Скандалы

19

В издательском мире тайно обитают женщины, которые являются становым хребтом издательской индустрии, – молчаливая исполнительная армия умных образованных тружеников, рабочие лошадки, тянущие на себе всю самую тяжелую работу.

Они не обедают в „Четырех временах года", их портреты не встречаются в журнале „Пипл", о них не упоминают в „Вэнити Фейр", их не приглашают в полеты на частных реактивных лайнерах на юг Франции, где знаменитые писатели закатывают приемы в свою честь. Они не загорают на палубах фешенебельных яхт у Большого Барьерного Рифа и не играют в теннис на зеленых площадках кортов, устроенных на гонорары преуспевающих авторов.

Они сидят в своих кабинетах без окон, стараясь осмыслить потоки фраз, появляющихся на мониторах.

После работы они теснятся в переполненных поездах подземки, таща домой увесистые пакеты с рукописями, которые им предстоит прочесть и отрецензировать, а вечерами по уик-эндам смотрят свои любимые телепередачи. Они записывают их на кассеты, чтобы посмотреть в свободное время, оторвав покрасневшие глаза от рукописей, ибо издатель, купивший рукописи, взвалил на них и эту обязанность.

Порой их приглашают на суматошные презентации книг, которые только их стараниями стали удобочитаемыми. Тогда им приходится выкладывать недельную зарплату на экипировку, которая не слишком отличается от той, что они надевают на работу.

На этих приемах им случается наблюдать, как издатель фотографируется с известным автором, чей труд они так усовершенствовали. Тех же, кто действительно работает, редко кому-либо представляют на таких приемах и, уж конечно, не автору, потому что ему совсем не хочется встречаться с теми, кто по праву заслужил все эти почести.

Рона Фридман исполняла эти обязанности в „Уинслоу" вот уже пять лет. Она была помощником выпускающего редактора в кулинарном журнале, когда наконец ей предложили место в издательстве „Уинслоу-Хаус". Все ее коллеги сочли это воплощенной мечтой.

С работой и в самом деле все было бы в порядке, если бы не какая-то кафкианская атмосфера, создаваемая ее непосредственной начальницей.

Тощая, как щепка, Перл Грубман неизменно сохраняла надменный вид. Психология охранника тюрьмы строгого режима побуждала ее подбирать сотрудниц настолько воспитанных и уважающих печатное слово, что они попросту были не способны отвечать на ее колкости по поводу их работы. Перл мучила их потому, что они позволяли ей издеваться над собой. Как ни старалась Рона быть тише воды ниже травы, не попадаться на глаза этой даме и спокойно делать свое дело, Перл все же, как минимум раз в неделю, находила повод обрушиться на нее со вздорными замечаниями и оскорбительными намеками, презрительно отвергая все предложения Роны.

Рону не утешало и то, что все ее коллеги в „Уинслоу-Хаус" страдали точно так же.

Каждое утро, приходя в свой кабинет, Рона принималась за рукопись, которую отложила вчера из-за неотложных дел предыдущего дня, и нехотя принималась просматривать ее, ожидая, что принесет ей почта сегодня.

Джейсон Форбрац, славный мальчишка из отдела почтовых поступлений, выпускник школы Джульярда, был единственным светлым пятном в жизни Роны. Влиятельный издательский агент и юрист Ирвинг Форбрац расторг свой сенсационный брак с Сюзанной Дивер, романисткой средней руки и матерью Джейсона, когда их сын был ребенком. Разнося утреннюю почту, Джейсон развлекал всех издательскими слухами, сплетнями и рассказами о другой жизни, к которой он приобщился как пианист в одном джазе в Гринвич Виллидж.

Рона ждала его визитов, но опасалась больших коричневых конвертов, которые он бросал ей на стол. Конверты неизменно адресовали ей, поскольку ее имя упоминалось в справочниках издательств, имевшихся в каждой публичной библиотеке. В конвертах были работы, напоминавшие сочинения графоманов. До конца дня она старалась не думать о них, но потом все же приходилось читать все это, писать вежливые отказы и высылать их незадачливым авторам.

Поэтому, когда гибкая фигура Джейсона появилась в дверях, Рона даже не взглянула на толстый конверт у него под мышкой.

– Помоги мне, Рона, о, помоги мне! – игриво пропел он, подходя к ее столу. Он взял конверт и помахивал им в такт пению, потом бросил его на стол, и тот упал с таким шумом, что Рона подпрыгнула.

– Доброе утро, Джейсон. Кажется, в этих лирических стихах упоминается Ронда, – сказала она, одновременно вычеркивая из текста лишнее прилагательное. Перл поручила ей подготовить к изданию рукопись о путешествии в Непал, где прошлым летом побывала Перл с мужем. Рона возилась с рукописью уже целый месяц. До этого Перл страдала от опоясывающего лишая, а Рона редактировала книгу, посвященную этому недугу. Когда Перл разбила сад на террасе, Роне пришлось редактировать работу о садовых оросительных системах. Кроме того, Рона подготовила к изданию несколько книг о близнецах, ибо у Перл были близнецы, а также о кормлении из бутылочки, о физиологии близнецов и об искусстве пеленания.

