Сердце Вьюги

Глава 4

— Что ты натворила?! — завизжала Милли, когда объятая пламенем фигура скатилась в кровавую чашу, — Барнетта убьет, если узнает, что мы осквернили ее купель!

— Нам конец! — подхватила Рона и бросилась вниз.

Сама Светлина стояла ни жива, ни мертва и только и могла, что бездарно открывать и закрывать рот:

— Я не знала…это она виновата… я. не думала, что она покатится…

— Ты вообще ни о чем не думаешь! Дура! Хозяйка точно от нас места живого не оставит! И все из-за тебя!

Милли и Рона метались вокруг кровавой лужи, в центре которой вяло трепыхалась еще живая жертва.

Светина кое-как взяла себя в руки:

— Ни о чем она не узнает! Мы ей не скажем.

— Ты совсем глупая? Ты вот это видишь?! — Милли указала на купель.

— Мы уберем ее, — угрюмо отозвалась Светлина, — наведем здесь порядок и сделаем вид, что ничего не было. Понятно?

— Но…

— Я сказала, понятно?! — ее голос эхом прокатился по залу и затих где-то под сводом, испещрённым ритуальными символами.

Милли и Рона переглянулись, но возражать не посмели – из них троих Светлина была самой сильной.

— Ты – принеси плащ, самый большой и плотный из тех, что найдешь. А ты тащи новые свечи.

— А ты?

— А я пока достану эту мерзавку, — Светлина закатала рукава и, опустившись на колени, попыталась дотянуться до затихшей девушки.

Пришлось постараться – пальцы никак не могли крепко ухватиться за пропитанную кровью ткань. Когда это удалось, она подтянула Мейлин к краю.

— Из-за тебя все! Дура никчемная, — зло прошипела она, — ты должна была просто сидеть в углу и не мешать мне! Дура.

Резко дернув за подол, она выволокла бесчувственную Мей на нижнюю ступень и перевернула на спину.

Уже было не разобрать, где ритуальная кровь, а где собственная, обгоревшая до мяса кожа.

— Фу! Уродина! — нервно засмеялась Светлина. — Так тебе и надо!

Она храбрилась, но внутри содрогалась. И вовсе не от содеянного, а от того, что девочки правы. Если Барнетта узнает о случившемся, то смерть – сказкой покажется.

Вскоре вернулись бледные перепуганные подруги. Милли прижимала к груди тяжелый мужской плащ, подбитый волчьим мехом, а у Роны в руках шелестел сверток с новыми свечами.

— Давайте живее!

Гости веселились, и Барнетта ни за что не оставит их без хозяйского внимания, так что время у них было.

Светлина вырвала у Милли плащ и сама стелила его на ступенях.

— Берите ее за ноги.

— Я не могу!

— Я тоже!

— То же мне неженки! Живо давайте!

— Почему мы должны мараться в этом, это ты во всем виновата!

Она зло сверкнула глазами на слабых подруг:

— Потому что одна я на дно не пойду. Если Барнетта решит наказать – я вас с собой утащу. Поняли?!

Угроза возымела действие.

Давясь следами и отвращением, Рона взяла за одну ногу, Милли за другую, а сама Светлина ухватилась за руки.

— На счет три. Раз. Два, три, — хрипло командовала она.

Когда бесчувственно тело перекинули на плащ раздался тихий, едва уловимый стон.

— Она еще живая?! — Рона испуганно отпрянула.

— Да какая разница! — Светлина запахнула полы и перевязала ремнем, чтобы не распахнулось.

— И куда мы ее денем? Наверху полно людей, кто-нибудь да заметит!

Тяжело дыша, она сжала виски пальцами. От страха раскалывалась голова. Надо было как-то успокоиться, взять себя в руки, решить эту досадную проблему, возникшую из-за мерзкой Мейлин.

— Есть старый тоннель, который ведет в лес. Вынесем ее туда и оставим. С таким бураном ее мигом занесет, а по весне, когда оттает – звери доберутся.

