Созданные для любви

Глава 14

Кэролайн сама себя не узнавала. Начать с того, что она только что с удовольствием позавтракала на веранде в обществе Анетт и Лиа. С удовольствием — вот что ее потрясло. И дело обошлось без обмена колкостями. Анетт приготовила омлет, Лиа поджарила тосты и заварила чай, а сама она выжала сок из апельсинов. Второе потрясение состояло в том, что она расслабилась, хотя у нее совершенно не было к тому оснований. Ее единственный в этот день телефонный разговор с офисом был коротким и практически бессодержательным, что должно было ее насторожить, но не насторожило. Работа казалась чем-то далеким, дошло до того, что Кэролайн даже не заглянула в бумаги, которые привезла с собой.

Бен, однако, далеким не казался, хотя она не звонила ему больше суток. Она словно наяву слышала его голос, говоривший, что ей нужно сделать выбор. Уже от одного этого она должна была бы не находить себе места. А тут еще Джинни. Ей бы злиться на Джинни, но она не злилась. Кэролайн чувствовала необъяснимое спокойствие. Даже курить не хотелось. Она легко представляла себе, как берет сигарету, вставляет в рот, чиркает спичкой и делает первую, самую глубокую затяжку, от которой ее легкие наполняются чем-то смертоносным, но восхитительно приятным. Казалось бы, она должна была жаждать этой отравы, так ведь нет.

Кэролайн никогда не была суеверной и гордилась тем, что всегда признает только факты. Бен первый обвинял ее в рассудочности, но здесь с ней что-то произошло. Резкие мысли не удерживались в голове, гнев мгновенно испарялся, а беспокойство если и посещало ее, то лишь ненадолго. Она словно размякла. И как ни дико это прозвучит, она почти готова была поверить, что в самой атмосфере Старз-Энд есть нечто особенное, сильно действующее на людей. Вот почему в десять утра она была в Даунли и сидела на крыльце лавки Саймона Фэллона. Саймон был плотником и специализировался на изготовлении напольных часов, во всяком случае, так сообщили ее источники — художники, с которыми она разговаривала накануне. Но эти люди упомянули имя Саймона отнюдь не в связи с часами. Саймону было без малого девяносто лет. Если и существовала некая легенда, связанная со Старз-Энд, то узнать о ней следовало у Саймона, по крайней мере так считали ее новые знакомые. Кэролайн хотелось думать, что все это ерунда, но скептик в ней уступил женщине, которая желала узнать побольше.

В переулке показался невысокий старичок. Кэролайн выпрямилась. Когда он подошел к магазину, она встала.

— Вы Саймон?

— А вы, должно быть, Кэролайн. — Голос у него был такой же старческий, как и морщинистое лицо. — Мне сказали, что вы придете.

— Значит, те, кто это сказал, были осведомлены лучше меня, — задумчиво проговорила Кэролайн.

Старик толкнул дверь своего магазина и сделал Кэролайн знак следовать за ним. Внутри, как группа приятелей, в разной степени обнаженности стояло четыре корпуса часов. Кэролайн восхищенно, во все глаза смотрела по сторонам.

— Я рассудил, что рано или поздно вы все равно появитесь, — заметил Саймон.

Кэролайн дотронулась до одного из корпусов.

— Какая красота!

— Я продаю их королям.

— Правда?

— И кинозвездам. Мои цены немногим по карману. — Что, так дорого?

— Каждая вещь уникальна.

Кэролайн потрогала верх одних часов, середину других. Бен не работал по дереву, потому она тоже в нем не очень разбиралась, но чтобы распознать превосходное качество работы Саймона, не нужно было быть большим специалистом.

Она повернулась к хозяину и увидела, что тот прислонился к верстаку в ожидании.

— Мне говорили, что вы живете здесь дольше других. Старк кивнул:

— Да, все восемьдесят семь лет.

— И что вы хорошо знаете Старз-Энд.

— Да, я там время от времени бываю.

— Вы можете рассказать мне его историю? Старик хмыкнул:

— Которую? В таких местах полно легенд.

— Я хотела услышать про влюбленных.

— Ах эту… Почему вы хотите ее узнать?

— Мне кажется, это важно.

Саймон с минуту изучал ее, потом пожал плечами:

—Пожалуй.

Он надолго замолчал.

Решив, что в эту игру могут играть и двое, Кэролайн уселась на пол между творениями рук Саймона, посреди стружек и опилок, и улыбнулась. Она может и подождать. Это была еще одна перемена, случившаяся с ней в Даунли: она стала удивительно терпеливой.

Саймон снова пожал плечами.

—Это место всегда привлекало внимание — еще бы, самый большой дом во всей округе, да еще расположен так живописно, на самом берегу.

Кэролайн продолжала улыбаться.

— Говорят, дом из мечты. Естественно, что он оброс всякими слухами и легендами.

— И большая часть из них — выдумка?

— Некоторые, но не все.

Все еще улыбаясь, Кэролайн терпеливо попросила:

—Тогда расскажите мне эти «не все».

Саймон предупредил:

— Если вы рассчитываете услышать сказку со счастливым концом, ничего не выйдет. Это печальная история.

— Ничего страшного, я все равно хочу ее услышать.

— Они встретились летом.

— Когда это было?

— Давненько, еще до вашего рождения. Она тогда снимала Старз-Энд, а он там работал.

— Они полюбили друг друга?

— Верно. Ну и скандал был, доложу я вам.

— Почему? Потому что они были из разных социальных слоев?

— Потому что она была замужем.

