Сердце Вьюги

Глава 5

Старой Бри пришлось непросто.

Пока она раскапывала голову, снег норовил заново засыпать ноги. Тяжелые меховые варежки то и дело норовили сползти с рук, а поясница, давно уже отвыкшая от таких наклонов, предательски ныла.

Однако женщине не остановилась. Она разгребла свою страшную находку, потом вытащила из кармана моток веревки, который всегда носила с собой на непредвиденный случай. Один конец обмотала себе вокруг талии, второй привязала к петле на черном плаще. Потом смахнула с указательного пальца одной ей видимую белесую нить и пустила ее по веревке, чтобы своими силами поддержать бедолагу, попавшего в беду.

Самым сложным оказалось сдвинуть неудобную ношу с просиженного места, но Бри справилась, сделала первый шаг и пошла дальше, тяжело опираясь на свою палку.

Будь она помоложе, дело бы шло быстрее, но возраст давно вступил в свои права и диктовал как ей жить. Кряхтя и охая, она пробиралась по заснеженному лесу к избушке, затаившейся вдали от проторенных троп. Когда ветер швырял в лицо грозди колючего снега, Бри неуклюже отворачивалась и ворчала:

— Да уймись уже, окаянный.

К кому она обращалась, никто не знал. Даже она сама.

Спустя час, а может и того больше, далеко впереди замаячил рыжий огонек свечи, оставленной в окне избы. К этому времени Бри совсем выдохлась. Ее бледные, выцветшие от прожитых лет глаза, слезились. А ноги так и вовсе через раз опасно подгибались.

И все-таки она дошла. У просевшего крыльца скинула с себя веревку, кое-как разогнулась и потерла онемевшую спину.

— Стара я для таких походов, ох и стара.

После этого зашла внутрь и спустя пару минут вернулась с жесткой плетеной циновкой. Примостив ее на ступенях, Бри ухватилась за покрытый наледью и сосульками лохматый воротник и втащила свою находку сначала на крыльцо, а потом и через порог.

В маленьком домике было тепло и тесно. Снег, который Бри смела возле дверей, моментально превратился в лужу. Бросив на нее тряпку, хозяйка протащила тяжелый куль дальше в единственную комнату, которая одновременно служила и кухней, и гостиной, и спальней, и из последних сил взгромоздила его на скрипучую лежанку, после чего тяжело плюхнулась на стул, ухватила со стала жестяную кружку и сделала несколько жадных глотков.

Устала…

Но с усталостью можно жить, а вот ее бесчувственный гость был совсем плох. Поэтому она с кряхтением поднялась, повесила тулуп на гвоздь в входа, туда же отправила тяжелые штаны, нахватавшие в себя снега, а затем вернулась к лежанке.

Старые пальцы не смогли справиться с узлом на стянутых завязках, поэтому пришлось их обрезать. После этого она аккуратно отогнула одну полу плаща, потом вторую, и увидев, что внутри, сдавленно охнула.

— Так ты девочка… Бедная… Как же тебя так угораздило…, — старуха склонилась ниже и повела длинным, красным с улицы, носом.

От тепла запахли постепенно просыпались. В доме повеяло паленым, чужой кровью, и той особой горечью, которую старая Бри не спутала бы ни с чем.

— Ведьма, значит, постаралась.

Глядя на лежащее перед ней бесчувственное, обгоревшее тело, покрытое коркой запекшейся крови, хозяйка тяжко вздохнула и покачала головой. Она много в своей жизни повидала и могла точно сказать, когда у больного был шанс выкарабкаться. У девчонки таких шансов почти не было:

— Места ведь живого нет. Как только жива еще…

Милостивее бы было прекратить мучения, но кто она такая, чтобы распоряжаться чужой жизнью?

