Созданные для любви

Глава 8

Внутренние часы Кэролайн были настроены на чикагское время, поэтому она по привычке проснулась в шесть — в семь по местному времени. Спустившись вниз, она застала на кухне Лиа, та уже заварила чай. Кэролайн мысленно приготовилась к худшему, но чай оказался заварен неплохо, даже более чем неплохо, отлично, если быть честной.

— Что это за чай?

Лиа читала газету.

— Не знаю точно, может, «Дарджилинг», а может, «Эрл Грей», в буфете было несколько банок с разными сортами.

— Чай листовой? — Напиток имел изысканный аромат и насыщенный цвет. Кэролайн догадывалась, что из пакетиков такой заварки не получится, и Лиа этого не отрицала. — Ты меня поразила.

Сестра пожала плечами:

— Ну и что, я и готовить умею. Даже нам, светским женщинам, приходится иногда есть и пить.

— Это твои слова, не мои, — предупредила Кэролайн. — Я не способна вести остроумные беседы с утра, пока не выпью пару чашек чая. — Она с любопытством посмотрела на сестру: — Ты всегда так рано встаешь?

Лиа отложила газету.

— Кэролайн, не могу же я каждый день спать до полудня! Между прочим, я не хожу каждый вечер на приемы. Кроме всего прочего, здесь потрясающий рассвет.

— Как, ты видела рассвет? — изумилась Кэролайн.

— Наши спальни выходят на восток, и я не стала задергивать занавески.

— А я, не задумываясь, задернула свои шторы. Привычка.

Лиа, казалось, немного оттаяла.

—Вчера я сделала то же самое и только позже поняла, чего себя лишила, поэтому решила не повторять одну и туже ошибку дважды. Зрелище такое, что дух захватывает. Сначала солнце поднимается из воды, потом освещает при брежные скалы, потом — цветы… Лиа мечтательно вздохнула.

Кэролайн задержала взгляд на вазе с ярко-синими цветами, которая стояла в центре стола.

— Это дельфиниум?

— Да, я срезала его во дворе. Пришлось срезать немного короче, чем мне нравится, в других комнатах стебли подлиннее, но мне очень хотелось поставить немного и сюда. Они уже скоро отцветут.

Кэролайн сделала еще глоток чая. Удивительное дело, чай не утратил аромата даже сейчас, когда было выпито полчашки. Она предположила, что отчасти дело в здешней атмосфере. Окна и стеклянные двери были открыты, соединяя комнату с внешним миром, и от этого воздух в комнате становился таким же бодрящим и ароматным, как чай, но вместе с тем в нем была разлита какая-то лень, праздность.

Ощущения, которые она здесь испытывала, не имели ничего общего с ее жизнью в Чикаго и, хотя детали отличались, чем-то напоминали то, что она чувствовала в доме Бена. При мысли о Бене Кэролайн стало одиноко.

— Я хочу сегодня утром пройтись по галереям в Даунли. А у тебя какие планы?

— Я собиралась почитать.

Кэролайн такой вариант вполне устраивал: никто не помешает ей идти тогда, когда ей вздумается, и в том темпе, который ее устраивает. Но Лиа выглядела такой маленькой, юной и почему-то хрупкой, что Кэролайн невольно вспомнилось, как давным-давно, когда ей было одиннадцать, а потом двенадцать, а Лиа пять, а потом шесть, она брала ее с собой поиграть. Позже, когда они подросли, разница в возрасте между ними стала ощутимее, и их дороги разошлись. Кэролайн училась, Лиа ходила на свидания, и они соперничали друг с другом за внимание Джинни.

Но сейчас у Кэролайн не было настроения с кем-либо соперничать, Старз-Энд дышал миром и покоем. И она совершенно искренне предложила:

—Хочешь пойти со мной?

Лиа улыбнулась, но покачала головой:

—Нет, спасибо, лучше я останусь.

Кэролайн не стала настаивать, налила себе вторую чашку чая, прочла первую страницу газеты. Это, конечно, не «Санди тайме», но новости узнать можно. Потом, допив чай, ушла к себе переодеваться, а когда вернулась, то застала внизу Анетт, которая говорила по телефону.

—Да, Девон, я все понимаю, Но раз у Томаса болит живот, ему не стоит кататься на качелях. — Она прикрыла трубку рукой и прошептала Кэролайн: — Возникла небольшая проблема. — Она снова заговорила в трубку: — Нет, Девон, кататься на лодке ему тоже не стоит, лучше оставаться на твердой земле. Почему бы вам не сходить, например, в Зал спортивной славы? — Анетт посмотрела на сестру. — Ты едешь в город? Отлично, замечательная мысль, Девон. Я уверена, ему понравится.

