Ксандер
— Значит, вот оно?
Келли оглядела Buckley's Pub с порога, внимательно осмотрела бетонный пол и кирпичные стены, огромные экраны телевизоров, изогнутые кожаные кабинки, индустриальные подвесные светильники, зеркальные полки за барной стойкой.
Я стоял позади неё и жадно впитывал взглядом каждый её сантиметр, пока она меня не видела.
На ней было жёлтое платье с цветочным принтом и эти красные ковбойские сапоги, которые просто сводили меня с ума. Каждый раз, когда я смотрел на неё, мне казалось, что эти сапоги топчут мне грудь.
Мне стоило нечеловеческих усилий не перекинуть её через плечо и не утащить в постель прошлой ночью. Даже когда я взял себя в руки и поставил между нами границу, которая должна была быть там с самого начала, я смотрел, как она уходит, с пульсирующей болью в паху и напряжением, которое никак не проходило. Позже я стоял у её двери, сжав кулаки в мучительном колебании — голова говорила одно, тело умоляло о другом.
Но в итоге здравый смысл победил. Она была под моей защитой. Она выпила. Возможно, она даже не имела в виду те слова, что сказала.
Я не мог рисковать.
Поэтому пришлось разобраться с этим самому, отчаянно надеясь, что она не услышит, как я, задыхаясь, довожу себя до быстрого, лихорадочного оргазма прямо на её диване, а потом спешно вытираюсь бумажными полотенцами на кухне, заталкиваю их в пакет и закапываю в глубине мусорного ведра.
Я вёл себя как грёбаный подросток.
А утром она только усугубила ситуацию, намекнув, что сделала то же самое.
Я не был уверен, что выдержу так ещё две недели. Прошло всего два дня, а я уже сходил с ума. Как мне продержаться?
— Это оно, — сказал я, проходя мимо неё и хмурясь на отсутствие барных стульев и погасшие подвесные светильники.
— Мне нравится, — сказала она, прогуливаясь по залу к барной стойке. — Очень… — она согнула руку, показывая бицепс, — брутально. Пахнет деревом и тестостероном.
Я зашёл за стойку, раздражённо заметив чей-то оставленный после обеда мусор. Собрал его и бросил в мусорный пакет, оставленный прямо на полу.
— Никто сегодня не работает? — Келли провела ладонью по гладкой поверхности барной стойки, которую для меня сделал Остин из восстановленного дерева.
— Нет. Праздничные выходные.
Она внимательнее осмотрела бар.
— Вау. Это действительно красиво.
— Мой брат сделал.
Она удивлённо взглянула на меня.
— Серьёзно?
— Да. Он делает потрясающую мебель, в основном обеденные столы, из восстановленного дерева. Амбарные двери, старые шпалы, бочки из-под виски… что угодно.
Её глаза загорелись.
— Я хочу обеденный стол из восстановленного дерева. Он сделает для меня?
— Спроси у него. Он наконец-то отходит от управления Two Buckleys вместе с нашим отцом, чтобы открыть своё дело.
— Это здорово.
Она прижалась к барной стойке и ухмыльнулась.
— Ну давай, наливай, бармен. Посмотрим спортивные трансляции, поругаемся на телевизоры, поболеем за местную команду.
Я рассмеялся и покачал головой.
— У меня ещё нет алкоголя, и телевизоры не подключены.
— Облом.
Она вздохнула, развернулась и медленно пошла обратно, ведя пальцами по спинке стула.
— Так ты всегда хотел владеть баром?
— Не особо.
Я пытался думать о чём-то профессиональном или хотя бы нейтральном, но мои глаза всё равно блуждали. Эти рыжие волосы. Эти бёдра. Эти грёбаные сапоги.
— Думал, что будешь в ВМФ всю жизнь?
Она развернула стул, перекинула через него ногу и облокотилась локтями на стол, подперев подбородок кулаком.
В горле пересохло. Если бы у меня было хоть капля виски, я бы себе плеснул.
— Я не особо загадывал наперёд.
— Ты был парнем, который живёт одним днём?