Вместо того, чтобы предаваться сомнениям она сходила на улицу, набрала снега в старое ведро с оплавленной ручкой и поставила его на огонь, чтобы натопить воды, потом достала из старенького комода мешочки с травами и несколько пузырьков с редкими порошками. Каждый из них стоил как половина замка Родери, но разве сейчас цена имела значение?

Она разложила их на столе, достала из потайной ниши за очагом серебряный нож в кожаной, заскорузлой от времени оплетке, и принялась тихонько нашептывать слова, известные ей одной.

Не торопясь и не смолкая, она добавляла в ведро то один ингредиент, то другой. То окунала метелочку из лаванды, то неспешно сыпала крупицы порошка, перетирая их морщинистыми пальцами. После каждой добавки перемешивала содержимое деревянной ложкой, ей же набирала немного отвара и, подув, подносила к губам пострадавшей.

Что-то попадало внутрь, что-то просто стекало по растрескавшейся коже.

Зелье становилось то прозрачным, как слеза ребенка, то черным, будто сердце тьмы. Иногда оно пахло фиалками, а иногда Бри приходилось открывать окна, чтобы выветрить едкий запах серы.

Когда все ингредиенты были смешаны, она вынесла ведро на улицу и, прикрыв деревянной крышкой, поставила на снег, чтобы охладить содержимое. А сама тем временем вернулась в дом, взяла ножницы с изогнутыми ручками и принялась состригать прилипшую, расплавленную ткань.

Иногда бедняжка едва заметно шевелилась, и тогда Бри склонялась ниже и тихо шептала:

— Ты лучше спи, милая. Спи. Не надо тебе просыпаться. Тут плохо.

И девушка затихала.

Бри полностью ее раздела, собрала перепачканные сажей и кровью ошметки и вынесла их из дома, а вернулась уже с остывшим ведром. Достала все простыни, что имела, изрезала их на лоскуты и, хорошенько промочив отваром, с ног до головы обложила ими пострадавшую.

А потом просидела с ней всю ночь, повторяя заветные слова и наговоры, по капле сцеживая неподатливую силу в растерзанное тело и уговаривая капризных богов пощадить несчастное создание.

Миновала почти неделя.

В избушке стоял тяжелый запах болезни и смерти. Она коварно заглядывала в окно, нашептывала свои страшные сказки в дымоходе, сливалась с воем непогоды и царапала когтями по крыше.

Старая Бри по-прежнему меняла бинты, пропитанные целебным отваром, но все чаще хмурилась, думая о том, что милосерднее было бы позволить бедняжке умереть.

С того момента, как та оказалась на низкой лежанке в темной избе, ее глаза ни разу не открылись. Стоило ей подняться на поверхность и начать тревожно постанывать, как старуха капала на потрескавшиеся губы отвар синего папоротника, снова погружая ее в сон без боли и страданий.

Но это ведь не могло продолжаться вечно…

Надо отпускать…

На седьмой день она убрала изрядно опустевшую склянку с целительным порошком обратно в комод.

— Отдыхай, девочка. Я больше не стану тебя мучить, — со слезами на глазах прошептала Бри. — Мне не по силам залечить твои раны.

Если бы это был просто огонь, она бы справилась, но ведьмин отпечаток проникал все глубже, мешая лекарственным зельям и обрядам.

— Спи.

Однако утром, когда старуха поднялась со своей скрипящей кровати, девушка была еще жива. Как и к вечеру. Как и на следующий день. Ее состояние не улучшалось, но и не становилось хуже.

Глядя на искореженное тело, Бри все больше недоумевала. Как ей удавалось держаться? Откуда она черпала столько сил, чтобы удержаться по эту сторону грани.

Что-то держало ее здесь. Или кто-то?

Она не знала ответа на этот вопрос. Все, что ей оставалось — это менять бинты, варить зелье для сна, да приносить молитвы богам, чтобы пощадили.

На десятый день в избе стало совсем тяжко дышать. Плотный травяной дурман смешивался со сладковатым запахом больной плоти и горечью пота.