Кэролайн задержала дыхание и медленно выдохнула:

—О-ох.

—Вот именно «ох». Муж приезжал на выходные и каждый понедельник возвращался в город на работу. Пока его не было, она спала с садовником.

Кэролайн представила Джесса Крэя, но конечно, эта история произошла еще до его рождения.

— И что было дальше?

— Кто-то сфотографировал их вместе, снимок попал в газету.

— Фотография была компрометирующей?

— В вашем понимании — нет. Но в мое время женщине достаточно было посмотреть на мужчину с обожанием, и если это был не ее муж, она считалась падшей. Муж увидел фотографию.

— И что же он сделал?

— Сказал, что им нужно возвращаться домой. Все равно лето уже кончалось.

— И это все? — Кэролайн представлялось нечто более драматичное, например, дуэль на краю обрыва. — Никакого конфликта?

— Ее муж был не такой человек, во всяком случае, так говорили. Я-то его не знал лично, но с садовником был знаком, его тут все любили.

— Небось какой-нибудь мошенник.

— Нет, он был хорошим парнем, только влюбился по уши в женщину, которая принадлежала другому. Когда она уехала, его сердце было разбито.

— Но почему она уехала? Почему не осталась с ним, если любила?

— Не знаю, она нам не говорила. Мы ее больше не видели.

— Ни разу?

— Ни разу.

Кэролайн представила себе влюбленных, которые провели вместе одно-единственное лето, а затем расстались навсегда и больше друг друга не видели. Она не считала себя излишне чувствительной, но рассказ Саймона ее глубоко тронул.

—Вы правы, это очень грустная история.

Рассказ Саймона не просто ее тронул, а запал в душу. Вероятно, потому, что она любила Бена и ей было страшно представить, что они больше не увидятся, хотя она из принципа не собиралась ему об этом рассказывать, после того как он предъявил ей ультиматум. Ультиматумы она не любила, поэтому Бену придется подождать, пока она будет в настроении ему позвонить.

И все-таки при мысли о двух любовниках она ощутила пустоту внутри.

— И они больше не виделись? — переспросила Анетт.

Сестры снова сидели на веранде. На этот раз они пили чай со льдом и ели сандвичи. В чай Лиа добавила ломтики апельсина и лимона, получилось восхитительно. Салат из омара, приправленный лимонным майонезом и намазанный на широкие ломти домашнего хлеба, был тоже выше всяческих похвал. Все это; и чай, и салат, и хлеб — было приготовлено Лиа, и Анетт оценила бы угощение выше, если бы не ловила каждое слово Кэролайн. Легкий ветерок доносил на веранду запах океана, смешанный с ароматами цветов, и от этого рассказ Кэролайн звучал еще более романтично.

Анетт слушала как зачарованная. Она невольно представила на месте влюбленных себя и Жан-Поля, и потому печальная судьба героев той давней истории ее глубоко тронула. Правда, Анетт пребывала в таком настроении, что ее было нетрудно опечалить. Она не говорила с мужем с позавчерашнего вечера, для них это был очень большой срок. Конечно, Жан-Поль прислал ей цветы, приложив к букету открытку с короткой надписью «Je t´aime[3]». Вчера днем он позвонил, но Анетт была в Даунли. Жан-Поль передал ей через Гвен очень милое сообщение, но ничто не могло заменить ей звука его голоса.

— Никогда, — повторила Кэролайн. — По словам Саймона, она больше не приезжала в Даунли.

— Что она сделала?

— Насколько я понимаю, раз уж она уехала с мужем домой, то она с ним и осталась. В те дни женщине было не так легко развестись.

—А ее любовник

Саймон сказал, что он очень изменился и уже не стал прежним.

— Он женился?

— Я не спросила.

— Надеюсь, что нет, — предположила Анетт. — Мне кажется, что если он так сильно любил эту женщину, то другой ему было просто нечего дать.

— Но может быть, он в конце концов избавился от своего чувства?

— Я в это не верю, — заявила Анетт. — Если бы с Жан-Полем что-то случилось, я бы никогда не оправилась от удара.

— Это потому, что вы муж и жена, — рассудила Кэролайн. — Вы с ним почти двадцать лет вместе, у вас дети, он стал неотъемлемой частью твоей жизни. Но если бы с ним что-то случилось до того, как вы поженились?..

— Все равно, — настаивала Анетт.

— Неужели?

Анетт колебалась. Продолжать упорствовать означало бы ступить на зыбкую почву, когда между ними только-только стали налаживаться отношения, и тогда одно из двух: либо они в конце концов поссорятся, либо поймут друг друга лучше. И она решила рискнуть.

— Я знаю, вам обеим трудно в это поверить, — тихо сказала она, — но мы с Жан-Полем полюбили друг друга с первого взгляда. Можете считать меня безнадежным романтиком, но так оно и было. Если бы с Жан-Полем что-то случилось до того, как мы поженились, я бы до конца жизни не оправилась от потери. Возможно, я и вышла бы за другого, но любой другой в сравнении с Жан-Полем все равно бы проигрывал.

— А вдруг ты встретила бы кого-то еще лучше, чем Жан-Поль? — спросила Кэролайн.

Анетт покачала головой.

—Для меня Жан-Поль — лучше всех. — Ее глаза влажно заблестели. — Тебе, Кэролайн, или Лиа, возможно, больше подошел бы другой мужчина, но для меня лучше Жан-Поля никого нет и быть не может.

—Значит, ты считаешь, что любить можно только один раз? — спросила Лиа.