— Нас так учили. Фокусироваться только на том, что делаешь в данный момент, не думать о том, что осталось сделать, и не переживать о будущем. Иначе было бы слишком легко перегореть и сдаться.
— Хотел когда-нибудь сдаться?
— Во время подготовки? Конечно. Все хотели. Но я был упрямым ублюдком.
Один уголок её рта приподнялся.
— О, с этим я знакома.
Я не мог выбросить из головы её раздвинутые ноги под столом, то, как она оседлала меня вчера. Мой рот на её груди. Блядь.
— А ты? — спросил я, пытаясь отвлечься.
— Я?
Она коснулась ключицы — там, куда я вчера уткнулся лбом.
— Я всегда была сосредоточена на музыке. В детстве мой папа играл в местных барах, а мама брала меня и Кевина с собой посмотреть. Я была заворожена этим светом, звуком, аплодисментами. Ему было так весело на сцене, и все его обожали. Иногда он поднимал меня к себе, и мы пели вместе. Это было похоже на магию — петь и видеть, как люди улыбаются, свистят, вскакивают и начинают танцевать.
— А сейчас?
Она удивлённо взглянула на меня.
— Что сейчас?
— Чувствуешь магию.
Её брови нахмурились.
— Почему нет?
— Может, и так. Я просто спрашиваю.
— Конечно, да. Ну, может, не каждую ночь, но требовать этого было бы слишком. Любой исполнитель устаёт. Но я всегда стараюсь помнить, что даже если я исполняла одну и ту же песню сотни раз, кто-то там в зале может слышать её впервые. Или услышать её по-другому из-за того, что происходит в его жизни.
Она покачала головой.
— Я никогда не хочу никого разочаровывать.
Я наблюдал за ней издалека и почувствовал непреодолимое желание заключить её в объятия и спрятать от всего мира.
— Звучит утомительно. Неудивительно, что ты захотела отдохнуть от этого.
— Со мной всё в порядке.
Она встала со стула и задвинула его обратно под стол.
— Я готова идти, когда ты будешь готов.
— Вон мой дом, — сказал я, когда мы проезжали мимо. — Красный кирпичный, справа.
— Подожди, мы не останавливаемся? — Она повернулась ко мне с расстроенным видом. — Я хочу увидеть, где ты живёшь. Где ты вырос.
— Хочешь зайти?
— Да. — Она потянула меня за рукав. — Ну же, пожалуйста?
Бормоча себе под нос, я развернулся в проезде у соседей и въехал на свою подъездную дорожку. Машины отца не было — значит, он уже у Остина.
— Как тут красиво, — сказала Келли, когда я повёл её по дорожке к дому. Она остановилась, чтобы полюбоваться гортензиями, наклонилась и провела пальцами по серебристому листу стахиса.
— Спасибо. — Я отпер дверь и пропустил её вперёд. — Тут может быть немного бардак. Отец не самый аккуратный хозяин, а меня не было пару дней.
— Это не страшно.
Как только она вошла, навстречу ей бросился отцовский пёс — помесь немецкой овчарки с австралийской. Он радостно залаял и завилял хвостом. Келли рассмеялась, присела и начала его гладить.
— Привет, красавчик. Как тебя зовут?
— Фриц, — сказал я, закрывая за нами дверь.
— Привет, Фриц.
Она почесала его за ушами, пока он облизывал ей колени, а я изо всех сил пытался не ревновать к собаке.
— Какой ты красавец.
— У тебя есть собака? — спросил я.
— Нет. Хочу завести, но у мамы сильная аллергия, а она живёт со мной. Может, когда-нибудь. Мы с Кевином всегда мечтали о собаке.
Она медленно пошла по комнатам на первом этаже, а Фриц не отходил от неё ни на шаг, полностью ей преданный.
Я следовал за ними из столовой через кухню в гостиную, и вдруг меня накрыло смущение. Старенькая, но удобная мебель, местами потрёпанный ковёр, устаревшая техника, выцветшие фотографии на стенах… Для неё, у которой наверняка шикарный особняк в Нэшвилле, не покажется ли этот дом слишком простым, даже ветхим?