— Там холодно!

— Потерпишь! Ну что встали, как рыбы дохлые, помогайте.

Втроем они потащили Мей вверх по лестнице. Тяжелая неудобная ноша то и дело выскальзывала из рук и норовила скатиться вниз, но они продолжали ее тащить, пока не достигли площадки, с которой на север уходил низкий, темный тоннель. Пришлось даже драгоценную свечу тратить, чтобы осветить себе путь, а то, чего доброго, и плечи ободрать можно!

Тащили они долго, меняясь местами – то одна впереди, то вторая, то третья. Запыхались ужасно. Измучились, а конца тоннеля все не было.

— Может, тут бросим, — простонала Милли, когда после очередного поворота снова не увидели ничего кроме старой каменной кладки стен, — я устала.

— Дурь не говори. А что, если ли хозяйка ее почувствует? Нет уж, надо на улицу выносить, за защитный круг.

От усталости Рона расплакалась:

— Из-за тебя все! Мы же говорили, что не надо использовать силу! Говорили!

— Ой, да заткнись уже, — Светлина нервно дернула плечами, — двигайтесь!

— А ты не затыкай нас! Если бы не твое желание выслужиться перед Барнеттой, мы бы в это не вляпались.

Когда впереди забрезжил призрачный свет девушки уже напрочь переругались и ненавидели друг друга так люто, что еще немного и сцепились бы. Только страх перед старшей ведьмой не позволял им это сделать – если она узнает, что они натворили, то станет разбираться, кто прав, кто виноват – разделается со всеми.

Снаружи бушевала непогода. Лютый ветер бросался на скрюченные, раздетые фигурки и норовил повалить с ног, снег слепил глаза, забивался в рот и за шиворот.

— Все! Не могу больше! — простучала зубами Милли, — околею сейчас.

— Надо оставлять ее. Иначе нас самих сейчас заметет, — Рона поддержала ее.

Светлина не нашла, что возразить, потому что самой было жутко и холодно. Низкая громада замка с трудом угадывалась вдалеке по блеклым пятнам освещенных окон, едва различимых сквозь темную, непрерывно кружащую пелену.

— Сюда, давайте!

Они подтащили свою беспомощную ношу к двум соснам и оставили, а сами, проваливаясь чуть ли не по пояс в снегу, наперегонки бросились обратно.

Потому что страшно было. Потому что снежный ураган как живой бросался, пытаясь поглотить и утащить за собой в жуткий сумрак.

Им едва удалось найти провал тоннеля, ведущего обратно в замок. Их трясло, покрасневшие от холода пальцы едва сгибались, а обмороженные щеки нещадно калило, но расслабляться было некогда.

Потеряв свечу, они в потемках вернулись к ведьминскому алтарю, оттерли кровь со ступеней, заново расставили свечи и только после этого измученные и совершенно несчастные, покинули подземелье. Идея, которая изначально показалась такой прекрасной – обмануть жреца, выкрасть Мей и посадить под замок – в итоге обернулась настоящей катастрофой. Оставалось только надеяться, что Барнетта ничего не заметит и не поймет.

— Что ты натворила?!

Удар был такой силы, что Светлина не удержалась на ногах и упала, больно приложившись коленями о каменный пол. В носу что-то хрустнуло, и в рот хлынула соленая кровь. Рука у Барнетты была тяжелая, а уж когда она злилась и вовсе не контролировала силу.

— Простите, — прохрипела девушка, обеими руками закрывая разбитое лицо, — я не думала, что так все получится…

У стенки жались перепуганные Рона и Милли. Они даже дышали через раз, боясь, что гнев хозяйки перекинется на них.

— Ты вообще не способна думать! Бездарность, — Барнетта зло пнула острым носком праздничных туфель, а потом еще и придавила каблуком.

Светлина вскрикнула и залилась слезами пуще прежнего.

— Простите! Умоляю, простите!

— Кто просил вас соваться?! Кто?!