— Я возьму «вольво», — промолвила Кэролайн. — Гвен мне сказала, где лежат ключи.

— Подожди, я поеду с тобой! Девон, мне надо бежать, но я позвоню после ленча. Ни в коем случае не позволяй Томасу есть острое. Я готова поспорить, что живот у него разболелся из-за хот-догов с красным перцем, которые он ел вчера днем. Пусть поест что-нибудь пресное, мягкое, например, бананы или сырные тосты. Хорошо, дорогая?

Кэролайн остановилась у входной двери в ожидании Анетт.

— Удобно, наверное, когда муж — врач, его не испугают детские болячки.

— В том-то и беда, — вздохнула Анетт. — По сравнению с тем, что ему приходится видеть, боль в животе кажется мелочью. Я так и знала, что стоит мне уехать, как кто-нибудь заболеет.

— Анетт, у мальчика всего лишь заболел живот, тебе не обязательно мчаться домой.

—Может быть, — не очень уверенно согласилась Анетт.

Дорога до Даунли изобиловала поворотами, Кэролайн приходилось вести машину очень аккуратно.

—Не хотела бы я ехать по такой дорожке дождливой ночью, да еще после пары банок пива.

Она подумала о незадачливых водителях, которых ей не раз приходилось защищать в суде. Как правило, это бывали состоятельные чикагцы, имеющие проблемы с властями; они пытались притупить тревогу выпивкой, а в результате только усугубляли свое положение.

—Помнишь, как мы болели ветрянкой? — спросила вдруг Анетт.

Ветрянка? С чего бы Анетт об этом вспомнила? Кэролайн бросила на сестру недоуменный взгляд:

— Конечно, помню, мне тогда было девять лет.

— Мне было шесть, а Лиа — три. Мать решила, что будет удобнее, если мы переболеем все сразу, поэтому она повезла нас навестить больного мальчика, который ходил с Лиа в одну детсадовскую группу, и в течение трех недель мы все покрылись пятнами. И что же Джинни?

— Джинни была в своем репертуаре — занималась собственными делами, словно ничего не произошло.

— Она купила нам раскраски — три совершенно одинаковые раскраски для троих детей разного возраста с разными интересами. Помню, как она сидела в кресле, которое всегда стояло в углу ее спальни, и обнимала Лиа.

— Тебя она тоже обнимала, — вставила Кэролайн.

— Нет, не меня, только Лиа.

Однако Кэролайн помнила это очень отчетливо, так же как помнила свою обиду.

—Она обнимала Лиа и тебя, я помню. Когда я отказалась взять раскраску, она достала с нижной полки номер «Нэшнл джиографик» и дала мне. Сказала, что мне будет интересно его посмотреть. Мне действительно было интересно, но хотела-то я другого.

Анетт повернулась к сестре:

—Нам всем нужна была она сама, но, как всегда, ее внужный момент не было. А если даже она была с нами, то не всей душой. Мать делала все правильно: могла подойти поправить одеяло, погладить по головке или потрепать по щечке, посидеть рядом — совсем немного, сказать то, что полагается в таких случаях, но я никогда не чувствовала, что она по-настоящему переживает из-за моей болезни. Она относилась к моей болезни пренебрежительно, говорила; «Не ты первая болеешь ветрянкой и не ты последняя». Ничто не казалось ей экстраординарным, события шли размеренной чередой и… все было бежевым.

Кэролайн понимала, что Анетт имеет в виду. Джинни не любила ничего яркого — красного, лилового или оранжевого, лишь изредка среди одежды, например, могло попасться что-нибудь серовато-коричневое или цвета слоновой кости, в крайнем случае — розовое или светло-зеленое, но нормой считался спокойный нейтральный бежевый.

— Я хотела, чтобы она мне посочувствовала, — продолжала Анетт, — может, даже немножко всплакнула, чтобы у нее тоже что-нибудь зачесалось, потому что чесалось у меня.

— Джинни никогда не проявляла эмоций.

— Она их никогда не испытывала. Казалось, она составила для себя список вещей, которые полагается делать матерям, и делала все из этого списка только потому, что так положено, потому что этого от нее ждали, а потом вычеркивала соответствующую строчку: дело сделано, обязанность выполнена. Она никогда не выходила за рамки чувства долга и, уж конечно, никогда не ставила себя на наше место. Я же все время это делаю, я все переживаю вместе со своими детьми. Значит, по-твоему, если я беспокоюсь из-за самочувствия Томаса, это неправильно?

Кэролайн так не считала, по ее мнению, Анетт совершенно точно оценила Джинни как мать, даже если она сама несколько перегибает палку в другую сторону.

