Алиса вошла в дом матери Хана первой. Он выглядел нежилым и давно заброшенным — в окнах не было стёкол, стены изрядно покосились, в крыше зияли дыры от отсутствующих досок. Внутри толком не было мебели, только потемневшая печь, сундуки без крышек и полуразвалившиеся скамьи вдоль стен. Пол скрипел и обещал провалиться под следующим же шагом.
Но именно здесь и жили Хан и Наран — на полу валялись свернутые одеяла, тут и там лежала одежда и какие-то бумаги, а в углу валялись темной горой пара спортивных сумок.
Всё это увидела Алиса, нерешительно замерев в дверном проеме — таком же кривом, как и весь дом. И не смотря на запустение и разруху, дом в целом выглядел весьма органично и не вызывал желания сбежать на улицу. Наоборот, казалось, что он таит в себе какие-то истории, и стоило лишь войти, чтобы познакомиться с ними.
Хан обошёл Алису и остановился прямо перед ней, заглядывая в ее глаза и пытаясь понять ее мысли.
— Зачем мы здесь? — прямо спросила она.
Хан чуть улыбнулся и ушёл от ответа:
— В этом доме выросла моя мать. Я приезжал сюда к дедушке и бабушке в гости, когда ещё был совсем ребёнком. Они любили меня, но ненавидели моего отца.
— Почему?
— Он увёз их единственную дочь в далекие монгольские степи, — Хан усмехнулся, вспоминая. — И мать была счастлива там. Она не любила Араповку и всегда мечтала отсюда уехать.
— А ты? — с любопытством спросила Алиса. — Тебе здесь нравится?
— Перед каждым моим приездом сюда, отец рисовал мне карту и наказывал разыскивать сокровищницу, — Хан сунул руки в карманы и прислонился плечом к стене, рассказывая. — Чем я и занимался неделями напролёт. Я изучал Араповку и окрестности вдоль и поперёк и тем не менее только в этом году смог подобраться к дверям сокровищницы — и то с помощью бабы Лары. Здесь, понимаешь, вроде бы всё просто — деревня, лес кругом, река. Но шагнёшь чуть вглубь, чуть только копнёшь, — Хан покачал головой. — И сразу наткнёшься на загадки, гиблые места и таинственные знаки. Сама по себе Араповка не так уж и плоха, но жить здесь невозможно. Потому и нет здесь никого кроме бабы Лары. А придёт время — и ее не станет.
Алиса поежилась от этих слов, произнесённых так спокойно. Конечно, такова судьба всех людей на планете, но всё же… Всё же было неприятно об этом думать. Ей захотелось немедленно развеять слова Хана, будто они, вырвавшись на свободу, продолжали висеть совсем рядом в воздухе, и Алиса, помотав головой, прошла внутрь избы и остановилась, заметив висевшее на стене изображение на бересте. Оно было очень старым, выцветевшим и изрядно запылившимся, и тем не менее вполне различимым.
— Что это?
Хан подошёл ближе и смахнул ладонью пыль с потрескавшейся бересты.
— Скорее всего просто чей-то незатейливый рисунок. Но мой дед уверял меня, что это прижизненное изображение последнего хана Искера.
Брови Алисы удивленно взлетели вверх, и она внимательнее вгляделась в изображение. На бересте, наверняка, было сложно рисовать округлые линии, но всё-таки картинка вышла неплохой — широкоплечий человек горделиво сидел на лошади и, прищурившись, смотрел вдаль очень пристально. Он вполне мог быть и ханом, и кем угодно ещё. Алиса сомневалась, что береста, возрастом в пять сотен лет, могла преспокойно висеть на стене и не рассыпаться в труху без надлежащего уровня влажности, над которым всегда так трясутся музеи и архивы. И всё же ей отчего-то казалось, что она видит сходство между этим человеком и Ханом. И что будто даже что-то и в Наране от него было. Быть может взгляд? Такой же агрессивно-веселый.
И с языка Алисы слетел вдруг вопрос:
— Как вышло, что Наран — потомок хана, но при этом у него светлые волосы и черты лица совсем не монгольские?
Хан долго молчал. Алиса уже решила, что он не ответит, но тут скрипнул пол, и раздался голос самого Нарана:
— Я подкидыш.
— Что?
Она резко развернулась на пятках, вмиг забыв о куске бересты. Наран стоял в паре шагов от неё, поигрывая своей извечной ухмылкой разбойника на лице. За его спиной замер Хан, по-прежнему привалившись к стене.
— Ну, мой род всегда был большим. Ты же помнишь про тройные союзы? — Наран подмигнул ей. — Часть семьи живет в городе, часть — кочует. Примерно раз в год кочевники подходят близко к городу, и тогда вся семья собирается вместе и пирует пару дней. Родных по крови там не так уж и много получается… Ну и однажды после такого пира две сестры — дочери кочевника — оказались беременны. От кого и как так вышло они не рассказали. Вместо этого сбежали в город. Через несколько месяцев одна из них подкинула ребёнка своим родителям. Которая из сестёр это была? Не знаю. Связь с родными они обе оборвали.
Наран рассказывал свою историю отстранённо, как будто это не касалось его, как будто прочитал ее в какой-то книге. Алиса посмотрела на него с сочувствием. Возможно, за этой холодностью он прятал свою давнюю обиду и своё желание знать настоящих родителей.
— Я рассказал это не для того, чтобы ты меня жалела, — грубо добавил Наран.
— Ты не искал их? Своих родителей, — спросила Алиса, пропуская мимо ушей его фразу.
— Нет. Меня вырастили мои дед и бабка. Других родителей мне не надо, — по-прежнему грубо ответил Наран.
— И это они выбрали тебе имя? — спросила девушка, желая сгладить разговор.
— Да, — потеплел его голос. — Я сразу был светловолосым, и бабка называла меня мальчиком-солнце. Именно это и означает мое имя.
— Мальчик-солнце, — повторила Алиса. — Спасибо, что рассказал.
Она открыто улыбнулась ему, но вместо ответной улыбки увидела странный блеск в глазах мужчины.
— Что насчёт откровенности за откровенность? — лукаво спросил Наран.
Алиса покачала головой. В ее семье не было никаких тайн и загадок, о которых можно было откровенничать.
— Я обычный археолог из обычной семьи. Ничего интересного.
— Нам не важно, из какой ты семьи, — тихо проговорил Хан, вставая плечом к плечу с другом.
— А что вам… важно? — спросила, запнувшись, Алиса.
Взгляды напарников одновременно потяжелели, и она осознала в один миг — зачем привели ее в дом, почему делились личными воспоминаниями, что хотели от неё в этот момент. В этот раз они точно выполнят задуманное, осуществят предсказанное пять веков назад, и никто им не помешает. Как бы фантастично и невозможно это ни звучало, но кто-то предвидел, предсказал их троих, а значит это единственный путь. Впрочем, если бы даже пути было два, если бы за спиной Алисы располагался запасной выход, она бы всё равно шагнула вперёд. Всё равно бы вновь положила свои ладони мужчинам на грудь. Всё равно бы наполнила свои лёгкие их перемешавшимися друг с другом ароматами. Всё равно бы прошептала:
— Вам важна… я?
И всё равно услышала бы в ответ короткое слово, сказанное одновременно двумя мужчинами на выдохе:
— Да.