Сокровище Нави. Болотница

Глава 26

– Нет, ну я, конечно, попробую, – протянула я, понимая, что шутки с ним плохи. – Только сильно на меня не рассчитывайте! У меня руки слабые, и люди нынче редкостное дерьмо. Так что вряд ли утонут…

Я скрасила все это улыбкой.

– Люди всегда были и остаются одинаковыми. Просто вы склонны идеализировать прошлое. Чтобы вам было на что ровняться, – заметил Царь Болот, а его губ коснулась едва заметная улыбка.

Так, время я выиграла. Это уже хорошо. Нет, ну бывает же такое, что люди ходят на работу, а ничего не делают? Может, и у меня прокатит? Как бы усилия прилагаю, стараюсь изо всех сил! А люди не топятся.

– Тогда вперед, – усмехнулся Царь Болот.

– А если у меня руки слабые? – спросила я. – Может, я для начала подкачаюсь?

Внезапно я увидела в руках Царя Болот то самое ожерелье из золотых монет. Он растворился туманом, а я почувствовала прикосновение металла к груди, а потом холодных рук, которые застегивали ожерелье на моей шее.

В какой-то момент ожерелье сдавило мою шею. Я понимала, что он сделал это нарочно.

– Я уверен, что ты справишься, – заметил тихий голос. – Иначе мы не поладим.

Не успела я закончить мысль, как очутилась сидящей на огромной кувшинке посреди болота. Комары вежливо облетали меня, как бы намекая, что мы с ними делаем одно дело.

Ну что ж! Мой первый рабочий день. Приступим!

Я прикинула, что лягушачьи лапки – это не то, что привлекает мужскую аудиторию. Сомневаюсь, что они когда-то в игривом детстве читали сказку про царевну-лягушку и пускали первые мужские слюни на картинку с сидящей в болоте лягухой в короне: «Ммм… Моя мечта!». Иначе бы на любом болоте было бы не протолкнуться.

Прошел час, два, кажется, даже три. Болото жило своей жизнью. Изредка оно булькало, пищало комарами и квакало лягушками. Весь лягушачий репертуар я выучила наизусть. Было откровенно скучно. Но в душе затеплилась надежда. Места здесь нехоженые, слава у болот дурная, так что у меня есть все шансы спокойно досидеть день до конца. Болото дремало вокруг, окутанное плотным саваном тумана. Искаженные стволы ольхи, словно скрюченные старухи, тянули к небу свои узловатые руки, умоляя о солнце, которое никогда не пробивалось сквозь эту вечную мглу. Здесь, в сердце топи, время текло вязко и медленно, как болотная жижа. Только кваканье лягушек да шелест тростника нарушали зловещую тишину.

– Интересно, у меня сдельно-премиальная оплата? Или почасовая? – задумалась я, чувствуя, что ноги затекли. Еще бы! Сидеть на них было неудобно!

Я осмотрелась. Вроде бы никого нет. И со стоном наслаждения, которому позавидуют все работницы индустрии для взрослых, вытащила их из-под попы и распрямила, касаясь болотной воды.

– У-у-у, – завыла я, как пылесос, чувствуя, что сейчас медленно, но верно про мою душу крадется оргазм.

В этот момент я подняла глаза, видя потрепанного жизнью и лишениями худого, жилистого и загорелого мужика средне неопределенного возраста, который стоял возле болота. Мужик был одет в старые штаны, замызганную старомодную куртку с обилием карманов а-ля Руссо Туристо. На спине у него был старый рюкзак и железная кружка отдельно на ремешке.

По глазам я понимала. В детстве он на царевен-лягушек слюной не капал. И сразу было понятно, что он не извращенец. Крупные, лощеные комары вились вокруг него, нагуливая аппетит.

Мужик издал тихий писк, шарахнулся в сторону кустов и затерялся в лесу. Так, если спросит, почему не утопила, я скажу, что про «догонять» речи не было.

Но самооценке хотелось верить, что он просто крепко женат и изменять не собирался. Хотя очень хотелось.