— Мы хотели сделать вам приятное и наказать эту выскочку…Мы просто хотели ее спрятать, сказать Верховному, что сбежала…

— Дуры! Непроходимые дуры! А ты самая большая дура!

Светлина измученно взглянула на подруг, ища поддержки, но те трусливо отворачивались.

Никчемные! Слабые! Так кричали, что на все готовы, лишь бы выслужиться перед старшей ведьмой, а теперь хвосты свои драные поджали и на нее все свалили. Предательницы!

— Как только додумалась до такого! — лютовала хозяйка.

— Если бы Мейлин не побежала, у нас бы все получилось. Мы бы вернули ее вам…

Снова удар. В этот раз хрустнуло где-то у ребер и больно простелило через всю грудь.

— У меня все было под контролем! Мей бы увезли из замка, как того и хотел жрец, а по дороге бы напали разбойники и всех перебили, а ее привезли ко мне по-тихому, и никто никогда бы не догадался! — опять удар.

Барнетта была в ярости. Столько сил потрачено, столько времени! И когда план уже был близок к завершению, такой неприятный сюрприз, устроенный своими же помощницами!

— Я эту девку чуть ли не с самого рождения пасла! С того самого момента, как провидица увидела, что быть ей женой дракона! Мать ее блаженную со свету сжила, за отца никчемного замуж вышла! Растила ее для своих целей! А вы убили ее! Дуры!

С ее пальцев сорвалась черная дымка и набросилась на Светлину. Та завизжала, надрывно, испуганно, отчаянно как загнанный зверь, который попал в капкан.

Как больно и несправедливо…

— Мы же помочь хотели, не дать этой мерзавке улизнуть у вас из-под носа. Кто же знал, что она такая неуклюжая, что начнет скакать по лестнице и упадет.

Рона и Милли отчаянно пытались слиться со стеной, оставив ее одну разбираться с гневом Барнетты.

Как ведьма узнала о случившемся – они так и не поняли. Она просто примчалась к потайному входу как раз в тот момент, когда они покидали подземелье. Загнала их обратно и спустила с цепи свою черную ярость.

Под страхом смерти пришлось признаться, что Мей больше нет и что они выкинули ее из замка, пытаясь замести следы. В одном соврали – сказали, что она споткнулась и упала, сломав себе шею на крутых ступенях. Узнай Барнетта про опороченную купель – сломанным носом не обошлось бы.

— Мы хотели помочь…

Светлина упорно говорила «мы», отказываясь принимать всю вину на себя. Она и так больше всех сделала! Придумала план, заманила девку в западню, обездвижила ее и на своем горбу притащила в подземелье! Если бы Милли и Рона не блеяли как овцы, а помогали нормально, то все бы получилось! И ей бы не пришлось сейчас корчится на полу, захлебываясь собственной кровью.

— Помочь, значит? — недобро ухмыльнулась Барнетта, — ну что ж, поможешь. Жрец не должен узнать, что Мей сдохла. Он не поверит, что это был несчастный случай и заподозрит меня или мою дочку. А нам этого не надо.

Она неспешно подтянула рукава и присела рядом с постанывающей Светлиной:

— Придется тебе отдуваться, раз ты все это затеяла, — с этими словами она впилась скрюченными в лицо свой помощнице: — Заменишь Мей, пока жрец здесь! И покинешь замок вместо нее, чтобы он ничего не заподозрил!

Полный боли крик многократно усилился эхом, отраженным от равнодушных каменных стен. Когти ведьмы впивались все глубже, уродовали, раздирая плоть до костей.

Лицо Светлины менялось. Скулы стали выше и острее, глаза больше и зеленее, а губы налились сочным цветом. Только все это обманом было, мороком, после которого останется лишь обезображенное лицо, испещренное страшными шрамами и незаживающими ранами.

Светлина знала об этом и кричала не только от боли. Ее разрывал страх и отчаяние, а еще ненависть. Лютая, всепоглощающая, черная. Она ненавидела Мейлин, из-за которой все это случилось. Ненавидела никчемных подруг, оставивших ее на растерзание старшей ведьме. Ненавидела саму ведьму, после чьей темной магии уже не будет пути обратно.