Но Келли выглядела очарованной, крутилась на месте перед камином, осматриваясь.
— Какой замечательный дом для детства. Такой тёплый, уютный. Ты был близок со своими братьями и сестрой?
— Да. И до сих пор близки.
Она улыбнулась, разглядывая семейное фото с выпускного Остина. Взяла рамку с каминной полки и внимательно посмотрела.
— Давай, расскажи, кто есть кто.
Я встал чуть позади неё и начал показывать.
— Это мой отец и старший брат Остин. Это я — самый высокий. Потом мой брат Дэвлин, у него рука в гипсе, а тот, что с белокурыми волосами — Дэш. А впереди Мэйбл.
— Какие вы милые. — Она мягко засмеялась. — Ты такой худой. И странно видеть тебя без бороды.
— Да, я тогда был ещё дрыщом.
Я снова уловил аромат её духов. Напоминало десерт. Может, клубничный торт. Или персиковый пирог. Что-то сладкое и летнее.
Она поставила фото обратно и взяла в руки другую рамку — на этом снимке мама была ещё здорова. Стояла во дворе, держа на руках маленькую Мэйбл, и улыбалась так широко, что солнечный свет играл в её необыкновенно голубых глазах.
— Это твоя мама?
— Да.
— Она была очень красивой, — сказала Келли.
— Была.
Келли аккуратно поставила фотографию на место и указала на свадебный портрет родителей.
— Вау. Ты тут вылитый отец.
— Думаешь?
— Однозначно. Сколько ему здесь лет?
— Кажется, тридцать. Они поженились, когда ему было тридцать.
Она продолжила разглядывать снимок, где мои родители стояли рядом со свадебным тортом, улыбаясь во весь рот.
— Они выглядят такими счастливыми.
— Так и было. На первом же свидании он сказал ей, что женится на ней. Через полгода они поженились.
— Правда? — Она рассмеялась. — Мне это нравится. Наверное, когда знаешь — просто знаешь, да?
— Он всегда так говорил.
Она повернулась ко мне лицом.
— Думаешь, ты когда-нибудь женишься?
Я пожал плечами.
— Да, хочу семью. А у моего брата уже двое детей. Терпеть не могу, когда он меня опережает, так что мне нужно как минимум трое сразу.
Она направилась к лестнице.
— Ты бы завёл троих детей только ради того, чтобы обойти брата?
— Я сделаю что угодно, чтобы его обойти, — ухмыльнулся я. — Но вообще, думаю, я был бы хорошим отцом.
Она весело взглянула на меня через плечо.
— И почему я не удивлена?
Я ухмыльнулся шире.
— Просто говорю, как есть.
Она начала подниматься по лестнице, проводя рукой по перилам, а Фриц бежал следом. Ступени скрипели под её шагами.
— Трое детей, да? Мальчики или девочки?
— Хочу и тех, и других. Но, скорее всего, у меня будет трое непоседливых пацанов, таких же, как я.
— Бедная твоя жена.
— А ты? Хочешь семью?
— Когда-нибудь.
Она достигла верха лестницы.
— Ну и где твоя комната?
— Слева от лестницы.
Как только она оказалась на площадке, я быстро рванул вперёд, чтобы успеть натянуть покрывало на кровать.
— Прости. Уходя, не заправил постель.
Келли рассмеялась.
— Ты, военный? И без идеальной заправки?
— Я давно не практиковался.
Я огляделся — было ли тут достаточно прилично? Вроде бы я всегда поддерживал порядок, хотя на комоде скопилась пыль, и, конечно, немного смущало, что здесь стояли две односпальные кровати с постельным бельём в тему солнечной системы, а не что-то более взрослое.
— Это была комната Оуэна, когда Остин с детьми тут жил, — сказал я.
— Они тут жили?
Она заглянула в ванную, которую я делил с Дэвлином и Дэшем в детстве, затем заглянула в их старую спальню по другую сторону.
— Несколько лет, до того как я вернулся. Остин и мать близнецов никогда толком не были вместе, а она собиралась отдать их на усыновление. Но он решил, что возьмёт их и будет растить сам. Они переехали к отцу, чтобы у Остина была помощь.
