Скандалы

ЭПИЛОГ

Кик стояла в башне совсем одна. Подрядчик обещал ей завершить перестройку точно в срок. Результаты анализов, которые сделала Нива, показали, что Джеффри Дансмор-младший появится на свет в августе, через месяц после развода Нивы.

Кик знала точно, какой она хочет увидеть эту комнату к моменту свадьбы Нивы. Если позволит погода, она раздвинет до предела новый стеклянный купол. Свежевыкрашенные белые стены обовьет плющ, и их украсят огромные белые пионы. Обряд предполагалось совершить сразу же после заката. Падающие сверху последние лучи солнца и дюжина высоких канделябров со свечами зальют комнату сиянием. Новые стеклянные панели купола в медной окантовке так хорошо смотрятся, что даже дождь не испортит праздничного настроения.

Фиддл пообещала отснять торжество на пленку, и фотографии проиллюстрируют материал, который, по ее настоянию, должна написать Кик о Джеффе и Ниве, и о шумном успехе галереи „Шандон". Джорджина и Рона возьмут на себя убранство столов, так что пока еще можно отдыхать. „Восхитительная пища" процветает в умелых руках, и нет никаких сомнений, что еще до конца года они выплатят все свои долги.

После свадьбы помещение в башне преобразуют в спальню, обставит же ее сама Кик. Джо здесь всегда встретят с распростертыми объятиями.

Пока шла перестройка, Кик жила и работала в своей старой спальне на втором этаже. Ей пришлось перетащить портативный компьютер в другую комнату, когда мастера занялись Тельмой и Луизой. Кик могла потребовать, чтобы управление домами привело их в порядок, но, не желая ждать несколько месяцев, она сама нашла мастеров и заплатила им. Теперь у Тельмы были новые когти. Луизе заменили клюв, и их обеих покрыли составом, предохраняющим от внешних воздействий.

Пока реставрировали химер, Кик работала на кухне. Теперь она постоянно печатала статьи в „Четверти часа" и сейчас писала уже четвертый материал.

Ее статья об Ирвинге Форбраце сказалась на судьбе многих людей. К ее удивлению, меньше всего на самом Ирвинге. Убежденный, что всякое упоминание его имени в прессе идет ему только на пользу, он лишь пожал плечами в ответ на обвинения в вымогательстве и шантаже. Правда, он все же нанял адвоката, решив подать в суд на Кик за якобы клеветнический материал. Предстоящий процесс ее не волновал, поскольку все свидетельства против Ирвинга она записала на пленку и процитировала их в статье слово в слово.

Обрадованная тем, что башня после ремонта выглядит так, как она хотела, Кик поспешила вниз, за утренними газетами. Рабочие привыкли видеть ее в белых спортивных брюках и старой рубашке Джо, доходившей ей до колен.

Груда газет у ее порога производила сильное впечатление. Рабочие потешались, что она получает шесть газет, но это было необходимо. Война Бэби с конкурентами так забавляла Кик, что она не хотела упустить ни одной детали.

Бэби занимала новую должность уже вторую неделю. Для начала она обрушилась на Лиз Смит из „Ньюсдей", старейшую нью-йоркскую колумнистку. Бэби утверждала, что Мадонна платит Лиз за упоминания о ней в ее колонке. Кроме того, Бэби написала пародию на колонку Лиз Смит, в которой постоянно фигурировали два имени: Фрэнк Синатра и Элизабет Тейлор.

Бэби продолжала нападки на Лиз Смит, пока та не выпустила когти и не взялась за конкурентку, выложив историю с Пако, о которой узнала от своего информатора. Кик не сомневалась, что им был Абнер Хун.

То, что Лиз Смит поведала публике о ее незадачливом романе, было для Бэби ударом. После того как Бэби покинула Лондон, Мария Лопес, частенько болтавшаяся в „Эль Вино", познакомилась с Пако и отправилась с ним в Сент-Тропез. Там ему удалось взять на мушку своего объектива Брижит Бардо, которая недавно опять вышла замуж. Актриса была в костюмчике, сшитом ко дню ее пятидесятивосьмилетия.

Зализывая раны после контратаки Лиз Смит, пришибленная Бэби выбрала более безобидную мишень. Она накинулась на Билли Норвича из „Поста", истинного джентльмена. С наигранным простодушием Бэби заметила в своей колонке, что Билли не вполне бескорыстно упоминает в своих статьях собаку одного из своих приятелей-рестораторов. Пассаж Бэби начинался так: „Щенку следовало бы пописать на туфли дяде-литератору". Потрясенный Норвич пришел в себя лишь через несколько дней и тогда поведал читателям о том, как Бэби пользовалась номером Яна Макколли для интимных встреч с одним известным юристом, притом состоящим в браке. Норвич, видимо, слышал о новом хобби Ирвинга обращаться в суд, а потому проявил осторожность.