Всех ненавидела.

Когда все было закончено, Барнетта оттолкнула ее от себя и приказала оставшимся двум помощницам:

— Отвести ее в комнату Мейлин, переодеть в одежду Мейлин. И глаз не спускать. Любая ошибка – и окажетесь на ее месте. Поняли?

— Да-да, — девушки испуганно закивали.

— А ты, — ведьма снова обратилась к Светлине, — будешь молчать. Если встретишь жреца — взгляда на него не поднимешь! А если он спросит что-то, скажешь, что готова ехать на чужбину. Не разочаруй меня, иначе будет еще больнее.

Рона и Милли подхватили измученную подругу и поволокли ее наверх. Каждое их прикосновение причиняло жуткую боль. Лишь с виду она была целой и невредимой, а внутри все корчилось в агонии. Ведьмин морок не вылечил ни сломанный нос, не разбитые в мясо губы, ни ребра. Он просто прикрыл их красивым образом, а на деле – уродовал с каждой секундой все сильнее.

Бывшие подруги молча притащили ее в покои Мей, силой переодели и бросили на разоренную их же руками кровать.

Она лежала, не в силах подняться. Мычала, не в силах кричать. Задыхалась, чувствуя, как раны от когтей ведьмы все сильнее прорастали вглубь плоти, как от ее собственного лица, красоты и жизни ничего не остается.

А в главном зале замка Родери по-прежнему пировали и веселились гости, празднуя свадьбу дракона и его Истинной.

Первый раз ему поплохело еще за столом, когда гости соревновались в красноречии, поздравляя молодых. Кругом хмельные раскрасневшиеся лица, довольные до визга голоса, музыка, а он ничего не слышал. Оглох и ослеп от боли, которая опалила огненным ураганом. Даже вдохнуть не мог, только ухватился за край стола, так что старое дерево надсадно заскрипело под его напором. Однако никто не заметил, как он побледнел. Даже невеста не увидела ничего странного, хотя сидела бок о бок рядом с ним.

Потом боль схлынула, оставив после себя дикую слабость, дрожь и холодную испарину на горячем любу. Шейн с трудом перевел дух, украдкой провел ладонью по взмокшим волосам и прохладно улыбнулся очередному поздравителю. Что это был за приступ – он так и не понял, но понадеялся, что такого больше не повториться.

Однако боль вернулась снова, когда они с Ханной уже подходили к покоям, в которых наконец должна была состояться их первая ночь.

Перед глазами потемнело и за ребрами, там, где уже который день неспокойно билось сердце, разгорелось дикое пламя. Будто кто-то вогнал раскаленный штырь прямо в плоть и безжалостно провернул, наслаждаясь чужими мучениями.

Дракона повело. В этот раз он покачнулся и едва успел привалиться к стене, иначе бы упал.

— Шейн! — испуганно охнула Ханна, — что с тобой?!

Она подскочила к нему и, чуть не плача, принялась обнимать, гладить, взволнованно заглядывая в светлые глаза.

— Шейн! Любимый! Ты пугаешь меня!

Он молчал. Стоял, опустив голову и прижимая руку к ребрам слева. К тому самому месту, которое корчилось в агонии, сокращаясь с каждым ударом неведомой хвори.

— Шейн!

— Все хорошо, — наконец, ему удалось разогнуться. Хриплое дыхание с трудом вырывалось из могучей груди, во взоре все еще плясали отголоски боли, — все хорошо.

Она обхватила ладонями его осунувшееся лицо и всматривалась, не скрывая тревоги:

— С тобой все в порядке?

Такая красивая, такая нежная, такая желанная…

— Не обращай внимания, — улыбнулся Шейн, перехватывая ее хрупкое запястье и прижимаясь к нему губами, — ваше вино слишком крепкое… А может, я просто охмелел от того, что ты рядом.