Джейсон наклонился над ее столом и заглянул в рукопись.

– Ага, – сказал он, – похоже, что мадам Перл подкинула тебе очередной подарок о Непале?

– М-гм, – промычала Рона, не поднимая глаз.

– Курам на смех! И ста экземпляров не продадут. На прошлой неделе она пыталась всучить ее Кэти Стриклэнд.

– Так почему же она досталась мне? – спросила Рона, переворачивая страницу.

– Потому что Кэти тут довольно давно и может прямо сказать, что ей тошно читать это.

Рона положила ручку и откинулась на спинку стула.

– Почему бы и мне не сделать того же? – устало спросила она.

Джейсон боком сел на стол.

– Потому что ты – скромница и еще не научилась обводить вокруг пальца нашу белочку Перл. И тебя может стошнить.

– Конечно. Но меня могут за это выставить.

– Вот как? – удивился Джейсон, взяв леденец из коробки, стоявшей на краю стола, и сунув его себе за щеку. – Тогда ты обретешь свободу, сделаешь хорошую прическу и сходишь к косметичке.

Рона выхватила коробку с леденцами из рук Джейсона, когда он потянулся за следующим.

– Джейсон, то, что ты тут болтаешь, в один прекрасный день дойдет до нее. И она с тебя шкуру спустит.

Джейсон вскинул подбородок.

– Человек, рожденный с феноменальным талантом, обладающий неповторимой аурой, не позволит, чтобы задрипанная редакторша с прической, как у болонки, спускала с него шкуру. Кроме того, мой папаша ей ноги повыдергает.

– Мне казалось, что ты не разговариваешь с отцом, – удивилась Рона.

– Я – нет. А мать разговаривает, – сказал он, разгрызая леденец. – Каждый раз, когда приходит срок платить алименты, он приглашает ее на ленч и говорит, как переживает, что расстался с ней.

Джейсон вытянул шею, пытаясь разглядеть, сколько осталось леденцов в коробке.

– А клюквенного там нет? Обожаю клюквенные.

– Что за дрянь ты мне сегодня притащил? – спросила она, отбирая у него коробку с леденцами. Рона взяла конверт. – Может, хоть сегодня мне достанется что-то удобоваримое. А то я уже несколько месяцев не занималась ничем, кроме мусора, который подсовывает мне Перл.

Джейсон, удобнее пристроившись на краю стола, барабанил пальцами по конверту.

– Глянь-ка на обратный адрес, – сказал он с лукавой усмешкой. – Кажется, его старая шлюха испытает оргазм впервые после того, как трахалась с Чарли Мэнсоном.

Рона удивилась.

– О чем ты говоришь, Джейсон? – Подтянув к себе конверт, она прочитала имя в верхнем левом углу. – О, Господи! Джорджи! – воскликнула она, вцепившись в конверт обеими руками.

– Ну, изви-и-ините. Значит, Джорджи! Что-то давненько ее не видно на первых полосах.

– Джорджина Холмс. Я работала с ней. Моя старая подруга. Интересно, что она мне прислала?

– Ну так открой, цыпленочек, и узнай.

– Так я и сделаю! – с воодушевлением воскликнула Рона, но не двинулась с места.

– Когда?

– Когда буду готова, Джейсон! – процедила она сквозь зубы.

– Но мне хотелось бы посмотреть, – насмешливо сказал он.

– Угомонись, Джейсон!

– Ты же не думаешь, что там какие-то откровения, – заметил он. – „Как я оттрахала Таннера Дайсона и обрела миллион баксов". Послушай, Рона, если у нее еще нет адвоката, дай мне знать, и я поговорю со своим дорогим папашей, чтобы как следует пнуть его, если ты мне подыграешь.

– Непременно, – сказала Рона. – А не уберешься ли ты отсюда, пока я не попросила выставить тебя?

Джейсон поплелся к дверям.

– Ты не можешь меня выставить. Меня все любят. – Повернувшись, он широко раскинул руки. – В один прекрасный день все это станет моим. Тогда я вызволю тебя из рабства и завалю жевательной резинкой и леденцами.

– Убирайся, Джейсон, ты просто ужасен, – сдерживая смех, сказала Рона.

Она слышала, как Джейсон громко запел арию Ареты, перекрывая грохот своей тележки с почтой. Выкатив ее в холл девятого этажа, он отправился приставать к другим редакторам. Порой он надоедлив, но очень забавен.

Едва только смолк его голос, она надорвала конверт и извлекла из него аккуратно напечатанную рукопись, как будто вполне законченную.

Рона взглянула на заглавие. „Добрые советы перегруженной домохозяйке", – прочитала она, и сердце у нее защемило.

– О, нет, – вздохнула Рона.