Анетт помолчала, собираясь с мыслями.

— Не совсем так. Ты можешь полюбить мужчину за его интеллект, за его доброту, за его тело или еще за что-то, но все вместе в одном человеке может встретиться только однажды.

— Как-то страшновато становится, — заметила Кэролайн.

Лиа промолчала, но по ее потрясенному взгляду было ясно, что и она почувствовала то же самое.

—Но ведь это замечательно, — продолжала Анетт. — Это значит, что, если тебе посчастливится встретить все эти качества в одном человеке, ты испытаешь ни с чем не сравнимые чувства.

— Уникальные, — задумчиво Сказала Кэролайн. — Продолжай.

— Жан-Поль и я одинаково смотрим на мир, мы единодушны в том, чего хотим от жизни и как этого добиться. Мы словно партнеры, играющие в одной команде. То, чего не хватает мне, есть у него, и- наоборот. Мы дополняем друг друга.

— И вы никогда не спорите?

Прежде чем ответить Кэролайн, Анетт вспомнила свой последний разговор с мужем.

—Так, чтобы кричать и убегать из дому, хлопая дверью, — нет. Но бывает, что в каких-то вопросах мы не согласны друг с другом. Например, по поводу моих постоянных звонков домой. — Она снова помрачнела. — Жан-Поль говорит, что я перекармливаю их своей любовью. — Она посмотрела на сестер, ожидая критики, но те промолчали, и она продолжала: — А мне кажется, что любви не может быть слишком много.

Лиа ободряюще кивнула, а Кэролайн удивила обеих сестер необычной для себя мягкостью.

— Он имеет в виду, что ты чересчур внимательна. Это еще не значит, что им не нужна твоя любовь или что ты напрасно их любишь.

—Они для меня — все, — с чувством сказала Анетт. — Если мои разговоры о семье вам наскучили — простите, но в ней моя жизнь. Я прежде всего жена и мать, а уже потом все остальное. — Отчаянно нуждаясь в поддержке и чувствуя, что может ее получить, она спешила выговориться. — Я сказала Жан-Полю, что больше не буду звонить и что пусть он сам звонит, если возникнут проблемы. Разумеется, я не хочу, чтобы у них что-то стряслось, но мне ужасно хочется услышать его голос.

—Он звонил, — напомнила Лиа, — только тебя не застал.

Это не слишком утешило Анетт.

— Мы всегда были очень близки. С тех пор как поженились, мы ни разу не расставались так надолго.

— Очень может быть, — предположила Кэролайн, — что ему тяжело, вернувшись домой после рабочего дня, заниматься еще и детьми. Наверняка он станет ценить тебя еще больше. А ты тем временем можешь наслаждаться давно заслуженным отпуском.

— Но я по нему скучаю, он мой муж.

— Ну и что, что муж? Это не мешает тебе быть самостоятельной личностью.

— Я не хочу быть самостоятельной личностью, я не хочу быть адвокатом, не хочу возглавлять крупное благотворительное общество!

— Речь не о том, что тебе нужно стать кем-то другим, — возразила Кэролайн, — а о том, что тебе нужно просто побыть самой собой. — Она откинулась на спинку кресла и улыбнулась обеим сестрам. — Я, например, сейчас не адвокат и не любовница, а просто я. Сижу себе на веранде, расслабляюсь, дышу морским воздухом и даже не вспоминаю о кратком изложении дела, которое мне полагалось здесь подготовить. Я не думаю о фирме, о том, перехватит ли кто-то, пока я отсутствую, моих клиентов или не перехватит. Я не думаю даже о решениях, которых требует от меня Бен. — Она вздохнула. — Просто пью чай на веранде, которую должен убирать кто-то другой, не я. Можешь назвать это эгоизмом, но каждому иногда полезно немного побыть эгоистом. — Она посмотрела на Анетт: — И тебе тоже не помешает этому поучиться. Анетт повернулась к Лиа:

—Как ты думаешь, Кэролайн права?

Лиа медлила с ответом. Казалось, она была где-то далеко и не без труда заставила себя вернуться к сестрам. Она глубоко вздохнула и улыбнулась.

—Мне очень не хочется это признавать, но она права. Жан-Поль тебя любит, и ты это знаешь. Он прислал цветы, звонил. Не важно, что тебя не было на месте и ты не смогла поговорить с ним. Ничего страшного. Он там, в Сент-Луисе, следит за домом и детьми, а ты здесь, навещаешь мать. Правда, она пока не объявилась, но зато здесь есть мы, твои сестры. Так что расслабься и наслаждайся бездельем, это не продлится долго.

По крайней мере с последним пунктом Анетт была согласна.

— Да, наверное, мне так и следует поступить. Они же сами уговаривали меня поехать.

— Ты свой долг выполнила, — добавила Кэролайн. — Ты много лет несешь на своих плечах ответственность за семью, нужно же когда-то отдохнуть.

Анетт проводила взглядом летящую чайку, вздохнула и устроилась поудобнее. Она действительно не отдыхала много лет, даже забыла, что такое безделье. Она посмотрела на бассейн, потом на цветы, огляделась по сторонам..

—Здесь так красиво, кругом такое умиротворение, пожалуй, я могу попытаться.

Зазвонил переносной телефон. Трубку сняла Кэролайн. Анетт выпрямилась и слушала затаив дыхание, мгновенно забыв и о красоте, и о покое, и об отдыхе. Только когда Кэролайн передала трубку Лиа, она перевела дух и снова откинулась на спинку кресла.