— Твое участие достойно восхищения, но это еще не повод сломя голову мчаться домой. О Томасе могут позаботиться и другие, он знает, что ты о нем думаешь и переживаешь за него, ведь так было всегда. Он не сомневается, что, если бы не эта история с новым домом Джинни, ты была бы с ним и сейчас.

— Да, я знаю.

— Любовь к матери — самое прочное чувство из всех. Можно любить мать, даже если по-человечески она тебе не нравится. Работая в округе, я достаточно насмотрелась на несчастных, забитых детей, которым надо было бежать от своих матерей куда глаза глядят, но они не убегали. Они оставались с матерями.

— Думаю, любовь не единственная причина.

— Не единственная, но самая сильная. В детстве ты еще не можешь дать название своему чувству; став подростком, начинаешь против него бунтовать, а позже, когда наконец уходишь из родительского дома, думаешь, что перерос его. Но это не так. Можно делать вид, будто любовь к матери — это всего лишь слова, но когда после долгой разлуки встречаешь мать, то вдруг замечаешь, что у нее прибавилось морщин, на руках выступили старческие пигментные пятна. И тебя это волнует. Потом ты получаешь письмо, где она пишет, что ей исполняется семьдесят, и ты понимаешь, что больше не можешь притворяться. Все-таки ты что-то чувствуешь, и это «что-то» живет в тебе, как страх.

Анетт тихо продолжила мысль сестры:

—Поэтому ты берешь билеты, которые она прислала, и используешь их по назначению, хотя тебе совершенно не хочется этого делать.

Кэролайн благодарно улыбнулась сестре, радуясь, что хотя бы в этом вопросе они настроены на одну волну. Затем впереди показался городок, и она снова посвятила все внимание дороге.

Вдоль главной улицы городка выстроились магазины, торгующие продуктами, лекарствами, книгами, скобяными изделиями, почтовыми марками. Анетт пожелала купить сувениры детям, и Кэролайн высадила ее возле универмага, а сама поехала дальше. Свернув за угол, она оказалась на набережной. Здесь, между рыбацкими домиками и магазинчиками снастей, расположились картинные галереи, одновременно служившие художникам мастерскими. Кэролайн насчитала их четыре, хотя старый рыбак, у которого она спросила дорогу, уверял, что дальше есть еще.

Выбрав одну наугад, Кэролайн толкнула покоробившуюся деревянную дверь, шагнула вперед и чуть не упала: пол оказался на два дюйма ниже уровня порога.

—Смотрите под ноги, — запоздало предупредил мужской голос.

Если бы дело происходило в Чикаго, Кэролайн поинтересовалась бы, почему на двери не висит табличка с предостережением, и предупредила, что в случае травмы пострадавший может привлечь хозяев к суду. Но дело было в Даунли, в более чистом и невинном мире, поэтому она промолчала и просто огляделась.

Экспозицию галереи составляли картины, развешанные по грубо обструганным дощатым стенам, причем под каждой картиной на полу стояло еще несколько других, просто прислоненных к стене. Кэролайн увидела пейзажи, морские виды и натюрморты. Все работы поражали колоритом.

— Ищете что-нибудь интересное? — спросил тот же голос.

— Может быть. Я пойму, когда увижу.

Возможно, она уже нашла то, что искала. Ее взгляд выделил одно из полотен, висевших на стене, и все время возвращался к нему. Это было выполненное в довольно свободной манере изображение цветочного луга, причем краски цветов повторяли цвета моря. Она уже представляла, как этот пейзаж будет смотреться на стене в холле у Джинни.

— Вы у нас проездом?

— Не совсем так, я приехала на две недели, — ответила Кэролайн, все еще глядя на картину. Повернувшись, она увидела перед собой бородатого мужчину лет пятидесяти, в синих джинсах и заляпанной красками футболке.

Кэролайн протянула ему руку.

—Кэролайн Сент-Клер, моя мать — новая владелица Старз-Энд.

Художник пожал ей руку, но после некоторой заминки. По-видимому, он не привык здороваться за руку, особенно с женщинами. Однако в его глазах читалось любопытство.

—Джек Айви. Так вы дочь новой хозяйки? Кэролайн кивнула:

—Да. Я приехала вчера.

—Ваша мать тоже приехала?

—Нет, мы ждем ее завтра или послезавтра.

—Правду говорят, что она собирается жить здесь постоянно?

Кэролайн собиралась кивнуть, но передумала. Ее настолько поразила новость о переезде матери, что об остальном она просто не задумалась, например, о том, сколько времени Джинни собирается здесь проводить.