Бри задыхалась. Проветрить бы, но ее гостья была так слаба, что любой сквозняк мог стать фатальным. Поэтому, когда не надо было ухаживать за пострадавшей, она выходила на крыльцо и слепо смотрела в снежный буран. Столько времени прошло, а он все не утихал, продолжал засыпать лес и ее скромное жилище.

Она даже не пыталась расчищать тропу до сарая, стоящего чуть поодаль. Зачем? Все равно через час заметет все усилия.

На ее памяти еще не было такой непогоды – отчаянно злой, неукротимой, полной скрытой боли. Она будто требовала чего-то и ждала, но старая женщина никак не могла понять чего.

— Что же тебя так разозлило? — горько спрашивала она, подставляя морщинистое, обветренное лицо по порывы колючего ветра, — кого ты хочешь наказать?

Ответа снова не было.

Тогда, в очередной раз набрав снега в ведро, она вернулась в дом. Сняла с веревки постиранные бинты и, пока вода грелась, принялась сворачивать их в небольшие рулончики.

Потом взяла сдувшиеся мешочки с травами. За эти дни она потратила столько запасов, что хватило бы на всю зиму. Но Бри не жалела. Зачем же еще запасать, если не для лечения и облегчения мук?

Зелье тихо булькало на огне, а она стала аккуратно снимать с больной старые побуревшие от сукровицы бинты. И хотя она постоянно следила за их влажностью, местами они все-таки присыхали.

— Потерпи, я аккуратно, — по привычке ласково говорила Бри, прекрасно зная, что ее не слышат.

Осторожно подцепив краешек, она потянула бинт, но тот не поддался, опасно потянув за собой корку.

— Погоди, сейчас размочу.

Бри отошла к столу. Налила в жестяную миску теплой воды и двинулась обратно, но старые глаза подвели. Не заметила она, как из-под лежанки выкатился клубок серой колючей пряжи и споткнулась.

Миска улетела в сторону, а сама Бри повалилась на лежанку и со всего маха ухватила за обожженную ногу. Гостья едва заметно дрогнула и застонала от боли.

— Ох, прости! Дура я старая, никчемная. Прости, прости! — поспешно отдернув руку, Бри с трудом поднялась с колен и склонилась над пострадавшей, — ой, дура! Натворила дел. Да что же это…да как же…

От ее удара почерневшая кожа треснула и сползла в сторону, обнажая алую плоть. Потекла кровь.

Бри заплакала.

— Прости, — и попыталась вернуть все на место, прикрыть страшную рану, но делала только хуже.

Стоило тронуть в одном месте, как расползалось в другом. Будто достигнув своего предела корка начала трескаться и кровоточить. Бедняжка стонала все громче, и этот стон смешивался с воем вьюги за окном.

Старуха сделала еще одну попытку прикрыть рану, но свезла еще больше:

— А это еще что…

Склонившись еще ниже, она уставилась на пятачок гладкой кожи, показавшийся из-под обгорелого месива.

Решив, что ей показалось, она сморгнула пару раз. Но нет, светлое пятно осталось на месте. Тогда она аккуратно прикоснулась кривым пальцем к нему и повела из стороны в сторону. Так и есть, кожа…

Под всем этим кожа!!!

В этот момент избушка содрогнулась от лютого удара ветра. От испуга Бри охнула и, обернувшись, увидела, как острые снежные иглы лупили по мутному стеклу, будто пытаясь прорваться внутрь.

Действуя скорее по наитию, чем осмысленно, старуха распахнула настежь все окна, запуская злую вьюгу в дом. Потом взяла таз, в котором обычно стирала грязные бинты, и поставила его рядом с лежанкой.

— Будет больно.

В этом она не сомневалась, как и в том, что сейчас не нужны ни зелья, погружающие в сон, ни целебные отвары. Они будут только мешать. Откуда пришла такая уверенность Бри не знала, она просто подчинилась силе, ведущей ее, и приступила к работе.