Сестры правы, ей действительно нужно научиться расслабляться. В конце концов, дети растут, недалек день, когда они закончат учебу и разъедутся кто куда. И чем ей тогда заниматься? Целыми днями сидеть у телефона и ждать, когда ктв-нибудь из них позвонит? Представлять себе, что с ними случилось то, о чем пишут в хронике происшествий? Вмешиваться в их жизнь? Нет, так нельзя. И нельзя каждые пять минут звонить Жан-Полю только за тем, чтобы услышать его голос. Наверное, ей нужно подыскивать работу или придется учиться вести праздную жизнь.

Как Джинни.

Нелепейшая мысль! Она не может просто бездельничать, не в ее это характере. И все-таки сестры правы — она честно выполняет свои обязанности и заслужила отдых.

—Звонила Джулия, — взволнованно сообщила Лиа, повесив трубку. — Мой хлеб быстро кончился, она просила испечь еще.

Видя, как радуется Лиа, Анетт вдруг подумала, способен ли кто-то из изысканных столичных друзей сестры обрадовать ее так же.

—Это же здорово! — сказала она.

Кэролайн подставила лицо солнцу и закрыла глаза.

— Лиа, ты в отпуске, тебе не полагается работать.

— Испечь хлеб — это не работа, это развлечение, как, например, приготовить ленч. Мне это нравится.

— По-моему, тебе нужно выполнить ее просьбу, — поддержала Анетт.

Но Кэролайн пробормотала:

—А по-моему, ты совершаешь ошибку.

Лиа стала собирать со стола тарелки.

— А ты взгляни на это с другой точки зрения, Кэролайн. Ты считаешь, что я в Вашингтоне бездельничаю…

— Я этого не говорила.

— Но думала. Так что представь, что, выпекая хлеб для Джулии, я отдыхаю от ничегонеделания.

Она повернулась и пошла в дом.

Этот спор был отголоском давних разногласий между ними тремя, но Анетт не хотела возвращаться к прежней недоброжелательности. Ей куда больше нравились их новые отношения, дружеские. Она повернулась к Кэролайн, недовольная тем, что та нарушила только что установившееся равновесие, но Кэролайн уже ушла в дом вслед за Лиа. Снова зазвонил телефон. Сердце Анетт пропустило удар. Она встала и подошла к креслу Кэролайн, рядом с которым находился телефон.

— Слушаю.

— Мама? Привет.

— Нэт, это ты? — В Анетт снова проснулся материнский инстинкт, вызвав к жизни всевозможные страхи. Нэт — самый младший, ему всего восемь, и новых кроссовок ему хватает только на три месяца. Стоило ей услышать голос младшего сына, как ее собственный голос дрогнул. — Что случилось, дорогой?

— Томас вредничает.

Анетт облегченно вздохнула и только после этого заметила, что рядом стоят Лиа и Кэролайн. Она бросила на них извиняющийся взгляд и продолжила разговор с сыном:

— В чем дело, вы подрались?

— Он не разрешает мне играть в его «Геймбой».

— Какой еще «Геймбой»?

— Ну тот, который папа ему вчера купил. Папа говорил, что мне тоже можно в него играть, а Томас не хочет со мной делиться. Мам, скажи ему, чтобы он не жадничал.

— Погоди-ка, Нэт, Томас должен был получить «Геймбой» на день рождения. — Повернувшись к сестрам, она пояснила: — Томас с самого Рождества упрашивал купить ему «Геймбой», потому что у двух его друзей он уже есть. Мы договорились, что подарим ему эту игрушку на день рождения, в ноябре. — Она снова заговорила в трубку: — Почему папа купил «Геймбой» вчера?

— Потому что Томасу было скучно.

— Скучно? Не может быть, я же расписала вам все буквально по минутам, у вас не должно быть времени на скуку!

— Но папа решил, что нам не стоит идти в клуб с Ники и Дев, а видеомагнитофон не работает, поэтому нам было нечем заняться, кроме как пойти в кино, но мы не хотим смотреть те фильмы, которые хотят смотреть они, мы решили остаться дома, и Томасу стало скучно.

Анетт никак не могла вникнуть в суть проблемы, видно она упустила что-то с самого начала.

—Давай-ка разберемся, почему папа не разрешил вам идти в клуб?

— Ну как же, ведь Томас не может плавать! — нетерпеливо ответил мальчик.

— Почему это он не может?

— Потому что ему нельзя мочить гипс!

— Гипс? Какой еще гипс? — Все-таки материнский инстинкт ее не подвел!

—Ну тот, который у него на руке. Мам, скажи ему, чтобы он не жадничал!

— Что у Томаса с рукой?

— Спокойно, Анетт, — тихо сказала Кэролайн.

Лиа прошептала:

—Если бы случилось что-то серьезное, Жан-Поль позвонил бы.

Анетт глубоко вздохнула, пытаясь взять себя в руки, и повторила вопрос уже более спокойно. Но Нэт вдруг заговорил с кем-то другим, сначала сердито, потом как будтс оправдываясь, и через некоторое время трубку взяла Девон

—Этот Нэт бывает таким бестолковым! Он не должен был ничего тебе рассказывать. Не волнуйся, мама, у Томаса все в порядке, он всего лишь сломал руку.

— Всего лишь? — недоверчиво переспросила Анетт.

— Он катался на своем горном велосипеде по тропинке в роще за школой…

—Нашел где кататься! На этой тропинке можно шею свернуть! Он же знал, что там нельзя кататься на велосипеде!