— Возможно. Честно говоря, я сама точно не знаю. Не исключено, что на зиму ей захочется уехать туда, где потеплее. — Кэролайн указала на пейзаж, который привлек ее внимание. — Ваша работа?

— Моя.

— Здесь все картины ваши?

— Нет, не все, сюда приезжает много художников. Я беру на комиссию лучшие работы.

— А кто их покупает? Наверное, в основном туристы?

Художник усмехнулся:

—Если бы я рассчитывал только на туристов, я бы с голоду умер. Нет, есть ребята, которые берут мои картины и продают их в других местах. Они мне неплохо платят.

Кэролайн легко могла себе это представить. Впрочем, Джек Айви не производил впечатления человека, жадного до денег. Скорее он показался ей одним из тех, кто уютнее всего чувствует себя в простой одежде, в окружении привычных, старых, пусть даже сломанных вещей. Картина, над которой он, по-видимому, работал в настоящее время, стояла на старом мольберте. Кэролайн заметила стол — обычную дверь, положенную на козлы, — и швейную машинку, вполне возможно, купленную случайно. В студии не было никаких излишеств, даже, как ни странно, не было ламп. По-видимому, рабочий день художника совпадал со световым, и вряд ли плата за аренду этого помещения была высокой.

— Что за человек ваша мать? — спросил Джек Айви.

Кэролайн повернулась, даже, пожалуй, слишком резко.

—Я не имел в виду ничего оскорбительного, — быстро сказал художник. — Мне просто любопытно. В наши края не часто переселяются новые люди неизвестно откуда. Большинство из тех, кто переезжает, или родились здесь и возвращаются, пожив в другом месте, или перебираются сюда к родным.

Такая точка зрения объясняла любопытство хозяина студии, однако для Кэролайн она не стала поводом открывать душу первому встречному. И пусть у них с матерью мало общего, она не собиралась порочить ее в глазах посторонних. Поэтому Кэролайн просто сказала:

— Она приятный человек.

— Красивая?

В Кэролайн проснулась феминистка.

— Разве это имеет значение?

— А вы, оказывается, ершистая, — сказал художник. — Нет, это не важно, я спросил просто из любопытства.

Что ж, Джек Айви любопытен, но Кэролайн — жительница большого города, более того, она сделала успешную карьеру в той сфере, в которой скрытые мотивы — обычное дело, а мания преследования — чуть ли не норма жизни. Грустно, что недоверие не покидает ее и здесь, в маленьком городке, где жизнь проще и чище.

— Да, она красивая. — Кэролайн вздохнула и перевела взгляд на картину. — Это местный вид?

— Это кусочки из разных местных видов. В основном я так и работаю. Сидеть на месте и просто копировать то, что вижу, — это не для меня. Я стремлюсь придать пейзажу собственный стиль.

— Понятно, — кивнула Кэролайн, — вы вбираете все в себя, пережевываете и выплевываете обратно на холст, говоря словами одного моего знакомого. Он тоже художник.

— Это он верно подметил. Где он живет?

— К северу от Чикаго.

— Вы тоже там живете?

— Нет, я живу в самом городе.

—А ваша мать? Я слышал, она из Филадельфии.

— Так и есть.

— И еще говорят, она овдовела. Когда умер ее муж?

Кэролайн снова насторожилась. Она не привыкла отвечать на личные вопросы, однако любопытство художника казалось вполне безобидным, да и сведения, которыми он интересовался, не были тайной.

— Он умер три года назад.

— Он был вашим отцом?

Кэролайн не сразу поняла, к чему клонит Джек Айви.

—Да.

Художник присвистнул:

— Выходит, они все это время жили вместе!

— Ну, я не такая уж древняя старуха, — протянула Кэролайн, всматриваясь в его лицо. — Почему-то считается, что местные жители замкнуты и немногословны. Любопытство — ваша личная особенность, или молва ошибается?

Он улыбнулся:

—Не так уж и ошибается. Мы в Даунли действительно не любим болтать лишнее, но, как я уже сказал, здесь все очень удивились, когда ваша мать купила Старз-Энд.

Кэролайн вспомнила разговор с таксистом.

— Мою мать будут считать чудаковатой особой и держаться от нее на расстоянии?

— Не обязательно, это зависит от нее. Мы народ незлобивый, просто осторожный. — Он усмехнулся: — И любопытный.

Его усмешка была настолько бесхитростной, что Кэролайн поняла, что не может на него злиться. А может, причина была в том, что в студии Джека Айви ее окружал знакомый запах красок, напоминавший о Бене, и от этого она чувствовала себя непринужденно. Кэролайн задержалась еще на некоторое время и осмотрела все до единой картины. Одну она купила — ту, которая с самого начала привлекла ее внимание.