Кусок за куском она снимала обгоревшую плоть и бросала окровавленные ошметки в таз. Девушка не открывала глаз, но мычала под ее руками все сильнее.

— Терпи, милая, терпи.

Бри взяла тряпицу и принялась стирать ошметки широкими движениями. По рукам, ногам, животу, бедрам. Шея, лицо, голова. Не пропуская ни сантиметра, ни останавливаясь. Чувствуя, как ее собственная сила хлещет через пальцы, утекая из старого тела. Не через хрупкую ниточку, которую она обычно распускала, чтобы поддержать больных, а через широкую паутину, расползающуюся по всему телу. Попыталась разорвать ее и не смогла…

Ветер ярился над ними, нетерпеливо швыряя охапки снега и утягивая последнее тепло. Дом наполнился запахом крови, болью, стонами, которые под конец перешли в надсадный хриплый крик.

Под старческими руками пострадавшая билась в агонии, хрипела, умоляя остановиться.

— Нельзя! Терпи! — Бри чувствовала, что ни в ком случае нельзя останавливаться, надо довести дело до конца. Ее старые руки были уже по локоть в крови, как и длинные седые волосы, выбившиеся из неаккуратного узла. Бри не обращала на это внимания. Это все пустое, главное очистить девчонку.

— Еще немного. Терпи. Терпи!

Крик перешел в истошный визг. И вместе с этим визгом по крыше побежала трещина, раскрытые окна хлопнули ставнями, а скрипучая входная дверь едва не слетела с петель. Из дымохода обратно в дом вырвались черные клубы сажи, но тут же разлетелись от удара ветра.

Дом стонал, дрожал, надрывно скрипел и плакал под натиском диких сил, а старая Бри продолжала свое дело, прекрасно понимая, что эту непогоду ей не пережить.

Когда все было закончено, она тяжело провела ладонью по лбу, смахивая капли горького пота, и только потом поняла, что измазала лицо кровью.

— Старая дура, — криво усмехнулась она. Ей не хватало дыхания и от слабости в натруженных ногах, вело из стороны в сторону.

Хотелось прямо сейчас лечь на пол, закрыть глаза и заснуть, но она заставила себя поднять таз, до середины наполненный красным месивом и вынесла его на улицу.

Снаружи было пасмурно и крупными хлопьями падал снег, но вьюга больше не лютовала и не бросалась, вместо этого тихо ворчала, лишь изредка напоминая о себе.

— Успокоилась? — прокаркала Бри. В горло будто насыпали раскаленного песка, и каждый вдох наждачкой проходился по легким. — Успокоилась…

Выплеснув ошметки сбоку от крыльца, она задумалась на мгновение, а потом отправила туда же и сам таз. Кому он больно нужен?

Уже возвращаясь в дом, она заметила на стенах белую вязь морозной паутины. Она была и на крыше, и между балясин на периллах, и трепыхалась на козырьке крыльца.

— Это еще что? — Бри прикоснулась к ближайшей ниточке. В тот же момент раздался тихий треск и ее ударило колючим разрядом, — эх ты ж…

Чистая магия. Странная, незнакомая.

Паутина будто услышала ее слова и двинулась навстречу, плавно переползая по стенам. Старуха осенила себя защитным знаком и поспешила внутрь, плотно прикрыв за собой дверь.

В доме царил полный развал – разбросанные ветром вещи, сажа из дымохода, красные разводы на полу. На лежанке спала девушка, тоже перепачканная с ног до головы, но …здоровая.

Бри постояла над ней, всматриваясь в тонкие черты лица, потом прикоснулась по привычке пытаясь оценить состояние, и не смогла. Собственный силы, которые были от рождения, оставили ее.

Тихо вздохнув, Бри прикрыла гостью краем плаща и принялась за уборку. Времени на что-то большее у нее не осталось.