«И Томас не катался бы, будь я дома. Я ведь чувствова ла, что мне нельзя уезжать! Я говорила Жан-Полю!»

— Томас знал, что там нельзя кататься, — заметила Дэвон. Анетт отметила, что ее дочь говорит спокойно и расудительно, как взрослая. — Так что он сам виноват, впредь будет умнее.

Анетт потерла лоб.

— Расскажи, как это произошло.

— Он упал с велосипеда и скатился кубарем с небольшой ухабистой горки. У него простой перелом, ничего катастрофического, никакой операции не потребовалось, только наложили гипс.

— Когда это случилось?

— Позавчера, перед ужином.

— И вы весь вечер провели в больнице. — Анетт стало ясно, почему она допоздна не могла дозвониться домой.

— Да, сначала Томас долго добирался до дома, — объяснила Девон, — а потом нам пришлось долго ждать в больнице, потому что папа хотел, чтобы Томасом занялся только доктор Олмстед и никто другой, а он с женой был на званом обеде. Томас хотел позвонить тебе из больницы, но папа не велел тебя беспокоить. Тебе повезло, мама, что ты не с нами, Томас стал такой противный.

— У него болит рука?

— Да, болит. И он думает, что раз он сломал руку, все должны его обслуживать.

— Какую руку он сломал?

— Правую. Он жалуется, что не может ничего делать. Но занятия в школе кончились, так что писать ему не нужно, а есть он вполне может и левой рукой. Ему, правда, нельзя купаться, пока гипс как следует не схватится, но это его проблемы. Сам виноват, не надо было кататься на велосипеде там, где не разрешается. — Следующие слова Девон адресовала брату: — Да, да, Томас, папа так и сказал. Ну и что, что ты был в шлеме? Как видишь, он тебе не помог.

— Девон, передай трубку Томасу.

— Я не виноват, мам. — Анетт услышала в трубке ломающийся голос двенадцатилетнего мальчишки, который уже представляет себя взрослым. — Кто-то бросил на дорожке пустые банки из-под пива, я пытался их объехать, вильнул и свалился. Не я же их там бросил.

— И на том спасибо! — заметила Анетт. Судя по всему, положение Томаса было не таким уж серьезным. Голос сына, звучал немного вызывающе, но не был похож на голос тяжелобольного. — Как твоя рука?

— Болит. Робби пошел взять напрокат видеокассеты…

— А я слышала, что видеомагнитофон сломался.

— Его только что починили. Николь готовит поп-корн, чтобы было как в кинотеатре, но Нэт уперся как баран, ему обязательно нужно играть в мой «Геймбой». — Томас снова заговорил как двенадцатилетний мальчишка: —Мама, это ужасно! Ты сама увидишь… Нэт, не трогай!

Перепалки из-за пустяков всегда были частью семейной жизни, но Анетт неожиданно поймала себя на мысли: хорошо, что ее нет дома.

— Томас, дай ему поиграть, не вредничай.

— Девон снова хочет с тобой поговорить.

— Мама, как ты там? Хорошо проводишь время?

Анетт посмотрела на сестер, затем мимо них, на веранду. Солнце опустилось ниже, тени стали длиннее, с моря доносились крики чаек и шум прибоя. Она подумала об эгоизме и блаженном ничегонеделании и почувствовала, что стала далека от дома с его проблемами.

— Да, неплохо.

— Бабушка уже приехала?

— Нет, мы ждем ее к субботе.

— Тебе хорошо с тетей Лиа и тетей Кэролайн? Анетт снова посмотрела на сестер.

— Да, очень.

— Я рада. Хватит, мальчишки! Мама, я больше не могу говорить, Томас и Нэт подрались. Может, будет проще, если я куплю Нэту его собственный «Геймбой»? Я могу расплатиться кредитной карточкой.

— Ни в коем случае! Я оставила тебе кредитную карточку на всякий пожарный случай, покупка второго «Геймбоя» — не необходимость. Найди ему другое занятие, прояви изобретательность. Это неплохая подготовка к тому времени, когда ты саа станешь матерью.

—По-моему, я тренируюсь быть не матерью, а судьей на ринге.

— Такова жизнь. — Анетт улыбнулась, снова радуясь, что на этот раз поединок проходит без ее участия. — Всего хорошего, дорогая, поцелуй всех от меня. Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, мама.

Анетт повесила трубку, некоторое время постояла неподвижно, глядя на телефон, потом повернулась к сестрам и осторожно сказала:

— Наверное, мне нужно вернуться домой.

— Ни в коем случае! — воскликнула Лиа.

— Ты же поговорила с Томасом, — резонно заметила Кэролайн, — с ним все в порядке.

— Но он сломал руку.

— Если не ошибаюсь, ты тоже сломала руку, когда тебе было восемь лет, и ничего, пережила.

— Но он все время ссорится с Нэтом. Нехорошо, что им приходится обходиться без меня. — Анетт было необходимо, чтобы кто-то убедил ее в том, что она может не чувствовать себя виноватой.

— А почему бы им не решить свои проблемы без тебя? Все-таки они тоже члены семьи, ссоры — дело обычное.

— Разве не они уговаривали тебя поехать? — напомнила Лиа. — Они же уверяли, что справятся сами, вот пусть и справляются. Через пару часов вернется с работы Жан-Поль, он и рассудит мальчишек.

— Действительно, пусть сам с ними разбирается, — согласилась Анетт. — Так ему и надо. Позавчера я дозвонилась до них лишь в половине двенадцатого, они, наверное, только что вернулись из больницы, но он ни словом не обмолвился о случившемся.