В следующей галерее были выставлены работы трех художниц. Две из них, когда Кэролайн вошла, работали за мольбертами, третья присоединилась к ним позже и приняла участие в разговоре. Джой — так ее звали — была родом из Невады, и ей хотелось узнать абсолютно все о новой хозяйке поместья Старз-Энд. Кэролайн это позабавило; ловко уклоняясь от вопросов, она рассказала ей лишь немногим больше, чем Джеку Айви.

То же самое повторилось и в третьей галерее — меньшего размера, чем две предыдущие, расположенной в боковой улочке, ведущей к пристани. Здесь в основном были выставлены портреты, созданные владельцами галереи — художниками-супругами.

—Мы получаем заказы по почте, — объяснили художники, — заказчик присылает свою фотографию, и мы пишем по ней портрет.

О себе они больше ничего не рассказали, зато, как и другие, пожелали узнать как можно больше о Джинни.

Кэролайн начала чувствовать себя в некотором роде знаменитостью. Однако при этом она старалась давать как можно меньше конкретной информации. В конце концов, это не ее дело, пусть Джинни сама решает, что рассказывать, а что — нет.

Заметив в переулке несколько магазинчиков местных ремесленников, Анетт свернула с главной улицы, зашла в первый — и была поражена. Ей еще не приходилось видеть такое великолепие: пледы, вышитые подушки, настенные панно, коврики — все эти вещи были здесь, одна изысканнее другой. Мастера, сотворившие эти шедевры, были рады рассказать все о своей работе — пока Анетт не представилась. Тогда они сами засыпали ее вопросами.

— Почему ваша мать решила купить Старз-Энд? — спросил один.

— Кто будет жить с ней в доме? — полюбопытствовал другой.

—Какая она? — поинтересовался третий.

Если на первые два вопроса Анетт ответила коротко и сразу, то над третьим ей пришлось задуматься. Она не собралась говорить посторонним людям что-то дурное о Джинни.

— Моя мать — светская женщина, она наверняка будет часто заходить в ваши магазины. Ей нравится встречаться и беседовать с людьми.

— Она чувствует себя одинокой после смерти мужа?

— Конечно, ей его не хватает, но у нее много друзей, есть кому ее утешить.

— Друзья будут приезжать к ней в поместье?

— Не сомневаюсь, что они побывают у нее в гостях, — ответила Анетт, как она надеялась, уверенным тоном. Джинни будет легче установить хорошие отношения с местными жителями, если они посчитают, что ее приезд пойдет на пользу их бизнесу. Впрочем, делая покупки, Анетт думала не столько о процветании художников, сколько об общей комнате в доме Джинни. Выбрав плед, выполненный в разных оттенках синего и бирюзового, она взяла покупку с собой и перешла в следующий магазин. Здесь были выставлены изделия из глины, и посмотреть было на что. Анетт так ошеломили яркие краски скульптур, что она-отмахнулась от всех вопросов о себе и заговорила о том, что ее поразило.

— Наверное, в здешнем воздухе присутствует нечто особенное, поэтому у вас и получаются такие необыкновенные вещи. В изделиях местных мастеров есть что-то дикое, необузданное. Я вижу здесь краски моря и цветов, которые растут в парке моей матери, только еще более яркие.

— В этом нет ничего удивительного, — сказали ей в ответ. — Старз-Энд — особое место, в некотором роде волшебное.

Анетт была заинтригована.

— Правда?

— Ну да, в поместье царит особая, романтическая атмосфера, говорят, это место, где люди влюбляются.

— Как мило, — с улыбкой заметила Анетт. — Из-за особой обстановки?

— Да.

Она и сама это чувствовала. В доме и окружающем егс парке действительно было что-то колдовское. Анетт спросил, себя: знала ли об этом Джинни и имело ли это какое-то значение для нее? Джинни никогда не отличалась склонностью ъ фантазиям.

Однако теперь Анетг было легче понять, почему горожанам так не терпелось узнать побольше о новой хозяйке Старз Энд. Разумеется, в следующем магазине ее снова засыпала вопросами. На этот раз она была щедрее на ответы, даже рассказала кое-что о жизни Джинни в Филадельфии, о ее недавней поездке в Палм-Спрингс, о благотворительной деятельности.

—Она счастлива?

Вопрос показался Анетт странным и озадачил ее.

—Что вы имеете в виду?

—Ей нравится жизнь, которую она ведет?

Художница Эди Стилмен, задавшая этот вопрос, — на вид она была немного старше Джинни, — владела магазином вместе со взрослой дочерью. Когда Анетт только вошла, то застала и внучку, олицетворение деревенской простоты и улыбчивости. Семья была явно дружная, вероятно, этим и объяснялся вопрос.

