Сердце Вьюги

Глава 21

Это была долгая ночь. Она показалась бесконечной, беспросветной, наполненной агонией. Порой было настолько плохо, что я мечтал только об одном – сдохнуть прямо там, на полу императорского лазарета.

В короткие моменты просветлений, я слышал музыку где-то вдалеке. Это народ веселился на балу в честь прибытия Провидицы. Для них жизнь продолжалась и все шло своим чередом, а я не мог даже встать, глаза открыть не мог. Окна в палате были плотно зашторены, и свет шел от единственной свечи на столе, но и он вгрызался в мозг острыми вспышками боли.

Сквозь бред, я слышал голос Арона, который заставлял меня что-то пить. Я ненавидел его. Мечтал обратиться и сожрать, перекусив пополам, но не было сил. Ни у меня, ни у дракона.

Мы дрейфовали в кровавом мареве, с трудом удерживаясь на поверхности.

И единственная мысль, которая удерживала меня в сознании это: у кого Барнетта украла метку?

Я ведь знал это. Знал! Но не мог вспомнить. Пытался отмотать время вспять, вернуться к самому началу, но первым неизменно всплывал второй день моей свадьбы в замке Родери. А до этого – провал.

Будто кто-то спрятал от меня мои же воспоминания за коваными дверьми, и ключа не оставил. И сколько бы я ни бился, сколько бы ни силился вспомнить – ничего не получалось.

Утро не принесло облегчения. Я проснулся с таким ощущением будто неделю провел в какой-нибудь занюханной таверне, заливая в себя некачественное пойло и закусывая чем попало. В голове – шум, во — рту кислый привкус, в теле – неприятная слабость. Стоило только как-то неудачно повернуться и начинало кружить словно щепку в водовороте.

Муторно.

Я спустил ноги с койки, сел, с громким выдохом потер ладонями лицо, и в этот момент ко мне зашел Арон. Выглядел он так, как я себя чувствовал. С мешками под глазами, всклокоченный и почему-то с оторванным рукавом.

— Ты мне должен новую рубашку, — сказал он, протягивая мне очередную склянку с зельем.

Я уставился на лохмотья, силясь понять, когда это сделал и как. Видя, что ни черта у меня не получается, Арон сжалился:

— Ты пытался уйти, мы тебя держали.

— Мы?

— Я и трое стражников. Пей.

— Трое?

— Ты был очень упорен в своем желании покинуть лазарет.

Я обреченно забрал бутылку и залпом ее осушил. В этот раз было даже не противно, и не больно. На вкус – клубничное варенье.

— Как самочувствие?

— Кажется, меня всю ночь били.

— Не без этого. Пару раз я даже был в шаге от того, чтобы связать тебя.

Кажется, ночка была насыщенной, правда половина в памяти смазалась, превратившись в какую-то безумную мешанину.

Я задрал рукав и обнаружил метку на прежнем месте. Целитель тоже уставился на нее, причем очень неприязненным взглядом.

— Сейчас ты чист, но, если мы ничего не изменим, она снова прорастет в тебя. Надо узнать, у кого ее украла ведьма и вернуть на место. Тогда все встанет на свои места.

— Я не могу вспомнить…

— Еще бы, — хмыкнул Арон, — ты за это время столько зелья принял из заботливых рук жены, что удивительно, что ты сам себя помнишь.

Очень муторно. Но сидеть в палате я больше не собирался.

— Я хочу быть на допросе.

— За этим я и пришел.

Мы покинули лазарет и отправились в подземелье императорского замка, и пока шли я чувствовал себя пирожком на витрине. Каждый, кто попадался навстречу, таращился на меня с таким видом, будто увидел приведение.

— Ты и твоя прекрасная семейка – герои сегодняшних сплетен. Замок гудел всю ночь, обмусоливая подробности.

Я невольно усмехнулся:

— Дай угадаю. Титул самого тупого дракона мой? И уж они-то, окажись на моем месте, точно бы все сразу поняли и не встряли в такую заваруху.

Арон натянуто рассмеялся:

— Именно.

Мы добрались до входа в подземелье, охраняемого четырьмя гвардейцами. При нашем появлении они синхронно расступились, пропуская нас внутрь.