— Ничего себе.
Она подошла к окну, выходящему во двор.
— Сколько ему тогда было?
— Двадцать пять.
Я сел на край кровати, пока она разглядывала вещи на моём комоде — мелочь, флаконы с парфюмом, использованную салфетку из сушильной машины, мою камеру.
— Для двадцатипятилетнего парня это очень ответственно, — заметила она, нюхая каждый флакон.
— Остин с детства был таким. Всегда зрелый и ответственный.
— Ты говоришь так, будто это плохо.
— Нет, — поспешно сказал я. — Я очень его уважаю. И понимаю, почему он такой. После смерти мамы ему пришлось взять на себя много обязанностей. Он стал для нас вторым родителем. И был им долгие годы.
Она повернулась ко мне, всё ещё держа в руках один из флаконов, и облокотилась на комод.
— Это, наверное, было очень тяжело. И для него, и для вас.
— Да.
Я задумался.
— Мы все справлялись по-разному. Для Остина опорой стало то, что он взял на себя эту роль. Он никогда не показывал слабину.
Она поднесла флакон ближе к лицу, вдыхая аромат.
— А ты как справлялся?
— Как можно было ожидать от десятилетнего ребёнка, — признался я. — Я много плакал. Я был ребенком, который не скрывал своих чувств.
Она моргнула, и её глаза слегка заблестели.
— Мне так хочется обнять десятилетнего тебя. Он ещё где-то там, внутри?
Я рассмеялся и поднял ладонь.
— Нет. Он вырос и превратился в бородатого бугая. Держись подальше.
Она улыбнулась и подняла флакон.
— Этот мне нравится больше всех.
— Буду знать. Значит, никогда не использую его при тебе.
Она поставила парфюм на место и взяла мою камеру.
— Ты фотограф?
— Не сказал бы. Просто люблю снимать.
— Что именно?
— Всё подряд. Места, куда езжу. Людей, которые мне дороги. В последнее время в основном фиксирую, как идёт работа над баром.
Она подняла камеру двумя руками, включила её и навела на меня. Щёлк.
— Попался.
— Не надо, — предупредил я.
— Но ведь так весело быть по эту сторону объектива.
Щёлк.
— И ты такой милый, когда хмуришься. Да, давай, покажи мне свой гнев — ты тигр. Рррр.
— Прекрати, — проворчал я, поднимаясь и двигаясь к ней, протягивая руку за камерой.
Она тут же увернулась, проскользнув под моей рукой, и села на край кровати, спрятав камеру за спину.
— Ну давай, забери.
Я скрестил руки на груди и облокотился на комод, решив держать дистанцию.
— Не буду я её забирать.
— Почему?
— Ты знаешь, почему.
— Потому что ты боишься меня?
— Я ничего не боюсь.
Она улыбнулась, снова вытащила камеру и щёлкнула ещё один кадр.
Келли ждала внизу, пока я складывал в сумку ещё пару вещей, удобные кроссовки и камеру. Застегнув молнию, я мельком взглянул на своё отражение в зеркале над комодом и услышал, как она напевает собаке в прихожей. Я улыбнулся — её голос мне действительно нравился.
Как и её тепло, чувство юмора, доброта. Как и её ноги, бёдра, грудь. Как и запах её кожи, цвет её волос, блеск в зелёных глазах, когда она намеренно выводила меня из себя.
Мне нравилось, что прошлой ночью она забралась ко мне на колени. Что не позволила мне юлить и увиливать. Что хотела меня.
Что мне не нравилось — так это то, что из этого ничего не могло выйти.
Но перед тем как выйти из комнаты, я всё же побрызгался тем парфюмом, который она назвала своим любимым.
И даже бросил флакон в сумку.
Вместе с несколькими презервативами.
На полпути вниз я увидел, как она наклоняется, играя с собакой.
И в этот момент решил вернуться за всей коробкой.
— Наконец-то! — воскликнула Вероника, вскочив со стула, когда мы с Келли вошли в задний двор Остина. Мой брат помахал нам с большого стола под зонтом, а отец крикнул приветствие с газона, где играл с Оуэном в подковы.