Она смущенно покраснела и потупила взор:

— Мой муж считает меня красивой?

— Твой муж считает тебя самой прекрасной, — не задумываясь, ответил он.

Только когда легко подхватил Истинную на руки, чтобы перенести через порог супружеских покоев, перед глазами на миг полыхнул образ другой девушки. Той, что разочаровала своим коварным обманом и вызывала в душе холодную ярость.

И будто шепот раздался:

— Не прощу. Никогда.

Он напрягся, но Ханна, как ни в чем не бывало, продолжала улыбаться и смотреть на него сияющим взором. Никакого шепота она не слышала.

Шейн скрипнул зубами и отмахнулся от навязчивого образа. Видать, вино и правда оказалось хмельным.

Ни в чьем прощении он не нуждался. А никчемное прошлое, пусть останется в прошлом. Там ему самое место.

Толкнув дверь, он перенес сияющую невесту через порог. Эта ночь принадлежала только им, и он не позволит ее омрачить ни образам, ни воспоминаниям.

Побросав лопаты, жители города сидели по домам и ждали, когда стихия смилостивится над ними и утихнет.

Однако вьюга продолжала яриться. Она занесла двор замка, дорогу ведущую от него вниз к подножью холма, где раскинулась широкая деревня. От улиц остались лишь контуры, обозначенные заостренными верхушками заборов, сами дома были засыпаны по окна.

Сразу за деревней начиналось снежное поле. Сквозь белую пелену оно казалось бесконечным, и где-то вдалеке с трудом угадывалась темная линия Хмурого Леса.

Сам лес встретил непогоду смиренно. Сосны великаны постанывали под порывами ветра, хрупкие осины звенели от холода, а ели покорно опустили мохнатые лапы, придавленные тяжелыми снежными шапками.

Ни зверье, ни птицы не покидали насиженных мест. Волки прятались в своем логове в овраге на северной стороне, лисы свернулись в теплой норе, прикрывая носы пушистыми хвостами, а белки так и вовсе сбились в один рыжий ком, задремав в глубоком дупле старого дуба.

Все затаились.

И только одно живое существо неспешно пробиралось между деревьев. Старый тулуп укрывал скрюченную фигуру до колен, ватные штаны защищали от холода, а снегоступы, сделанные из хвойных лап, не давали проваливаться в сугробы.

Тяжело вздыхая и охая, старая Бри брела вперед, безуспешно прикрываясь от колючего снега. Ее седые волосы, выбившиеся из-под серой вязанной шапки, заиндевели вокруг лица, нос покраснел, а щеки, казалось, и вовсе промерзли насквозь. И все-таки она шла. Останавливалась через каждый десяток шагов, прислушиваясь, присматриваясь к одной лишь ей заметным символам, а потом шагала дальше, послушная неведомым голосам.

Это они выгнали ее из теплой избушки, в которой уютно потрескивал очаг и пахло можжевеловой настойкой, и отправили на окраину Хмурого Леса. В ту его часть, которую старая Бри предпочитала обходить десятой дорогой. Слишком близко к оскверненному замку…

И вот она здесь. Меж двух слабых сосен, сиротливо жмущихся друг к другу. Кругом лишь снег, сумрак и угрюмое завывание ледяного ветра.

И все же старая Бри чувствовала, что она здесь не одна. Длинной палкой, которая верно служила во время прогулок по лесу, она принялась прощупывать ближайшие сугробы, и в одном из них наткнулась на что-то твердое.

Тогда, опустившись на колени, она принялась разгребать снег, и вскоре увидела темный край походного плаща. Потянула за него, но он не поддался – почему-то был слишком тяжелым. И лишь раскопав еще больше Бри поняла почему.

В плащ был кто-то завернут. Кто-то уже ступивший одной ногой за теневую грань. Серебристая паутина жизни была столь блеклой, что ее едва удавалось рассмотреть.

— Потерпи, милый, потерпи, — тихо запричитала старуха, — я помогу.