Сразу от дверей начинался спуск. Тяжелые, каменные ступени, слишком широкие, чтобы по ним можно было чеканить шаг, уводили на нижние уровни. Всего их было пять. На первый попадали на время допроса. А дальше по степени тяжести проступка. Чем хуже злодеяние, тем ниже.

Ханна томилась на первом уровне. Стоило мне появиться, как она завизжала:

— Шейн! Ты пришел! Забери меня, — и потянула ко мне свои худые руки, которые в последнее время ассоциировались у меня исключительно с пиявками. И как выяснилось, не зря.

Я не удержался, шагнул к ней и поймал за запястье.

— Шейн! — она дернулась, пытаясь вырваться, и зашипела, когда это не удалось, — Что ты делаешь?! Выпусти меня немедленно.

Я не слушал ее, вместо этого задрал рукав и впился взглядом в метку, которую знал наизусть. Каждый завиток, каждую загогулину, каждое переплетение линий. Видел ее миллионы раз, но никогда не думал, что она краденая. Считал, что просто неправильная, уродливая, бракованная. Даже думал, что в этом есть моя вина, что я какой-то неправильный дракон, раз ничего не испытываю к своей «Истинной».

А оказалось все гораздо сложнее и противнее.

— У кого вы ее забрали?

— Пусти!

— У кого. Вы. Ее. Забрали? — процедил по словам, сжимая так сильно, что Ханна застонала

— Она моя! Моя! А ваша провидица ненормальная! Она лжет!

Я оттолкнул ее, так что она едва устояла на ногах, но тут же бросилась обратно. Вцепилась в решетку и начал исступленно ее трясти:

— Ты должен забрать меня отсюда! Шейн! Я твоя жена!

— Это ненадолго, — выплюнул я, глядя на нее с отвращением.

После ночной попойки зельями под чутким руководством безжалостного Арона, я будто вынырнул из туманной пелены.

Если раньше я смотрел на Ханну и испытывал смятение, приправленное изрядной долей стыда и разочарования, то теперь меня душила ярость и ненависть. Настолько сильные, что морозный рисунок побежал по полу от моих ног к тюремной решетке и взметнулся вверх по прутьям, к тому месту, где она их сжимала.

— Ай! — взвизгнула Ханна, отпрянув вглубь камеры и тряся обмороженными ладонями, — Да как ты смеешь! Я…

Я больше ее не слушал. Круто развернувшись на пятках, рванул обратно к лестнице, возле которой меня ждал хмурый Арон:

— Идем!

Мы продолжили спуск, а Ханна еще долго что-то визжала мне вслед.

Ее мамашу держали на пятом уровне. Ниже уже некуда.

Камеры там – крохотные каменные мешки. Три шага вперед, три шага в сторону. На полу – соломенный матрац, в углу – отхожая дыра. Никаких решеток, вместо них тяжелые, обитые металлическими пластинами двери с крохотными окошками для плошек с едой. Никаких окон. Из света – только узкая полоска под дверью, в которой плясали неровные отблески настенных факелов.

Арон вел меня в комнату допроса. И чем ближе мы подходили, тем отчетливее становились чужие надрывные вопли.

С опасными преступниками церемониться никто не собирался. Увы, Барнетта об этом никогда не задумывалась. А зря…

В камере стоял удушливый запах горького пота и крови. По стенам были развешаны страшные приспособления, способные причинить много боли и непоправимый урон человеческому организму, в дальнем углу стояла бочка с водой.

В центре камеры, прикованная к жесткому стулу, сидела Барнетта. На ее ногах звенела тяжелая, местами покрытая ржавчиной цепь, руки были стянуты позади спины.

В зловещем свете факелов, лениво чадящих на стенах, ведьма выглядела ужасно. Из носа и рта текла кровь, заливая не только низ лица, но и некогда праздничное, а теперь разодранное в лохмотья платье. Местами кровь подсохла и превратилась в бурую корку. Глаза покраснели и слезились, жилы на шее вздулись, а по вискам вились темные, как змеи, вены.

Тюремщики бывают разные, палачи тоже. Ведьмам всегда доставался менталист.

Он стоял в углу, небрежно привалившись плечом к стене и даже пальцем не притрагивался, но причинял столько боли, что ей был пропитан каждый сантиметр кожи.

Кроме тюремщика в камере присутствовал дознаватель. Он сидел за узким столом и неспешно записывал что-то в пухлую тетрадь, а при нашем появлении поднялся на ноги:

— Приветствую.