Затем Бэби сделала отчаянный шаг, напустившись на Синди Адамс из „Нью-Йорк Пост", о которой говорили, что она отражает нападения быстрее, чем израильские военно-воздушные силы. Синди немедленно обвинила Бэби в том, что та давно уже докучает всем, рекламируя рестораны и не находя для этого ничего, кроме избитой фразы: „Единственное место в Нью-Йорке". Отправившись на представление „Джоан Риверс", Адамс с живописными подробностями рассказала о том, как на приеме у Титы Гарн „некто" застал Бэби в тот момент, когда она запихивала себе под юбку чужую вещь.

Значит, и тут не обошлось без Абнера Хуна.

Читатели пяти районов Нью-Йорка наслаждались этими скандалами; средства массовой информации пристально заинтересовались Бэби и требовали, чтобы она в любой форме, в виде интервью или статьи, рассказала о своей жизни. В „Тайм" и „Ньюсуик" появились статьи с заголовками типа: „Нью-йоркские колумнисты навалились на Байер" и тому подобное. Кик понравилась статья в „Вэрайэти" „Злая мышка-малышка терроризирует титанов прессы".

Так или иначе, Бэби была в своей стихии. Она привела в ужас Таннера Дайсона, наняв двух огромных бритоголовых негров: один из них шествовал перед ней, другой – позади, когда она входила в издательство, держась так, словно на нее устремлены лучи прожекторов.

Кик и Джо откровенно потешались над ней. Поскольку слухи выплеснулись за стены „Курьера", Фиддл попросила Кик написать о Бэби.

Кик обдумывала статью, когда развернула „Курьер" и заметила колонку Бэби.

На самом верху страницы крупными буквами было набрано название колонки: „Люди говорят". Рядом подмигивал веселый карикатурный медвежонок с длинными ресницами.

Чуть ниже улыбалась сама Бэби, одетая в изделие одного из „молодых дизайнеров": атласный камзол с аксельбантами и россыпью блесток, на плечах красовались внушительные золотые эполеты. Волосы были уложены в пышную прическу, с макушки падали пряди на щеки и лоб.

„Сколько раз может ошибаться колумнист? Давайте-ка подсчитаем..." – так начала Бэби, на сей раз набросившись на Ричарда Джонсона из „Дейли Ньюс".

Отложив „Курьер", Кик решила просмотреть остальные газеты за кофе в растерзанной кухне. По пути туда она заглянула в гостиную. Обойщики обнаружили над камином два выступающих крюка: отличное место для портрета! Завернутый в коричневую бумагу, он стоял у дальней стены.

Просмотрев у стойки на кухне остальные газеты, Кик поняла, что сегодня они не уделили Бэби особого внимания, так что в них не было ничего захватывающе-интересного.

Как бы ни хотелось Кик побездельничать, сейчас она не могла себе этого позволить. Ее новый материал о Лионеле Малтби должен был выйти в понедельник. Жена застала его в постели с девочкой-стажеркой из „Коламбия Джорнализм Ревью" и пыталась убить обоих из малокалиберного охотничьего ружья. Фиддл считала, что это происшествие, равно как и отказ Малтби прокомментировать обвинения, выдвинутые против него в статье Кик о Форбраце, снова вызвали интерес к личности писателя. По крайней мере теперь Ирвинг не станет во все это вмешиваться.

На этот раз Кик не собиралась интервьюировать бывшего романиста. Она использовала информацию, поступавшую от его прежних любовниц и Службы внутренних доходов. Пригодились и записи, которые Кик сделала два года назад.

Едва она налила себе чашку кофе и решила подняться к себе, как в дверях кухни появился рабочий.

– Мисс Батлер, не хотите ли пойти взглянуть?

Кик кивнула и взяла с собой чашку.

Миновав холл, она прошла под аркой в отремонтированную и побеленную гостиную. За окном с новыми переплетами валил снег, засыпая деревья парка.

Остановившись посреди комнаты, она посмотрела на портрет, который рабочие повесили над камином.

– О, Господи... – прошептала она, чувствуя, как по спине у нее пробежали мурашки.

Сорокалетняя Лолли, улыбаясь, смотрела на нее сверху вниз. Ее глаза и темные волосы блестели; мягкий свет свечей в начищенных канделябрах падал на бальное платье из серого шелка. На шее у нее было изумрудное ожерелье; Кик не нашла его среди драгоценностей и полагала, что оно существовало лишь в воображении Лолли и художника.

Когда Кик подошла поближе, ей показалось, что Лолли сидит на небесах на красной бархатной банкетке. На столике рядом с ней стоял большой белый голливудский телефон – не та сотовая дешевка, которая явно не соответствовала небесному облику Лолли. Она, должно быть, читала все газеты и гордилась преемницей. Рабочий, поняв, что Кик хочет побыть одна, вышел из комнаты.

Оставшись в тишине, наедине со своей благодетельницей, она подняла к портрету чашку кофе.

– О, Лолли, – шепнула она. – Надеюсь, что оправдала твои надежды.