Скандалы

21

Не успев на шестой маршрут, Рона на десять минут опоздала на работу. Когда она подошла к дверям своего кабинета, возле них уже стоял Джейсон, опираясь на тележку с почтой.

Когда она входила к себе, он шепнул:

– Где ты была, бэби? Дерьмо летит во все стороны. Главная Гадюка как с цепи сорвалась.

Рона подняла на него глаза.

– Она что, искала меня? – тоже шепотом спросила она. – Именно меня?

– Интересно, Бенихана делал ей пластическую операцию?

На губах Роны появилась мрачная улыбка.

– Джейсон, перестань дурачиться. Она сама приходила сюда или Шейлу посылала? Это очень важно.

Джейсон, вытянув шею, посмотрел в пустой длинный коридор.

– Я видел морду Лунного Пса.

– О, Господи, – простонала Рона. – Давно ли?

Джейсон взялся за свою тележку.

– В девять, мать его, часов.

– А что ей было надо?

– Думаешь, я знаю? Она не общается с простыми смертными. Но я заметил, как она сюда направлялась. Я слышал, как, выходя, она сказала Кэти, что хочет видеть тебя в своем кабинете в десять часов.

– Сколько же времени она тут торчала?

– Всего пару секунд.

– В десять? О, Боже, – выдохнула Рона. – Она просто спросила или, как всегда, рычала?

– Она была так мила, что вывела меня из диабетической комы. Мисс Образцовая Чиновница. Мне всегда казалось, что она села верхом на Роб Роя Каданоффа, чтобы заполучить это место. Где эти стеклянные потолки, которые так нам нужны?

– Ты знаешь, как ей досталось это место, Джейсон. Это ни для кого не секрет, – сказала Рона, вешая плащ на деревянный крючок за дверью.

– Пожалуйста, убеди меня, что она не пускала в ход секс. Такое омерзительное зрелище опасно представить себе после завтрака.

Рона села за стол.

– Лионель Малтби, – произнесла она.

– Догадываюсь, – небрежно бросил Джейсон. – Мой папаша представляет его. – Он приподнял пресс-папье в виде снежной глыбы и вертел его так, что пушинки снега посыпались на пингвина, находящегося внутри. Потом поставил на место. – Старый мошенник.

Рона выразительно посмотрела на него.

– Джейсон, ты порочишь реноме издательства „Уинслоу-Хаус". Ты хоть понимаешь, как возрос наш престиж, когда мы опубликовали его? Перл приобрела у него первую книгу, и это считают ее заслугой.

– А вторую она купила? – спросил Джейсон, склоняя голову набок.

– Конечно.

– Значит, Перл – такая же отъявленная мошенница, как и он, потому что мистер Малтби, трижды мерзавец, не писал ее.

Рона нахмурилась.

– Джейсон, в бизнесе куча дерьма. И не стоит верить всему, что говорят. Невозможно представить себе, что автор бестселлеров, Лионель Малтби, у которого вся стенка уставлена и увешана наградами, не писал сам своих романов.

Джейсон засунул руки в карманы саржевых брюк.

– Ты ошибаешься.

– Ох, Джейсон, как только ты можешь говорить такое?

– Дело в том, что их писала моя мать. И получала часть гонорара. Благодаря этому ей удалось содержать меня два года в закрытой школе, оплачивать мои развлечения и купить новый джойстик для моего раздолбанного „Атари".

Рона открыла рот. Она не могла отвести взгляда от Джейсона, ничуть не сомневаясь, что он говорит правду.

– О, Боже, – прошептала она. – Твоя мать! Не она ли пишет душещипательные дамские романы из эпохи фижм и корсажей для издательства „Хадден букс"? Сюзанна Дивер, так?

– Верно. Помнишь „Целуй меня до рассвета"?

– Конечно, – сказала пораженная Рона. „Целуй меня до рассвета" в начале семидесятых был едва ли не первым по-настоящему увлекательным историческим романом. – Почему же твоя мать стала работать на Малтби?

Джейсон сдвинул густые темные брови и усмехнулся:

– Догадайся.

– Дорогой папочка. Проклятье! – выдохнула она. – И, конечно, Перл знала об этом, верно?

– Разумеется, котеночек.

– И ты был посвящен в это с самого раннего детства? Как только ты не проговорился? Должно быть, тебе пришлось нелегко.