Мы обменялись рукопожатиями. После чего Арон начал расспрашивать о том, как продвигался допрос, а я не мог оторвать взгляда от ведьмы. Грязная, измученная, оборванная… Она не вызывала ничего кроме омерзения и недоумения.

Почему я раньше ничего не замечал? Не чувствовал?

— Пока молчит. Но мы ее дожмем.

В ответ на эти слова у ведьмы вырвались клокочущие, булькающие звуки. Он смеялась. Смотрела на меня и давилась полубезумным хохотом, демонстрируя окровавленные зубы.

Хотелось схватить ее и одним движением свернуть шею. Где-то внутри меня зарождалось глухое рычание.

— Шейн, — голос Арона звучал строго, — не смей!

Я еле сдержался. Только желание узнать правду удержало меня от рокового шага.

— Я ничего вам не скажу, — прохрипела Барнетта.

— Посмотрим, — дознаватель едва заметно кивнул и в тот же миг глаза менталиста полыхнули ярким пламенем.

Ведьму выгнуло дугой. Если бы стул не был прикручен к полу, она бы завалилась назад, а так сидела, хрипела, судорожно загребая ногами по полу. Под стулом расползалась желтая некрасивая лужа.

Еще один ментальный удар и тело ведьмы обмякло. Тогда дознаватель подошел к бочке, зачерпнул из нее ведро холодной, прелой воды и плеснул ей в лицо. Барнетта закашлялась, захрипела и пришла в себя.

— Я ничего не скажу, — она сплюнула под ноги Шейну, — можете сколько угодно пытать…

— Можем и будем, — заверил ее дознаватель, — и в твоих же интересах сказать правду.

— Вы ничего от меня не узнаете.

— Не будь так уверена ведьма. Этот уровень слышал много громких слов, а еще больше криков полных агонии. Не скажешь ты – скажет твоя дочь. Она не настолько отважная, как ты. Ее сломать будет проще.

— Прокляну, — взвыла Барнетта и ее взгляд наполнился зеленым маревом, — всех прокляну… Каждого…

От усилий на чумазом лбу ведьмы выступила капли пота, но сколько бы она ни пыжилась, сколько бы ни старалась – ничего не выходило.

— В этом месте твоя магия не действует. Не трать силы зря. Они тебе еще потребуются. Итак, вернемся к нашему вопросу. Чью метку ты украла?

— Катись к дьяволу.

Дознаватель досадливо цыкнул:

— Неправильный ответ.

И снова менталист принялся за свою страшную работу. Она никогда ему не надоедала, ведь можно было экспериментировать до бесконечности. Внушить жертве, что она горит или тонет, что упала со скалы на острые камни или что ее тело обгладывают дикие звери. Выгнуть так, что треснут кости, или заставить сердце пропускать удары. Жалости он не знал, сомнений тем более. Он служил только императору, каждое слово которого было для него законом. Абсолютная преданность, кристальная безжалостность.

Барнетта еще не понимала этого. Возможно даже тешила себя надеждой, что сможет вырваться из темницы. Глупая. Отсюда еще никто по своей воле не выходил.

Так прошли еще сутки. Несколько раз я спускался в подземелье, в надежде получить хоть какие-то ответы, но все было в пустую. Ведьма держалась. Менталисту ничего не стоило сломать ее, но он дозировал свои силы, потому что нам нужны были ответы, а не раскуроченная безвольная кукла.

В то же время на первом уровне допрашивали Ханну. Без менталистов, потому что его сила была губительна для людей, полностью лишенных дара. Двое дознавателей давили, пытаясь вынудить ее открыть правду. Она рыдала, билась в истерике, но молчала. И вовсе не потому, что была такой смелой и стойкой. Нет. На ней стояла печать ведьмы, запрещающая говорить на эту тему. И если бы мы ее попытались взломать, то моя «любимая» жена просто бы тронулась умом. Не то чтобы я дорожил ее разумом, но мне хотелось, чтобы, когда придет время расплачиваться за содеянное она была в здравом уме, и в полной мере прочувствовала все последствия. А безумие – это слишком просто.

Так или иначе все упиралось в Барнетту. Она держалась, хотя все чаще теряла сознание и до хрипов срывала голос от воплей. Ее взгляд мутнел, и в нем все меньше оставалось человеческого и все больше занимала место черная ненависть. Она радовалась.