Вероника подошла к Келли с широкой улыбкой.
— Привет, я Вероника. Спасибо, что пришла.
— Спасибо за приглашение. Я Келли.
Она опустила взгляд на принесённый салат.
— Я тут салат сделала, но это так, ничего особенного.
— Да ты что! — восхитилась Вероника, беря у неё миску. — Это же руккола?
— Да. Руккола, клубника, фета, шалот, пекан, немного мяты. — Она скривилась. — Заправка у меня в сумке, но, честно говоря, покупная. Прости.
Вероника рассмеялась.
— Слушай, пару месяцев назад я бы и рукколу-то не смогла опознать, так что не парься. Я сама ещё учусь готовить. Заходи в дом, налью тебе вина.
— Отличная идея, спасибо.
Келли последовала за Вероникой к задней двери, и только тогда та мельком глянула на меня через плечо.
— О, привет, Ксандер.
— Привет, Вероника.
Но было очевидно, что на меня ей плевать — она уже вовсю вовлекала Келли в разговор.
— Аделаида не может дождаться, чтобы познакомиться с тобой, — донёсся её голос. — Как только узнала, что ты приедешь, заперлась у себя в комнате и наводит марафет.
Келли рассмеялась и скрылась в доме.
Я достал из холодильника пиво, плюхнулся на стул напротив брата и открутил крышку. Сделал длинный глоток.
— Ну как оно? — спросил Остин, бросив взгляд на кухонное окно. Через москитную сетку доносился быстрый, оживлённый разговор Келли и Вероники, будто они знали друг друга всю жизнь.
Я пожал плечами, окидывая взглядом двор.
— Нормально.
— Вероника сказала, что вы с Келли не ладите?
— Не то чтобы не ладим.
— А что?
Я снова приложился к бутылке.
— Просто ситуация сложная.
Брат усмехнулся.
— Потому что ты ей не нравишься?
— Как оказалось, вполне даже нравлюсь, — не удержался я от ответа.
— Да? А то по словам Рони казалось, что она тебя шпыняет.
— Так и было, но мы заключили перемирие. Теперь она…
Из дома донёсся её смех.
— Теперь она меня немного сводит с ума.
— В каком смысле?
Я поёрзал на месте.
— Знаю, это прозвучит неожиданно, но, возможно, я ошибся.
— Что ты натворил?
— Поцеловал её.
Остин приподнял брови.
— Неожиданно. Удивлён, что ты полез целоваться с той, кого должен охранять.
— Это не было каким-то приемом, ладно? — выпрямился я. — Это была тактика.
— Тактика?
— Да. Вчера вечером мы были в Backwoods, и она захотела посидеть в баре перед уходом. Какой-то урод подошёл сзади и уже тянул руку, чтобы её тронуть.
— Ага. Жизни висели на волоске, и у тебя не осталось другого выбора, кроме как поцеловать её, — хмыкнул Остин, поднимая бутылку. — Ты герой.
— Не будь придурком. В тот момент это был единственный вариант, чтобы защитить её.
Он ухмыльнулся и сделал глоток.
— Ну конечно. Дальше.
— В общем, хотя я поцеловал её исключительно в рамках своей работы личного телохранителя, боюсь, она могла неправильно меня понять.
— Ты не объяснил ей сразу?
— Объяснил, но…
Вот тут начиналась сложность.
— Потом я поцеловал её снова.
— В баре?
— Да. — Я замялся. — А потом ещё дома.
Остин расхохотался.
— Чувак.
— Слушай, та инициатива была не моей, — возмутился я. — Она сама на меня накинулась.
— И с чего бы это?
Я развёл руками. Брат закатил глаза.
— Ну ты понял, о чём я.
— Не знаю. Всё произошло внезапно!
Я передразнил её:
— «Пойдём посидим у огня», потом «Теперь я сяду к тебе на колени», а потом «Не говори, что тебе не понравилось видеть меня голой».
Остин чуть пивом не поперхнулся.
— Ты видел её голой?