— Он не хотел тебя волновать.

— Ну да, а теперь я гадаю, что еще они скрывают. Может, у Томаса серьезные повреждения? Восстановится ли подвижность в руке? Может, у них еще что-нибудь стряслось, а они помалкивают?

Кэролайн фыркнула:

—Учитывая, как хорошо Нэт умеет хранить секреты, вряд ли осталось что-то, чего ты не знаешь.

Анетт подозревала, что сестра права, да и к тому же дети, судя по всему, неплохо справляются с ситуацией и без нее. Девон сердилась на братьев, но в целом вела себя довольно сдержанно, дружелюбная Николь недалеко, на кухне, на Роба можно положиться, ну и, конечно, у детей есть уравновешенный и рассудительный отец, он никогда не теряет головы. Жан-Поль проследил за тем, чтобы Томас получил самую лучшую медицинскую помощь, так что на этот счет у нее совершенно нет поводов волноваться.

Однако старые привычки живучи. Чем больше Анетт думала о доме, тем хуже себя чувствовала.

—Меня мучает совесть, я чувствую, что должна быть с ними.

— Потому что Джинни никогда не было с нами в нужный момент? — спросила Лиа.

— Да. И потому, что мне нравится быть рядом со своими детьми, когда я им нужна.

Лиа и Кэролайн переглянулись. Анетт вздохнула.

—Я знаю, вы думаете, что сейчас я им не нужна. Может, так оно и есть. Я скажу по-другому. Быть рядом, когда кто-то из детей болен или пострадал, — моя потребность, это нужно мне самой. Иногда я и сделать-то ничего не могу, разве что подержать больного за руку, взбить подушку на кровати, просто посидеть рядом и почитать книжку, но мне и этого достаточно. Если бы у вас были свои дети, вы бы поняли, что я имею в виду.

Как только Анетт произнесла последнюю фразу, она тут же пожалела об этом. В прошлом именно с таких замечаний у них начинались ссоры. Сестрам всегда казалась, что она говорит с ними свысока, хотя у нее этого и в мыслях не было. Но к ее удивлению, Кэролайн сказала:

—Не обязательно иметь детей, чтобы тебя понять. Каждый из нас был ребенком, и я помню, что иногда мне не помешала бы моральная поддержка.

—Я присоединяюсь, — вставила Лиа.

Анетт недоверчиво посмотрела на сестер:

—Значит, вы со мной согласны?

Лиа взглянула на Кэролайн, та пожала плечами.

—В том, что касается моральной поддержки, — да, но не в том, что тебе нужно мчаться в Сент-Луис. Раньше ты всегда поддерживала детей и еще не раз поддержишь в будущем. Сейчас наша очередь, ты нужна нам здесь.

От изумления Анетт не нашлась, что ответить.

В эту ночь Лиа не собиралась встречаться с Джессом: в конце концов, она же не настолько к нему привязана, что жить без него не может. Пройдет не так много времени, и она вернется в Вашингтон и прекрасно будет обходиться без него.

Она сидела у себя в комнате, не зажигая света, вспоминала о своей жизни в Вашингтоне, но почему-то образы, возникающие в ее сознании, были блеклыми, словно она уехала из столицы давным-давно. Она подумала о Джулии, которой так понравился хлеб, о том, что обещала ей испечь еще. Потом Лиа вспомнила сегодняшний обед. Увидев приготовленную ею говядину по-бургундски, сестры сначала заявили, что не станут есть красное мясо, но потом уплели все подчистую. Она думала о людях, с которыми познакомилась в Даунли: местные жители оказались довольно дружелюбными. Потом она с грустью задумалась о влюбленных из Старз-Энд. От них ее мысли естественно перетекли к Джессу. Лиа представила, как он выходит из бассейна и оглядывается, пытаясь ее увидеть. Но ему нужна любовница, а не трусиха. Она должна ему кое-что объяснить.

Лиа тихо спустилась по ступенькам и вышла к бассейну, но Джесса там не оказалось. Она попыталась найти следы мокрых ступней. Следов не было. Джесс не приходил. А она еще думала, что должна объяснять свое отсутствие! Лиа понуро поплелась обратно к дому.

—Лиа?

Она остановилась. В душе вмиг ожили надежды, Лиа пыталась их подавить, но они оказались сильнее нее. Джесс подошел к ней сзади и мягко развернул ее лицом к себе.

Похоже, он не собирался плавать в бассейне. Низкий глубокий голос выдавал с трудом сдерживаемые чувства.

—Я решил испытать себя, нарочно не пошел купаться, чтобы доказать самому себе, что мне все равно, увижу я тебя или нет. Но мне не все равно.

В Лиа заговорил скептик:

— Я живу в Вашингтоне, я городская женщина.

— Но не сейчас, пока ты здесь.

— Здесь я какая-то другая.

— И какая же из двух ты настоящая?

Она и сама этого не знала. В Вашингтоне ждала выбранная ею жизнь, но то ли это, чего она действительно хотела, или просто наиболее удобный способ существования — еще вопрос. Ей очень понравилось ходить в джинсах, с распущенными волосами, на свежем океанском воздухе ее кожа приобрела румянец, которого невозможно достичь с помощью даже самого искусного макияжа. Но хочет ли она жить так триста шестьдесят пять дней в году?

Джесс привлек ее к себе. Они долго стояли неподвижно, просто обнимая друг друга.

—Хочешь капуччино? — спросил Джесс после долгого молчания.