Несмотря на дикую боль она радовалась! Каждый раз, как я заходил ее гадкое, растерявшее весь лоск лицо, искажалось уродливой улыбкой.

И это пугало.

На следующий день из Дальнего Предела во дворец прибыла Верховная Ведьма.

Еще одна иллюзия. В отличие от хрупкой Провидицы, эта была роковой красоткой. С темными, влажными, как у лани, манящими очами, с черными, словно вороново крыло шелковыми волосами, и алыми, призывно приоткрытыми губами. Если вокруг провидицы была аура невинности и беззащитности, то ведьма наотмашь била страстью и обещанием неземного блаженства. И это несмотря на то, что ее возраст тоже перевалил за сотню.

Красивые женщины, страшные в своем коварстве.

На встрече в Эйланой мое присутствие оказалось обязательным. Пока я рассказывал о своей «счастливой» семейной жизни, она слушала и, едва заметно улыбаясь, кивала. При этом в древних глазах не была ни намека на улыбку.

Ведьма злилась. От ее злости цветок, стоявший в углу, понуро опустил листья, а дворцовый кот, который обычно ходил с таким видом, будто все вокруг принадлежало только ему, трусливо забился под диван.

Выслушав меня, она некоторое время молчала, раздраженно постукивая кончиками алых ногтей по столу. Потом сказала:

— Кажется, мне снова придется позориться за поступки тех, кто отлучён от круга.

— Подробности, — потребовал Император.

— Барнетта никогда не пользовалась уважением. Когда ей исполнилось шестнадцать, она решила, что уже достаточно сильна и достойна, чтобы зайти в главную купель. Самовольно решила, — Эйлана подняла указательный палец, подчеркивая важность этих слов, — и, не спросив никого, посмела туда залезть, пребывая в полной уверенности, что так обретет силу. Однако купель может быть милосердной и щедрой, но не терпит наглости и слабоумия. Она отвергла Барни. После этого мы изгнали ее из Круга, лишили метки принадлежности к клану. Она ушла, прихватив в собой несколько книг из нашей библиотеки. Каюсь, никто не побежал за ней, чтобы вернуть украденное.

— Что за книги?

— Они не были ни особо ценными, ни редким. И мы решили – пусть забирает. Сил что-то сделать у нее не хватит, а счастья ворованное не принесет, — ведьма недовольно сморщила точеный нос, — Судя по тому, что она сейчас в темнице с менталистом, счастья эти книги и правда не принесли, а вот с ее силами, получается, я ошиблась. За это приношу извинения. Но брать вину за ее поступки на себя не стану. После случая на Рейнер-Бэй все ведьмы нашего ордена присягнули вам в верности, но Барнетта не одна из нас. Вы можете отдать ее мне, и я обещаю – она пожалеет о том дне, когда родилась.

— Сначала надо разобраться с тем, что она натворила и вернуть все по местам, — он угрюмо кивнул на меня, — а потом я буду решать, как ее наказать. Сейчас Барнетта сопротивляется менталисту, и есть опасения что он сломает ее прежде, чем она во всем признается. Так что твоя помощь будет не лишней.

— Вы же знаете наш кодекс. Ведьма ведьму по чужому приказу пытать не станет. Но…учитывая, что она не одна из нас, и что по ее вине на наш Орден снова упала тень, я, в качестве исключения, могу нарушить некоторые правила. Мне нужно ее увидеть.

Император кивнул мне, взглядом приказывая сопроводить Верховную Ведьму.

Мы отправились в подземелье. Она шла справа от меня и нет-нет, да и поглядывала в мою сторону.

— Какой симпатичный, хмурый дракон. Если не вернешь свою метку Истинности куда надо, я готова скрасить твое одиночество.

Кажется, я покраснел, а она, увидев мое смущение, рассмеялась:

— Расслабься. Я всегда шучу…когда злюсь.

Мы спустились на четвертый уровень, и я привел ее к камере для допросов, в которой до сих пор держали Барнетту.

— Предупреждаю, там не очень…

— Для ведьмы нет ничего вкуснее чужой боли, — небрежно отмахнулась Эйлана и первая вошла внутрь.

При ее появлении дознаватель почтительно склонил голову, менталист никак не отреагировал, а вот Барнетта сжалась, особенно когда Верховная подошла и указательным пальцем приподняла ее подбородок:

— Как дела, Барни? Плохо выглядишь.