– Ты что, не понимаешь? – удивился Джейсон. – Да я рассказывал об этом всем, кто только хотел слушать. Но что бы ты ни нес – чистую правду или ахинею, – это срабатывает лишь в том случае, когда нарушает чьи-то планы. Но ты же понимаешь, что те, с кем я общался, не имели никакого влияния. Думаешь, мои подружки взвивались, услышав о такой вопиющей несправедливости? Ничуть. И я решил приберечь эти рассказы до той поры, когда смогу извлечь из них пользу для матери и поставить на подобающее место моего завравшегося старика. Не знаю, когда представится мне такая возможность, но я дождусь своего времени.

– О, Господи! Время! Который час? – суетилась Рона.

– Без пяти десять. Тебе нужен эскорт? Могу пойти с тобой. Не хочу упустить представления.

– Дай мне минутку, – попросила Рона. Она хотела быстро все осмотреть и, надеясь понять, предугадать, какого рода упреки сейчас посыплются на нее, пыталась поставить себя на место Перл. Что могло вызвать ее недовольство? У Роны не были приколоты к стене личные фотографии; она была вполне аккуратна. Ни посуда, ни кипятильник, ни коробки с остатками пищи – все, чего Перл терпеть не могла, – не стояли на виду.

Многим редакторам делали выговоры, но они не исходили непосредственно от Перл. Обнаружив забавные надписи или рисунки, пришпиленные возле рабочего места или к кожуху компьютера, она вынуждала других высказывать замечания по поводу состояния рабочих мест, приоткрытых окон, не убранного к концу рабочего дня стола. Некоторые правила менялись очень часто. Так, на прошлой неделе она потребовала, чтобы домашние растения, которые, по ее мнению, плохо влияют на здоровье, были изъяты. Роне пришлось отнести домой африканскую фиалку, пышную и радующую глаз; фиалка не прижилась, и за сутки у нее побурели листья.

Рона заглянула за дверь, где обычно оставляла свой велосипед. Это ей позволяли лишь потому, что и сама Перл так добиралась до работы. Там не было ни забытых пакетов, ни сапожек для слякоти, ни шарфов, ни перчаток, ни кроссовок „Рибок", вместо которых она надевала здесь сменную обувь.

Столь же тщательно она осмотрела и стол.

Потом со вздохом опустилась на стул. Какого черта ей надо? Рона заставила себя подняться, поняв, что единственный способ выяснить ситуацию – это спуститься в угловой кабинет Перл и во всем разобраться. Она вдруг почувствовала любопытство и странное спокойствие. Что бы ее ни ждало, а ждут ее, конечно же, неприятности, она наконец-то готова постоять за себя.

Несколько лет назад, после бурного развода, Перл Грубман решила потратить большую часть своих денег на пластическую операцию. Ей подтянули морщинистую кожу лица, приподняли уголки глаз и привели в порядок зубы. После этого она стала походить на череп, но ее большим и ровным зубам дантист, по-видимому, не решился придать белый цвет.

Туго натянутая кожа и серые зубы лишили ее лицо выразительности. Привлекали внимание только ее глаза. Длинные каштановые пряди волос закрывали ее высокие скулы так, что казалось, будто из-под надвинутого капюшона на вас смотрят глаза убийцы.

Грудей у нее почти не было, и она носила пушистые свитера с высокими воротниками. Из них высовывалась маленькая совиная голова.

Двери кабинета Перл оказались открытыми, и Рона, отмахнувшись от Джейсона, постучала о косяк.

– Вы хотели видеть меня? – вежливо спросила она.

Перл сидела за столом, спиной к дверям. Услышав голос Роны, она повернулась вместе с креслом. Голова шевельнулась на неподвижных плечах, и она гаркнула:

– Рона!

Рона дернулась и не удержалась от смешка, походившего на нервный тик.

– Хи-хи, – хмыкнула она, потирая руки.

– Радость моя! Заходи! – горланила Перл. – Какой милый костюмчик! Не иначе, как от Ральфа Лорина. Очень идет тебе.

Рона опустила глаза, припоминая, что же такое, черт возьми, она напялила на себя утром. Оказалось, что это джинсовая мини-юбка, цветастая рубашка, изъятая ею несколько лет назад у младшего братишки, и тканый жилетик, купленный на уличной распродаже в Гринвич-Виллидж.