Лиа кивнула.

Джесс привел ее в коттедж и угостил кофе. Кофеварку он купил не в местном магазине, а на Гарвардской площади несколько лет назад; похоже, Кембридж[4] был самым безопасным местом в его зимних путешествиях. Пока готовился кофе, Джесс показал Лиа развешанные по стенам фотографии и начал рассказывать о краях, где они были сняты. Он побывал в таких местах, о которых Лиа и думать не осмеливалась, и она ему очень завидовала.

Взяв чашки с кофе, они прошли в теплицу. Воздух был насыщен запахами плодородной земли и свежей зелени. Лиа бессчетное количество раз пила кофе в самых разных кафе, но ни в одном из них не было столь романтической атмосферы, как в теплице, особенно когда Джесс принес из дома свечу и зажег ее. Он достал откуда-то скамью, и они оседлали ее с двух сторон лицом друг к другу, поставив перед собой чашки с дымящимся кофе. Лиа вздохнула:

— Здесь удивительно романтично.

— Кому-то может показаться, что здесь сыро и неудобно.

— Только не мне и только не здесь. Старз-Энд вообще очень романтичное место. В нем есть некое особое очарование, отчего люди и вещи становятся другими. Взять хотя бы моих сестер и меня. Всю нашу взрослую жизнь мы были друг другу поперек горла, но здесь мы удивительным образом поладили между собой. Они очень милы: Кэролайн не смотрит на всех свысока, как обычно, а Анетт не ведет себя как мамаша.

— А ты?

— Я не веду себя как фифа.

— Как фифа? — Джесс усмехнулся. — Это как?

— Ну, обычно я даю сестрам понять, что каждый вечер хожу на вечеринки, каждый день сплю до полудня, а потом только тем и занимаюсь, что хожу по магазинам, к парикмахеру или к маникюрше.

— Зачем ты создаешь о себе такое представление?

— Потому что таким образом я показываю, что не похожа на них, и предупреждаю, чтобы они не вздумали сравнивать себя со мной. Когда меня сравнивают с сестрами, сравнение всегда не в мою пользу.

— Но меня ни одна из них не привлекает.

Лиа не знала, смеяться или плакать, потому что если бы Джесса заинтересовала одна из ее сестер, у нее возникли бы совсем другие проблемы.

—Да, они тебя не привлекают, но каждая из них добилась в жизни куда большего, чем я. Кэролайн — компаньон в солидной юридической фирме. У Анетт пятеро детей. Не один, не два — пятеро, и хотя я иногда смеюсь, что она ведет себя как супермамочка, на самом деле она очень хорошая мать.

— А ты хотела бы иметь детей?

— Конечно! Но из меня, наверное, получилась бы ужасная мать.

Джесс медленно покачал головой и убежденно сказал:

—Нет, это не так.

—Ты пристрастен.

Джесс кивнул.

Он ее любит. Лиа чувствовала это по теплоте, исходящей от него, по его глазам, по нежности рук. Она слышала признание в любви в резких звуках, которые вырвались у него, когда он был в ней, — эти звуки выдали, что он хотел быть к ней еще ближе. Джесс настойчиво повторял, что они созданы друг для друга, и в глубине души Лиа в это верила. Но все же задавалась вопросом: может, все дело в очаровании места, Старз-Энд?

— Кэролайн сегодня услышала в Даунли легенду о несчастных влюбленных из Старз-Энд, — сказала Лиа. — Ты ее знаешь?

— Смотря какую легенду ты имеешь в виду.

— О замужней женщине и садовнике.

— Я ее знаю.

—Это было на самом деле? Джесс кивнул.

— И они действительно после того лета больше не виделись?

— Нет.

— И даже не переписывались, не разговаривали по телефону?

— Нет.

— Но говорят, что они любили друг друга.

— Да, очень.

— Тогда почему она уехала? Только потому, что так велел муж?

— Он ей не приказывал, она сама все решила.

— Она любила мужа?

— Этого я не знаю.

— Но садовника она любила? И он ее. Как это грустно. Ты его знал?

— В городе его все знали.

— Он до сих пор здесь живет?

— Нет, он умер довольно давно.

— От чего он умер?

— Его сердце просто перестало биться.

— Наверное, оно было разбито. — Лиа казалось, что ответ напрашивается сам собой, но она тут же спохватилась: — Не обращай внимания, я сказала глупость. Это не научное понятие.

Его сердце действительно было разбито. Та женщина забрала с собой кусочек его сердца, и рана так и не затянулась. Он пытался жить без этого кусочка, но не смог.

— Нам остается об этом только догадываться. Вероятно, у него была депрессия.

— Называй это как хочешь, но он никогда не оправился от раны.

— Но почему он за ней не поехал?

— Из гордости. А еще потому, что он ее любил. Она приняла решение, и он его уважал, Он боялся, что если вдруг объявится у нее на пороге, то только осложнит ей жизнь. Кроме того, он ничего не мог ей предложить, она была богата, а у него ничего не было.

Лиа отвела взгляд от его глаз и уставилась в чашку.

— А как бы ты поступил на его месте?

— Так же.

— И ты бы не попытался за нее бороться?

—При таких обстоятельствах — нет. Лиа снова посмотрела ему в глаза:

— Даже если бы ты был уверен, что встретил единственную женщину, предназначенную тебе судьбой?