— Да, она довольна жизнью, — ответила Анетт, хотя вдруг поняла, что не знает наверняка. Джинни казалась счастливой и никогда не жаловалась.

— Ее дом в Филадельфии был похож на Старз-Энд?

— Нет, он был большим, в строгом стиле, но тоже красивым.

— Она когда-нибудь говорила с вами про Старз-Энд?

— Вы имеете в виду, обсуждала ли она предстоящук покупку? — Анетт старалась говорить правду, не рассказывая при этом больше, чем необходимо. — Вообще-то у моей матери довольно независимый характер, у нее нет привычки обсуждать свои планы. Купив этот дом, она преподнесла нам сюрприз. Мама любит сюрпризы. А знаете, мне очень нравятся эти подушки. — Чехол подушки был соткан из пряжи, оттенок которой плавно переходил из бледно-розового в цвет фуксии. — Это как раз то, что нужно, чтобы оживить мамину гостиную.

Анетт купила шесть подушек разного размера и дипломатично удалилась..

Лиа в это утро тоже съездила в город, купила три пары голубых джинсов, пару джинсовых шорт, шесть футболок — три белых и три цветных, просторный свитер и кроссовки. На мысль о джинсах ее навела Кэролайн, купить футболку подсказала, сама того не подозревая, Анетт. Лиа решила, что сочетание одного с другим будет выглядеть в Старз-Энд очень уместно.

Полагая, что хотя бы одна из сестер вернется в поместье раньше нее, Лиа переоделась еще в магазине и поехала домой в новой одежде. Однако «вольво» перед домом еще не было. Видя, что сестер нет, Лиа поспешила в свою комнату, оторвала от купленной одежды ярлыки и повесила вещи в шкаф, перемешав их с модными нарядами, привезенными из Вашингтона. Затем посмотрелась в зеркало и без ложной скромности заключила, что отлично выглядит в джинсах и белой футболке. Очень стильно и даже модно. Только волосы портили дело. Уезжая из дома утром, она аккуратно зачесала их назад и заколола шпильками. Но влажный воздух сделал свое дело: волосы снова стали виться, непокорные пряди все время выбивались из прически.

Лиа вынула шпильки и помассировала кожу, потом встряхнула головой, позволяя волосам свободно рассыпаться по спине. Стоя перед зеркалом, она попробовала разные варианты прически, перекинула длинные локоны на одну сторону, потом на другую. Вдруг ее осенило. Она намочила щетку и стала энергично расчесывать пряди. Влага — это как раз то, чего не хватало ее кудрям, чтобы они завились в полную силу.

Лиа отступила на шаг и еще раз придирчиво осмотрела себя в зеркале. Оказывается, она выглядит весьма неплохо. К футболке и джинсам кудри подходят гораздо больше, чем волосы, собранные в строгий узел, и прическа без шпилек, которые вечно впиваются в кожу, гораздо приятнее. Ее парикмахер наверняка одобрит новый стиль, ему всегда нравились ее кудри, и он давно уговаривал Лиа носить волосы распущенными. С этой мыслью она спустилась вниз и пошла на берег полюбоваться морем. Подставив лицо ветру, она остановилась и засунула руки в задние карманы джинсов, испытывая удивительное ощущение свободы.

Она постояла так некоторое время, потом повернулась и пошла обратно, наслаждаясь свежим воздухом и ощущением свободы. Прогулялась между клумбами, направилась дальше вдоль кромки леса и увидела впереди небольшой коттедж. Доски, которыми были обшиты его стены, от времени и непогоды потеряли цвет и казались серыми на фоне сочной зелени дубов, однако сам коттедж выглядел милым и ухоженным. На первом этаже было два затянутых сеткой окна с аккуратными черными ставнями, на втором этаже — только одно, мансардное. Сбоку, со стороны моря, к дому примыкала теплица, похожая на прозрачный мыльный пузырь, подставляющий свои бока утреннему солнцу.

Лиа, кажется, целую вечность стояла перед коттеджем. В конце концов любопытство взяло верх, она медленно приблизилась к открытой двери и постучала по сетке, которой был закрыт вход.

— Кто-нибудь дома? — Она подождала, не обращая внимания на участившийся пульс. — Есть тут кто-нибудь?