– Садись! – скомандовала Перл.

Рона села, подумав: хорошая собачка, добрая собачка.

Она огляделась. Кабинет Перл между собой все называли Ледяным Дворцом. Он был расположен в самом углу здания, так что окна с серебряными жалюзи выходили на разные стороны. В баре красного дерева, встроенном в книжные полки, стояли бутылки со спиртным. Перл приобрела плетеные козетки и кресла, обитые ситцем в цветочек, которые никак не сочетались с ковровым покрытием мрачного серого цвета и серебряными жалюзи.

Перл встала.

– Великолепная прическа. Скажи, как у тебя дела?

Она говорила с Роной таким задушевным тоном, какого та не слышала с того Рождества, когда она впервые появилась в „Уинслоу-Хаус". Перл, явно перебрав тогда рома с кокой, обняла Рону за плечи и засыпала вопросами, давая при этом понять, что внимательно изучила ее биографию. Она говорила, как рада работать вместе с ней, уверяла, что Рона станет звездой среди редакторов и у нее блестящие перспективы в издательстве. На следующее утро Перл прошла мимо нее в холле, не удостоив ни словом.

– Великолепно, Перл. Просто... о, ну да... просто великолепно. – Рона отчаянно перебирала тайники своей памяти, надеясь найти тему, которая позволит ей завязать светскую беседу, но выдавила лишь пару невнятных фраз. Мужчинам проще, они умеют вести такие разговоры.

Она решила выждать, пока Перл сама объяснит, что ей надо. Из-за плеча Перл она бросила взгляд в простенок между окнами, где висело несколько фотографий. На самой большой из них, в темной лакированной рамке с золотой каймой красовался, конечно же, Лионель Малтби. Он сидел в альпинистской клетчатой рубашке на скалистом уступе, густые пряди волос падали на его мужественное лицо.

Другая запечатлела Перл рядом с английским колумнистом Абнером Хуном на банкете в „Русской чайной", где они праздновали выход сборника его статей о коронованных особах. А вот Перл с доктором Соней Вернер, написавшей труд „Меняя позы, вы меняете жизнь". Лучший бестселлер всех времен на темы секса, изданный Перл. Рона помнила, как под Рождество ей пришлось редактировать эту работу после того, как у нее вырвали зуб мудрости. Еще одна фотография увековечила Перл с юмористом из южных штатов Рэнди Бэгли. Его последняя книга называлась „Разнообразие – это прекрасно, но сомневаюсь, чтобы оно приносило пользу". Прошлым летом Роне пришлось отказаться от отдыха в своем доме в Прованстауне. „Моей музе Перл Грубман, которая метала бисер перед такой свиньей, как я".

Рона убрала руки за спину и заставила себя широко улыбнуться.

– Итак? – сказала она, стараясь придать своему голосу веселую непринужденность вкупе с любопытством.

– Рона, – обратилась к ней Перл, почти воркуя. Казалось, она поет на клиросе. – Как я слышала, ты хорошая подруга Джорджины Дайсон.

„Проклятье, – подумала Рона, – Джейсон – единственный, кто знал об этом, но он не проболтался бы Перл, даже если бы она загоняла ему под ногти раскаленные скрепки для бумаг". Тут замешан кто-то другой, а значит, ей следует тщательно взвешивать каждое слово.

– Ну, в общем-то... мы работали когда-то в „Восхитительной пище", – небрежно обронила Рона. – Я бы сказала, что мы были скорее коллегами, чем подругами. Ее считали весьма талантливым специалистом по оформлению стола.

Что-то возле носа Перл, явно ускользнувшее от внимания хирурга, дрогнуло.

– „Восхитительная пища"? В журнале? Вы там работали? – спросила Перл, несомненно осведомленная об этом.

– Конечно.

– Хм, – разочарованно буркнула Перл, опуская глаза. – То есть до того, как она вышла замуж за Таннера Дайсона.

– Задолго до этого.

– Значит, ты была на их свадьбе? – просияв, спросила Перл.

– О, нет. Я же сказала: мы были только коллегами. И отношения наши почти прервались, когда я перешла сюда. А вскоре и она ушла работать в „Курьер", где и встретила Таннера Дайсона.

– Так ты никогда с ним не общалась? – Лицо Перл опять стало сумрачным и замкнутым.

– Ну как же, в общем-то виделась.