— Даже если бы был уверен, — тихо сказал Джесс с той же серьезностью, которая поразила ее с самого начала. — Любовь — это одно, а жизнь — совсем другое, иногда они вступают в противоречие. — Глаза Джесса удерживали ее взгляд. — Но я не на его месте. Я получил образование, у меня есть кое-какие сбережения, я могу жить в любом месте, где захочу. Только я хочу жить здесь.

Лиа всегда это чувствовала и за это любила Джесса еще больше. Но это ничего не меняло. Проглотив ком в горле, она встала со скамейки, взяла чашку и, пройдя через пристройку, отнесла чашку на кухню. Когда она споласкивала чашку под краном, Джесс подошел к ней сзади и положил руки на кухонную стойку по обе стороны от нее.

— Лиа, я повидал мир, бывал в самых разных местах, но чем больше я видел, тем яснее понимал, что больше всего люблю это место. Это не упрямство, а убеждение, основанное на опыте. При желании я мог бы поселиться в Вашингтоне, поступить на работу в ботанический сад, у меня есть там связи — один парень, с которым мы вместе учились. Но я не хочу. Я не буду там счастлив. А если я не буду счастлив, я не смогу сделать счастливой тебя.

«Но там мой Дом!» — хотелось крикнуть Лиа. Она закрыла глаза и прислонилась к нему спиной. Джесс такой сильный, такой надежный. Он обнял ее еще до того, как она успела об этом попросить, и ей внезапно расхотелось думать о будущем. Джесс прикасался к ней, снимал с нее одежду, исследовал ее тело руками, губами, и под его прикосновениями оно превращалось в нечто, предназначенное ему одному.

Они занимались любовью в кухне, потом он отнес Лиа на кровать, и они снова занимались любовью, потому что только через страсть Лиа могла выразить свои чувства к нему.

Когда Лиа проснулась, Джесс стоял у окна. Его нагое тело, четкое вырисовывавшееся на фоне светлеющего неба, поражало своей мужественностью, ни один художник не смог бы создать столь мужественный образ. Лиа не могла с ним расстаться, это было так же невозможно, как перестать дышать. Встав с кровати, она подошла к нему, положила ладони ему на грудь и прижалась щекой к его теплой спине.

Они вместе приняли душ, оделись и пошли к хозяйскому дому. Лиа оставила сестрам записку, что отправилась прогуляться. Потом Джесс показал ей цветущий луг. Это было особенное место: красочный ковер из люпинов, цветущего чертополоха и «индейского одеяла» в обрамлении из яркой июньской зелени леса.

—Калейдоскоп богов, — сказал Джесс, явно настроенный на лирический лад, выдающий его любовь к этой земле. Он лег на траву. — Изменится время года, да даже просто погода изменится, и поменяются все краски.

Лиа легла рядом с ним среди цветов. На листьях блестела роса, понемногу начинало пригревать солнце, пахло травами и медом. Она смотрела на Джесса, и это зрелище захватывало даже больше, чем красота природы. Она перевернулась на бок и провела пальцем вдоль лучиков морщинок, разбегающихся от его глаз. С годами морщин будет больше, это естественно, но Лиа знала, что лицо Джесса станет еще более выразительным.

Несколько часов спустя она снова вернулась к этой мысли, когда разглядывала лица местных жителей, завтракавших в ресторане «У Джулии». Хозяйка села за стол рядом с Лиа на место, которое незадолго до этого освободил Джесс.

— Куда он ушел?

— В хозяйственный магазин, узнать цены на разбрызгиватели для шлангов.

Джулия вздохнула.

— Как же мне нравится Джесс! — Она отломила кусочек от пончика с начинкой из лесных ягод и отправила в рот. — Не много мне доводилось встречать таких чутких мужчин, как он. Иногда я даже думаю, что с моей стороны большая глупость — упустить такого парня, не попытаться его заарканить. Но у меня есть Хоуэлл, да и Джесс в мою сторону даже не смотрит. Зато вы ему нравитесь.

— Вы так думаете?

Иногда Лиа спрашивала себя, насколько заметны их отношения окружающим.

Джулия довольно улыбнулась:

—Еще бы. Я видела, он с вас глаз не сводит, Джесс никогда еще ни на кого так не смотрел. Между прочим, не я одна это заметила, за последние сорок минут три разных человека показывали мне на вас.

—О Господи… — смутилась Лиа.

Джулия усмехнулась:

— Не волнуйтесь, вы двое отлично смотритесь вместе, и, конечно, всем это интересно. Я имею в виду, что в этом есть что-то символичное… после того, что случилось с вашей матерью.

— Символичное?

— Ну да, наверное, вам передались от матери какие-то гены, и вы обе реагируете одинаково, когда оказываетесь в наших диких местах. Хотя, с другой стороны, может быть, дело не только в этом. Мужчины-интеллектуалы — порядочные зануды, а мужчины, которые работают руками, порой намного привлекательнее, если вы понимаете, что я имею в виду. Лиа, вы меня слышите?

Лиа оторопела. Ошеломляющий ответ напрашивался сам собой, и она его уже знала, но все равно должна была задать вопрос:

— Что случилось с моей матерью? Джулия вдруг изменилась в лице:

— Но вы же знали, правда?

— Что с ней произошло? — повторила Лиа.

— Проклятие!

— Джулия, ответьте мне.

— Вы не от меня должны были узнать. Черт возьми, разве она вам не рассказала? Разве не потому она купила Старз-Энд?

— Джулия, прошу вас, произнесите это вслух, я хочу услышать.

Джулия вздохнула, явно сожалея о своей болтливости.

—Лиа, той женщиной была ваша мать. Это она была с садовником.