Я поняла, что придется еще ждать. И я села ждать. Солнце клонилось к закату. Я понимала, что скоро выучу всех лягушек по именам. Тут просто целый сериал развернулся. Он ей, значит, песни поет, вокруг нее, а она сидит, глаза закрыв. Дескать, плевать на тебя, мужик. Сколько не бился несчастный, сколько серенад не пел, но головастиками в его случае не пахло. Он вздохнул, посмотрел на меня как-то понимающе-проникновенным взглядом и упал в болото. И теперь она сидит и поет песни, видимо, о женской тоске и одиночестве.

Болотная гниль въелась в кожу, как вековой мох в корни деревьев. Я вросла в это болото, стала его частью, его тихим шепотом, его прохладной, удушающей хваткой. Мои волосы – пряди тины, глаза – два тусклых огонька, отражающие гниющий свет мертвой луны. Я все еще ждала.

И вот я услышала их. Шаги. Легкие, неуверенные, хрустящие по сухим веткам на окраине болота. Сердце, или то, что его заменяло, сжалось. Я притаилась глубже в трясине, сливаясь с ландшафтом, становясь невидимой, неощутимой.

Шаги приближались.

Сквозь пелену тумана проступила фигурка. Маленькая, хрупкая. Ребенок. Мальчик лет семи, не больше. Одет в простую крестьянскую рубаху и штаны, запачканные землей и ягодами. В руках он держал старое лукошко, наполовину заполненное красными бусинами клюквы.

Он не боялся. Он не чувствовал опасность, которая сочилась из каждого клочка этой проклятой земли. Он просто… собирал ягоды.

Я наблюдала, как он присел на корточки у кочки, разгребая мох пальчиками. Его лицо – чистое, наивное, освещенное нежным рассветом – было испачкано ягодным соком. Он выглядел таким… живым.

И вдруг его взгляд встретился с моим.

Он замер. Я тоже.

Он должен был убежать. Он должен был… бояться. Я нарочно вытащила ноги, как бы давай понять, что я тут не просто так кувшинку грею.

Но ребенок не сделал ничего из этого.

Он просто смотрел. С любопытством.

«Здравия вам», – пропищал он тоненьким голоском.

Мои костлявые пальцы непроизвольно сжались, терзая рубаху. Я должна была… заманить его. Заговорить с ним. Поманить ближе. Утопить.

Но я не могла.

Мысль о том, чтобы причинить вред этому ребенку, обожгла меня, словно раскаленное железо. Утопить? Этого мальчика с наивными глазами и лукошком ягод? Да как я могла даже подумать об этом?

Волна ярости захлестнула меня. Ярости на себя. На болото. На договор.

«Уходи», – глазами показала я, чувствуя, как ком подступает к горлу.

– Уходи отсюда. Тебе здесь не место, – сквозь зубы прошептала я, видя, что детское любопытство растет с каждой секундой.

Я хотела, чтобы он ушел. Чтобы он был в безопасности. Чтобы я не должна была… выбирать.

Мальчик нахмурился. «А что ты здесь делаешь?»

«Я… я живу здесь», – прошептала я, чувствуя, как щеки обжигает предательский румянец.

Мальчик улыбнулся. «Здорово! А меня зовут Дёмушкой. А тебя?»

Дёмушка? Ой, мама дорогая!

– Уходи, Дёмушка! – крикнула я. – Тут болото! Тут опасно!

Только сейчас я увидела, что Дёмушка стоит на скользкой кочке.

– Осторожно! – прошептала я, переживая за детскую ногу в каких-то лаптях, которая вот-вот соскользнет в воду.

– Я не могу уйти. У меня дома кушать нечего, – выдохнул Дёмушка.

Я посмотрела на лукошко, которое было даже не полным, а потом взгляд скользнул на мою грудь с ожерельем. Я попыталась сорвать его с себя, мучимая угрызениями за передаренные подарки, но Дёмушка выглядел ужасно. Он был худым настолько, что в дырявых штанах, подпоясанных веревкой, виднелись тощие ноги. Даже коленки казались огромными по сравнению с ножками-палочками.

– Так, – выдохнула я, понимая, что в эту грязь лезть не хочу. – Сейчас бросаю, а ты лови…

Я сорвала с себя ожерелье, размахнулась и бросила его. Оно попало на кочку. Вот это я дала! Я обычно сахаром в чай не попадаю, а тут прямо в точку на кочку! Ему просто шагнуть на следующую и забрать.

Но тут кочка, на которую упало ожерелье, перевернулась под детской ногой. И ребенок упал в трясину!