем становился все сильнее. А так… Если честно, я не знаю, что сказать в такой ситуации. Наверное, и правда стоит дождаться Провидицу. У нее мозгов больше, чем у всех нас вместе взятых.
— Наверное, — я угрюмо кивнул.
А что еще мне оставалось делать?
До приезда Провидицы оставалось чуть больше недели. Мне бы только продержаться и не сойти окончательно с ума.
Линн превратилась в навязчивую идею, преследовавшую меня днями напролет.
В ней была тайна, загадка, которую хотелось разгадать. Но еще больше мне хотелось, чтобы она просто была рядом. Любая – грустная, сердитая, задумчивая. Просто чувствовать ее, слышать, как бьется сердце, держать за руку.
И в то же время, я понимал, что мне нечего ей предложить. Роль любовницы? Встречи тайком и осуждение в обществе?
Я бы развелся. Без сожалений и раздумий, но что делать с этой чертовой меткой, которая привязала меня к другой женщине. Император не даст разрешения на разрыв, отец не даст благословения, никто из родных и близких не примет мой выбор.
Мне плевать, как я буду выглядеть в глазах других, но обрекать Линн на бесконечное порицание? Разве это правильно? Разве я могу так с ней поступить?
Головой я понимал, что надо прекращать это общение, что это не честно по отношению к Линн, но сердце трещало по швам. Оно билось только рядом с ней.
А может, уехать? Бросить все, забрать ее с собой и отправиться куда глаза глядят. Только она и я, а все остальное пусть остаётся в прошлом. Неправильная Истинная, опостылевший дом, каменный парк с мутнеющим кристаллом.
Я был готов на это.
Я был готов на что угодно, лишь бы Линн была рядом. Это и правда походило на безумие. Сладкое и в то же время мучительно болезненное.
Еще пару недель назад я даже не догадывался о ее существовании, но стоило только увидеть – и все, пропал. Захлестнуло чувством, будто знал ее давным-давно, будто ближе никого нет и не могло быть.
Пьянел от ее запаха. Дышал им. Жил. Минутное расставание казалось смерти подобно, и каждый взгляд – желаннее любой награды.
Я не понимал, что со мной не так, и не у кого было спросить совета. Я просто тонул, чувствуя, как с каждым днем трещина в сердце становилась все глубже.
А потом наступил тот самый вечер.
Линн снова встречала меня у ворот в императорский дворец. В воздухе пахло талым снегом и приближающейся весной, а мы гуляли по серому парку и разговаривали. Она была странной — трогательно-красивой и в то же время грустной.
— Что с тобой происходит? — спросил я, а она только едва заметно усмехнулась и попросила:
— Проводи меня, я устала, — а когда мы добрались до ее дома, она внезапно сказала, — Зайдешь? Кухарка испекла прекрасный пирог с сушеными сливами…
Разве мог я отказаться? Конечно, нет. И дело не в пироге и не в сливах – с ее рук я бы с радостью ел заскорузлые сухари. Мне просто хотелось побыть с ней еще немного.
Внутри дома было сумрачно, тихо и пусто.
— Где все?
— Тетушка дала слугам выходной, — как-то напряженно улыбнулась Линн, — а сама еще не вернулась с игры в преферанс.
От одной мысли, что в доме нет никого кроме нас, в жилах вскипело.
Я ругал себя на чем свет стоял и силился уйти, потому что быть сейчас, здесь, с ней – неправильно. Но ноги намертво приросли к полу.
Я просто не мог уйти. Не хотел. Все внутри противилось этому.
Линн стояла спиной ко мне, и ее напряженные плечи едва заметно подрагивали.
— Линн?
Она обернулась. Посмотрела на меня как-то странно с надрывом и зажмурилась, будто перед прыжком в пропасть. А потом просто взяла и поцеловала. Сама. Одним простым жестом разбивая мой привычный мир вдребезги.
И стало неважным все, кроме мягких, чуть соленых губ. Кроме рваного дыхания и прикосновений, от которых все остальное уходило на задний план. Слишком остро, слишком откровенно, пьяняще ново и в то же время до боли знакомо. Словно это было когда-то давно, в прошлой жизни. Словно все вернулось на свои места.
Про сливовый пирог так никто и не вспомнил.
А потом наступило отрезвление.
Глядя на то, как она одевалась и дрожащими пальцами пыталась справиться со шнуровкой на груди, я внезапно почувствовал холод. Стало страшно до одури, что если отпущу сейчас, то обратно уже не верну:
— Линн, — прошептал, подступая к ней ближе. — Ты жалеешь?
Она подняла на меня какой-то вымученный взгляд и тяжело сглотнула:
— У каждого свои сожаления, Шейн.
От странного ответа тревога только усилилась, и слова сами сорвались с губ:
— Давай уедем? Бросим все и просто уедем. Так далеко, чтобы никто и никогда нас не нашел.
— У тебя есть Истинная. Ты забыл?
— Забыл, — признался я, — когда ты рядом, я забываю обо всем.
Она поправила растрепавшиеся волосы и как-то странно улыбнулась:
— Тебе пора. Тетушка вот-вот вернется. Я бы не хотела, чтобы она нас видела вместе. Сам понимаешь…
И вроде все правильно, но внутри полыхнуло. Я хотел быть с ней, хотел, чтобы все об этом знали!
— Понимаю, — сказал и снова сгреб ее в охапку, впившись жадным поцелуем в припухшие мягкие губы. Линн сдавленно охнула, попыталась отстраниться, а потом обессиленно обмякла в моих рукам. Смяла пальцами рубаху и подалась навстречу.
Мне едва хватило сил удержать себя в рамках. Прижавшись своим лбом к ее, я с трудом перевел дыхание и просипел:
— Мы завтра увидимся?
Короткая заминка, после которой прозвучало обреченное:
— Конечно.
Из ее дома я уходил в смешанных чувствах. Было тревожно отпускать, и то же время до самых краев заполняло ликование. Я и правда беспросветно влюбился, и готов был весь мир бросить к ее ногам.