Сквозь сетку Лиа увидела в одной части комнаты диван и несколько кресел, в другой — кухонный отсек. Прямо перед ней наверху, на антресольном этаже, располагалась спальня, а над всем этим под потолком медленно крутились лопасти вентилятора. Внутри коттедж оказался просторным, в нем легко могли бы поместиться все три этажа ее вашингтонского дома, однако он выглядел удобным и законченным. А еще уютным. И безопасным. В коттедже и пахло приятно — хвоей от сосен, которые росли за дубами, дровами, которыми еще не так давно топили камин в холодные вечера. И еще — или Лиа это только показалось? пахло чем-то мужским. Это был его дом. Джесс Крэй был ей чужим, человеком из другого мира, но ее влекло к нему.

Обратно Лиа возвращалась быстрее. Дойдя до дома, она обошла вокруг него, чтобы осмотреть ту часть поместья, где еще не успела побывать. Аромат роз сначала становился сильнее, потом начал ослабевать. Там, где посадки роз кончались, Лиа остановилась. Она уже бывала здесь и одна, и с сестрами и считала этот участок пустошью, но сейчас у нее словно открылись глаза, она увидела пейзаж новым взглядом, и если раньше ей казалось, что кусты растут как попало, то теперь она заметила в их расположении некий замысел.

Она вдруг поняла, что перед ней вересковая лужайка, прекрасная в своей неброской простоте. Кустарник разной высоты то рос плотными купами, то расстилался на земле густым ковром, то возвышался над землей наподобие округлых пуфиков. Цвет растений менялся от темно-зеленого до лимонного. Кое-где на разной высоте на покатых склонах мыса на земле лежали камни, некоторые были темными, другие выбелили солнце и ветер.

Окидывая взглядом парк, Лиа посмотрела на самый край обрыва и увидела, как над ним постепенно выросла фигура мужчины: сначала темноволосая голова, затем широкие плечи, крепкий торс, стройные бедра и наконец длинные ноги. Джесс! В обтягивающих бедра джинсах, намокшая от пота рубашка распахнута на груди.

У Лиа подпрыгнуло сердце, внутри вдруг потеплело, словно разлился теплый мед, это ощущение еще более усилилось, когда Джесс увидел ее. Он улыбнулся как-то по-детски, словно просто не мог сдержать радости.

—Привет.

Лиа не могла не улыбнуться в ответ, и ее улыбка получилась такой же беспомощной.

— Как поживаете?

—Жарко сегодня, солнце здорово припекает. — Он вытер лоб рукой и, прищурившись, посмотрел на Лиа. — Вы хорошо выглядите.

—Спасибо. — Почему-то его слова обрадовали ее сверх всякой меры, она чуть было не добавила «вы тоже», но вовремя спохватилась — Джесс перепачкан землей и пропах потом. Подобное замечание в его адрес могло быть им истолковано превратно. Поэтому она махнула рукой в сторону вересковой пустоши и сказала: — Я восхищена. Снова. Или все еще. Вы все это сами сделали?

Джесс удерживал ее взгляд.

— У меня ушло на это четыре года. Здесь все так густ заросло низким кустарником, что почти не было видно земли. Но постепенно я его извел и только тогда смог что-то посадить.

— Этот парк не похож ни на один из тех, что мне прр ходилось видеть.

— Так и было задумано. Старз-Энд — как драгоценны камень, у него много граней: сначала вы видели цветочнь клумбы, потом лес, теперь вот это. Есть еще цветущий луг.

Само это словосочетание навевало мысли о чем-то чистом и идиллическом.

— Где? — взволнованно спросила Лиа.

Джесс кивнул в сторону леса:

— Там. Время цветения только начинается, да и здесь вереск только зацветает. К августу белый и бледно-розовы цвет сменятся темно-розовым и малиновым, а придет осень и здесь все станет как в лесу — красным и золотым.

— Какая красота, — вздохнула Лиа. — Я и не догадывалась, что вереск так красив.

— Многие не догадываются. Почему-то люди думают, что вереск — невзрачное маленькое растение. Этот кустар ник родом из Великобритании, так что здешний прохладный влажный климат ему в самый раз. Если вереск посадить на подходящее место и как следует за ним ухаживать, результат оправдает все усилия.

Лиа вопросительно взглянула на ведро и вилы, которы Джесс поставил на землю, когда поднялся на обрыв.

—Это водоросли, — пояснил он, — из них получается хорошее удобрение. К тому же бесплатное.

— Вы спускаетесь вниз, к самой воде, и собираете их с камней?

— Да.

Теперь Лиа стало ясно, зачем ему понадобились вилы, но этот предмет недолго удерживал ее внимание. Ее взгляд как магнитом притягивали к себе влажные пятна пота на его рубашке и грудь под распахнутыми полами. Грудь у него была широкая, с рельефными мускулами и легким пушком волос. Лиа отметила, что он хорошо сложен, и ей почему-то стало не хватать воздуха.