Мать моей жены дернулась, пытаясь отстраниться, но путы крепко удерживали ее на месте.

— Ты извини, сестра. Я к тебе всего на минутку. — улыбнулась Эйлана, — посмотрю, что ты прячешь и уйду. А вот потом, если они отдадут тебя мне, мы и поговорим по душам.

В сладком голосе шипели тысячи разъяренных змей. Угроза была настолько осязаемой, что у меня волосы встали дыбом на затылке.

— Не трогай меня, — прохрипела Барнетта, но было поздно.

Острые когти Верховной впились в ее виски, распарывая кожу и вгрызаясь в плоть. По лицу преступницы потекли тонкие струйки крови.

Барнетта запрокинула голову и широко распахнув рот, вытаращилась в потолок, не произнося ни звука, не двигаясь. Только одно колено мелко дергалось и лужа по стулом стала еще больше.

Так длилось с минуту, потом Верховная отступила. В тот же миг Барнетта начала хрипеть и надрывно кашлять. Ее трясло.

А я почему-то смотрел на худые пальцы Эйланы и не видел на них ни капли крови.

— Ну, что я могу сказать, мальчики, — невозмутимо произнесла она, — наша Барни не так проста, как кажется. Ей хватило сообразительности и силешек организовать свою купель. Она спрятала ее далеко отсюда, где-то на севере.

— В замке Родери? — предположил я, выдвигая единственный разумный вариант.

— Не знаю. Ищи. Как найдешь – сожги и она потеряет всю свою силу. Драконье пламя очистит то место от скверны. Ах да, ты же не можешь обращаться, — тонко подметила она.

Ведьма, такая ведьма.

Эйлана направилась к выходу с явным намерением уйти, но я преградил дорогу:

— Что с меткой?

— Ах, да метка… — она улыбнулась и протянула мне руку. Еще и пальцами поманила, поторапливая, — смелее дракон. Я тебе покажу.

Признаюсь, прикоснулся к ней не без дрожи. И тут же оборвалось что-то глубоко внутри, в сердце, и жестоким ударом выбило раскаленный воздух из груди. Я продолжал стоять в камере четвертого уровня, а мою душу словно откинуло назад, с размаха погружая в прошлое.

Я увидел ее.

Русоволосую девчонку с большими грустными глазами. Ту, от которой сам отказался, прилюдно обвинив в предательстве и воровстве.

Мейлин…

Я вспомнил ее.

И не просто вспомнил, а захлебнулся воспоминаниями. Утонул в них. Растворился. Будто кожу заживо содрали и бросили в кипящий щелок.

Я сам от нее отказался, поверил чужим словам… Нет, я поверил своим глазам, которые четко видели, как смазалась метка на ее руке и появилась у Ханны.

Я был возмущен, взбешён, во мне клокотали ярость и гнев, настолько сильные, что затмили собой все остальное. Затмили здравый смысл и собственные ощущения. Я клокотал от одной мысли о том, что она посмела меня обмануть! Притвориться той, кем не была.

А она плакала. Смотрела на меня и плакала.

Я помнил разочарование в ее глазах. Помнил ту горечь, которая сочилась в каждом слове. Помнил, как опустились хрупкие плечи и погас тот свет, что шел у нее изнутри.

Тогда мне было плевать. Опьяненный собственным гневом, я с диким рвением переключился на Ханну, потому что когда появилась лже-метка, я что-то еще ощущал. Магии ведьмы хватило на то, чтобы обмануть меня, временно убедить в том, что Ханна – та самая.

Обмануть меня, а не дракона…

Сейчас я понимал, что он все чувствовал и лютовал, но не мог противится. Лже-метка привязывала его к лже-истинной, он сопротивлялся, но проиграл, потому что я сам был заодно с предателями.

Я помнил ту вьюгу, что бушевала вокруг замка Родери. Это была не просто вьюга, а отчаяние моего зверя. Его боль.

Я не понимал этого тогда. Был ослеплен, опьянен, обманут. А потом забыл…

В какой момент я забыл о Мейлин? В тот, когда уложил Ханну на брачное ложе? Или когда покинул замок Родери, увозя с собой молодую жену? В какой момент я окончательно предал не только ее, но и самого себя.

— Где она? — горло сдавливало раскаленными тисками.