— Это был несчастный случай! — зашипел я, оглядываясь на дом и понижая голос. — В четверг, когда я приехал, дверь была не заперта, а она не отвечала, так что я зашёл сам. А она в этот момент шла прямиком из душа в гостиную, даже не удосужившись прикрыться полотенцем. Кто так делает?
— Бьюсь об заклад, ты её до смерти напугал. Неудивительно, что она пыталась тебя уволить.
— Она ещё и грозилась выгнать меня спать на улицу.
Брат усмехнулся.
— И что, выгнала?
— Нет. В итоге уступила диван, но он мне коротковат, и у меня всё тело затекает.
Как бы в подтверждение моих слов, я начал массировать ногу.
— И уже здесь появились папарацци, охотятся за её фотографиями. В любую минуту ожидаю, что над твоим забором покажется объектив. Я тебе говорю, эта работа — сплошной кошмар.
— Но ты должен её выполнять.
— Должен.
Я откинул голову на спинку кресла и прикрыл глаза.
— Но мне не нужно было целовать ее, и я чувствую себя дерьмово
— Почему? Судя по всему, она была не против.
— Потому что это предательство доверия, которое её брат оказал мне.
— Он тебе прямо сказал не трогать её?
Я покачал головой.
— Некоторые вещи между братьями просто понимаются без слов.
— Понимаю, — сказал Остин. — Но вы с Келли всё-таки двое взрослых людей, которые могут сами принимать решения.
— Прошу прощения, — я указал на него бутылкой. — Напомню, что ты сам отказывался трогать Веронику, потому что она у тебя работала.
— А ты всё время был у меня перед носом и говорил, что я, если не ошибаюсь, грёбаный идиот.
Я ухмыльнулся.
— Ну так и было. Очевидно же было, чем всё закончится.
Дверь на задний двор распахнулась, и выбежала Аделаида.
— Папа, смотри!
Она подбежала к нам, и я заметил, что на её футболке блестящими розовыми и красными буквами написано Hart Throb.
— Она подписала мою футболку!
Она развернулась, демонстрируя спину, где Келли вывела Пикси Харт, расставив точки над i в виде сердечек — так же, как вчера на салфетке, только гораздо крупнее.
— Круто, — сказал Остин.
— Я надену её в первый день школы! — с восторгом объявила Аделаида, её щёки раскраснелись.
Из дома вышли Вероника и Келли, обе с бокалами вина, и направились к столу. Мой брат поднялся и протянул руку.
— Привет. Я Остин.
Келли широко улыбнулась и пожала её.
— Приятно познакомиться. Я Келли.
— Это её настоящее имя! — взволнованно подпрыгнула Аделаида. — А я думала, что настоящее — Пикси Харт!
Келли рассмеялась, обходя стол и садясь рядом со мной.
— Нет, это просто имя, которое придумал один промоутер, когда начал бронировать мне выступления на ярмарках и подобных мероприятиях. Видимо, он решил, что Келли Джо Салливан звучит недостаточно броско.
— Тебя это беспокоит? — спросила Вероника, когда Остин выдвинул для неё стул. Она благодарно улыбнулась, усаживаясь.
— Тогда не беспокоило. Сейчас немного да, — призналась Келли. — Иногда думаю, что, может, надо было сильнее бороться за своё имя. Но я не особо конфликтный человек.
— Можно было бы и не говорить, — пробормотал я, за что тут же получил локтем в рёбра.
Отец с Оуэном подошли к столу, и Келли поднялась, чтобы поздороваться, улыбаясь и протягивая им руку. Оуэн пробормотал своё имя и уставился в землю, а отец, приподняв кепку, улыбаясь от уха до уха, энергично пожал ей руку, не отпуская добрые двадцать секунд.
Он занял место в конце стола между ней и Вероникой, выглядя до неприличия довольным.
— Ну и как тебе наш город? — спросил он.
— Я ещё мало что видела, — ответила Келли. — Ксандер не очень-то даёт мне возможность гулять. Но из окна машины он выглядит чудесно.
Отец нахмурился.