Лиа попыталась вспомнить, когда в последний раз ее так поразил какой-нибудь мужчина, — и не смогла. И это было само по себе примечательно, ведь она постоянно встречалась с мужчинами, в том числе и с очень привлекательными. Ей много раз доводилось видеть привлекательных мужчин в плавках и даже голыми — под конец какой-нибудь вечеринки, когда все бывали в изрядном подпитии. Но такого, чтобы при виде мужчины у нее захватывало дух, не случалось уже много лет. Во всяком случае, после Чарли — ни разу. Чарли, с его вьющимися волосами, очками в тонкой металлической оправе и самомнением размером со штат Техас, был тоже по-своему хорош собой. А до Чарли был еще Рон. Тот вроде бы подходил ей по всем статьям, но между ними не проскакивала искра.

Джесс Крэй вызывал в ней не искру, нет — целый фейерверк, рядом с ним она чувствовала себя женщиной, и дело было не во внешности. Его черты были скорее грубоватыми, чем красивыми в классическом понимании, и хотя он казался человеком серьезным, его улыбка разила наповал. Улыбка появлялась на его лице не часто, и это делало ее еще более неотразимой, заставляло ценить еще больше. Однако не только улыбка расположила к нему Лиа. Ей понравилась его манера говорить, в которой прямота сочеталась с мягкостью. Джесс не был ни застенчивым, ни напыщенным, он не заигрывал с ней. Он просто существовал и ценил ее уже за то, что она существует. Во всяком случае, так казалось Лиа. Он считала себя большим знатоком мужчин и допускала, что жет ошибаться, но собственные ощущения ей нравились Лиа улыбнулась:

— Ладно, не буду отвлекать вас от работы. Джесс стал серьезным.

— Когда приезжает ваша мать? Сегодня?

— Сама толком не знаю. Мои сестры злятся, что он сих пор не приехала.

— А вы?

— Разочарована. Мне хотелось с ней повидаться, я а ла нашей встречи. В письме она намекала, что будет зд когда я приеду.

— Она заболела?

— Нет, наверное, просто тянет время.

— Она передумала переезжать?

Лиа совершенно не представляла, что думает ее мать. Джинни — очень милая, порядочная, корректная женщина, всегда державшая свои мысли при себе, — была для загадкой.

— Не знаю, — наконец призналась она.

— Если она раздумала, я могу понять почему.

— А я — нет. — На этот счет у Лиа сомнений не было Старз-Энд — самое удивительное место из всех, где доводилось побывать. Красивое, освежающее, интересно.

— Последний пункт не бесспорен — многим здесь кажется скучно.

Лиа покачала головой.

—Я привезла с собой чуть ли не чемодан книг, но каждый раз, когда сажусь читать, на что-нибудь отвлекаюсь, очень скоро обнаруживаю, что мысли заняты другим.

— Вы уже были в городе?

Лиа кивнула.

— Вам нужно обязательно побывать в городе еще раз, вы не пожалеете.

— Вы часто там бываете?

— Каждый день. Приходится ездить за продуктами и всякой всячиной. Даунли — удивительное место.

— Удивительное? — несколько озадаченно переспросила Лиа.

— Это вовсе не захолустная дыра, как вы, возможно, думаете. В Даунли живет много художников, а так как это весьма искушенная публика, то в городке развился и соответствующий сервис. Например, в универсаме продаются круассаны, а в магазине бытовой техники можно найти кофеварки для приготовления капуччино.

— И что, кофеварки покупают?

Джесс криво улыбнулся:

— Конечно. Художники любят капуччино. Еще там есть ресторанчик «У Джулии», специализирующийся на приготовлении блюд из морепродуктов. Но это не единственное, что они готовят, вам надо обязательно туда заглянуть. Владелице примерно столько же лет, сколько и вам, три года назад она переехала из Нью-Йорка. Думаю, она вам понравится.

— Звучит заманчиво. — Лиа не очень рвалась в город: ей было хорошо и в поместье, здесь она чувствовала себя спокойно и уверенно.

— Захотите съездить в город, позовите меня, я подвезу.

«А вот это уже в самом деле звучит заманчиво», — подумала Лиа.

—Обязательно. — Она улыбнулась, собираясь уходить. — Не стану больше вас задерживать. Было приятно поговорить. Всего хорошего.

Она кивнула и пошла к дому, стараясь сдерживать шаг. Ей хотелось порхать, как на крыльях, и, возможно, это было как-то связано с распущенными волосами, джинсами, соленым морским воздухом и вересковой лужайкой, воссозданной с любовью. Лиа приближалась к стеклянным дверям, когда ее вернул с небес на землю сердитый голос Кэролайн.