— Этот вопрос не ко мне, дракон. Я показала то, что от тебя скрыли. А дальше сам, — Эйлана без стеснения провела кончиком ногтя по моему подбородку и подступив ближе, жарко прошептала, — мое предложение в силе. Я готова утешить тебя – если не найдешь свою истинную.

Хмыкнула, заметив, как дернулся мой глаз, небрежно похлопала меня по щеке и ушла. А я, разрываемый в клочья тысячей демонов, обернулся к Барнетте.

— Где Мейлин?

Он подняла взгляд полный ненависти, а потом скрипуче засмеялась. И столько в этом смехе было злобы и торжества, что у меня внутри похолодело.

— Где она? — я хватил ведьму за горло. Сжал так, что она зашлась надрывным кашлем, — отвечай!

— А ты разве не чувствуешь? — просипела она, — не понимаешь?

— Где она?!

— Умерла, Айсхарт. Твоя Мейлин умерла, — снова злой хохот, — В ту самую ночь, когда ты впервые был с моей дочерью, она умерла.

— Лжешь! Ее отправили в монастырь!

Точно. Монастырь! Я вспомнил, как Верховный Жрец выносил приговор. Она должна быть там! Надо мчать к ней, ползать на коленях, вымаливая прощение…

Я отступил на шаг, готовый сорваться в долгий путь.

— Не трать время зря, зятек. Из замка Родери под личиной Мей уехала моя помощница. А в дороге на них напали разбойники, — улыбнулась она, не оставляя сомнений в том, кто стоял за этим нападением, — и никого не оставили в живых.

— Лжешь!

— Можешь, проверить. А знаешь, что самое приятное? Она умерла, считая, тебя предателем. Ведь это ты выманил ее из безопасного укрытия и отдал нам.

— Я никого не выманивал!

— Она уверена в обратном… была уверена…

Я не верил ее словам, но они, словно расплавленный яд проникали все глубже, наполняя сердце ужасом.

Я рванул к выходу, но скрипучий ведьмин голос остановил меня на пороге:

— Кстати, Шейн. Можешь не искать ту девку, с которой ты посмел спутаться.

У меня будто воздух выбило из легких. Я медленно обернулся и посмотрел на торжествующую ведьму

— Не найдешь ее. Никогда. Дракон бы мог помочь, но ты ведь почти лишился его? — столько безумного веселья было в ее глазах, столько неприкрытой злой радости, — она сгниет заживо. Проклиная тебя и тот день, когда с тобой встретилась. Она тоже уверена, что ты ее предал и обрек на мучения. Ты! Во всем виноват только ты.

Я едва сдержался. Сжал кулаки, с трудом превозмогая желание и вырвать черное зловонное сердце из впалой груди, и прорычал:

— Выбейте из нее все!

— Сделаем.

Как взлетел наверх по ступеням – я не помнил. Только очнулся на улице, в темноте, жадно хватая ртом холодный воздух.

В голове кипели мысли, клокотала ярость, пульсировал ужас.

Барнетта права! Во всем виноват я! Я!

Только я!

В том, что случилось с Мей, в том, что случилось с моим драконом, в том, что случилось с Линн.

Я не защитил их, не оградил от злого влияния. Я их предал.

В груди снова заломило. Я едва успел ухватиться за стену, иначе бы упал. Боль дикая. И в этот раз моя.

Я упивался ей. Я ее заслужил.

Звон в ушах, кровь на языке. Сквозь гул чьи-то голоса.

Кажется это Арон, снова костерил меня на чем свет стоял.

— Айсхарт! Проклятье! Да что ты творишь?! Я только тебя откачал, а ты снова проваливаешься?!

Его слова отрезвили. Никаких провалов!

Хватит и того, что три года я прожил в тумане, подвергая опасности тех, кто мне был дорог. У меня больше не было права на слабость. Только не сейчас.

Собрав в кулак остатки воли, я тряхнул головой, откидывая болезненный дурман, и медленно выпрямился.

— Марш в лазарет! — лютовал целитель, но в этот раз я не послушал его.

— У меня нет времени. Дай мне какую-нибудь вонючую настойку, чтобы держаться на ногах. И не мешай.

Я должен был распутать этот клубок до конца. Разобраться, что случилось с Мей, спасти Линн, а потом… потом будь что будет. Пришло время расплачиваться за собственные ошибки.