— Почему ты не даёшь ей выходить из машины?
Я бросил на неё злобный взгляд, но она только весело сверкнула глазами и сделала глоток вина.
— Я не запрещал ей выходить из машины. Я просто не хочу, чтобы она ездила одна, гуляла одна или выкладывала своё местоположение в сеть.
— Да это же не какой-нибудь огромный опасный город, — возразил отец. — Это Гавань Вишневого дерева. Тут совершенно безопасно ходить в одиночку.
— Не если ты Пикси Харт, — парировал я. — Она не такая, как мы с тобой, пап. За ней повсюду следят. И ситуация может быстро выйти из-под контроля.
— Он прав, — сказала Келли, забыв про запрет на прикосновения, и похлопала меня по ноге. — Мне просто нравится его доставать.
— Но в Гавани Вишневого дерева живут хорошие люди, — настаивал отец. — Тебе стоит показать ей город, Ксандер. Уверен, ей понравится маяк, прогулка на пароме, ужин в Пирс Инн.
— И она обязательно должна попробовать местную помадку, — добавила Вероника. — Могу ещё порекомендовать мороженое.
— И закусочную Мо! — выкрикнула Аделаида, жуя чипсы. — Это моё любимое место. Там есть музыкальный автомат!
— Всё это звучит замечательно.
Келли взглянула на меня с прищуром.
— Что скажешь? Будешь моим экскурсоводом?
— Не в эти выходные, — возразил я. — Сейчас тут полно туристов. Давай подождём до понедельника, когда все разъедутся.
— Договорились, — кивнула она.
— Тебе стоит взять её на лодку, Ксандер, — предложила Вероника.
Келли ахнула и шлёпнула меня тыльной стороной ладони по плечу.
— У тебя есть лодка? И ты мне об этом не сказал?
— Я всего два дня назад тебя встретил, — напомнил я. — И меня наняли не для того, чтобы развлекать тебя, а чтобы убедиться, что ты не вляпаешься в неприятности.
— Какие неприятности могут быть у меня на твоей лодке?
Я мог придумать немало — особенно если она наденет тот самый откровенный белый купальник, который я видел на фото, но благоразумно промолчал.
— Кажется, завтра весь день будет дождь, — сказал Остин. — Но в понедельник обещают хорошую погоду.
Я поднял глаза к небу. Утром оно было ясным и голубым, но теперь с запада медленно наползали тучи.
— Я и не заметил.
— Да, — поморщилась Вероника. — Говорят, будет довольно сильный шторм. В городе сегодня только об этом и говорили. Так обидно, что в праздничные выходные.
— Когда начнётся дождь? — спросила Келли. — Кажется, мы оставили окна открытыми в домике.
— Не раньше вечера, — ответила Вероника, взглянув на небо. — Хотя тучи наползают быстро, правда?
Остин поднялся.
— Пожалуй, пора ставить мясо на гриль. Ксандер, поможешь?
— Конечно.
Я тоже поднялся и последовал за ним в дом.
Как только дверь за нами закрылась, Остин расхохотался.
— Братан.
— Что смешного? — нахмурился я, пока он доставал из холодильника пакет с замаринованными куриными грудками.
— Ты.
Он ухмыльнулся мне так же, как много лет назад, ставя пакет на стол.
— Всё настолько очевидно.
Я скрестил руки на груди.
— Что именно?
— Ты и Пикси Харт.
— Не называй её так. Это не её имя.
— Ладно.
Он достал из холодильника упаковку хот-догов и тарелку с котлетами для бургеров, захлопнув дверцу ногой.
— Ты и Келли Джо Салливан.
— Ничего не будет, — сказал я, вспоминая о пачке презервативов в сумке.
— Правда? — Он высыпал куриные грудки в стеклянную форму. — Готов поспорить?
Я сжал губы.
Редко отказывался от пари, особенно если моя победа означала поражение Остина. Но тут я не был уверен в своих шансах.
— Думаю, нет, — сказал я.
Остин удивлённо обернулся и поднял брови.
— Почему?
— Всё просто. — Я пожал плечами. — Я не грёбаный идиот.