В глазах Перл снова мелькнула тень надежды.

– Как-то вечером я стояла перед „Блумингдейлом", а с Третьей авеню вырулил какой-то огромный лимузин, и Джорджина окликнула меня из окошка. Они с Таннером подвезли меня домой. Он очень симпатичный и даже обаятельный.

– Они... подвезли... тебя... домой, – медленно повторила Перл. – Ага, понимаю.

– Вы интересуетесь этим, потому что Джорджина только что прислала мне рукопись, – сказала Рона, понимая, что бросает Перл вызов. Негоже, чтобы она первой узнала об этой рукописи.

– Верно. – Лицо Перл стало маскообразным, а между тонкими полосками губ выступили серые зубы. Перл была так убеждена в непреложности своего права знать все, что Рона поняла: ей следует отвечать, не дожидаясь следующих вопросов. – Я заметила, – сказала Перл, – что рукопись не зарегистрирована. Между тем должно регистрироваться все, что к нам поступает.

Взгляд Перл устремился куда-то между ключиц Роны. Перл терпеть не могла смотреть кому-то в глаза, а потому обычно обозревала пространство от промежности до пояса.

– Простите, я собиралась сделать это сегодня.

– А ты прочитала это?

– О, да, – ответила Рона, возблагодарив Бога за то, что справилась с этим.

– Ну и?..

Рона потерла переносицу, почувствовав приступ головной боли.

– Довольно обычный материал. Похоже, мы уже освоили эту тему со „Счастливым домом" Нэнси Джиллиан. Кроме того, есть „Всеобщий каталог уборки и стирки".

– Эту книгу выпустил не „Уинслоу-Хаус", – сказала Перл нравоучительным тоном, не терпящим возражений.

– В том-то и дело. Не думаю, что мы можем конкурировать.

Откинувшись на спинку стула, Перл вытащила розовый листок из стопки бумаг на столе.

– Знаешь, что это такое?

– Простите, Перл, я только что пришла.

– Конечно, – сказала та, кисло улыбнувшись. – Это второй звонок от Роб Роя Каданоффа. Первый был в девять. Кстати, в это время начинается рабочий день.

Рона знала, что за этим последует. С ней уже случалось такое. Муж одной из самых ничтожных писательниц получил доступ к печати и почте, поскольку играл в гольф с боссом „Уинслоу-Хаус" Роб Роем Каданоффом. Роне пришлось не столько редактировать, сколько переписывать эту кучу навоза. Издательству это недешево обошлось. „Уинслоу-Хаус" заплатил за аренду помещения, где валялись книги, возвращенные магазинами.

Никогда не жаловаться, никогда не спорить, мрачно напомнила себе Рона. Жаль, что старый господин Р.Р.Каданофф не ездит в подземке.

– Насколько я понимаю, мистер Каданофф – приятель Таннера Дайсона.

Перл до предела вытянула жилистую шею. Впервые глаза убийцы, смотрящие прямо из черепа, впились в Рону.

– Купи это, Рона, – прошипела она. – Для начала предложи пятьдесят.

Встав, Рона оправила юбку.

– Пятьдесят, – спокойно повторила она.

– И прибавляй по двадцать пять тысяч. Если придется превысить сотню, звони мне.

– Сто... тысяч... долларов? – чуть не поперхнувшись, переспросила Рона, вспомнив о скаредности Перл, которая вынимала скрепки прежде, чем вернуть секретарше почту. Только Перл позволяла себе уточнять цены на десерт на общих ленчах. А над деньгами „Уинслоу-Хаус" она тряслась так, словно они были кровью, сочащейся из ее ран.

– Именно так, – сказала Перл. – И если будет давить, уступи ему права и на зарубежные издания.

– Прошу прощения, Перл. Должно быть, я чего-то не понимаю. Кто это „он", с которым мне придется торговаться?

– Вот. – В руке с ярко-красными ногтями Перл держала клочок бумаги. – Это номер телефона Ирвинга Форбраца. Он ее представляет. Ты хоть знаешь, кто такой Ирвинг Форбрац?

– Конечно. У меня есть телевизор, – терпеливо сказала Рона, взяв бумажку. – Я ему сразу же позвоню.

Она вышла в холл, держа бумажку двумя пальцами, точно так же, как Перл. Перл...

До чего захватывающее чувство ненависть, подумала она. Его сила как-то странно опьяняет.