Суженый босс

Глава четырнадцатая

ЧАРЛИ

— Почему я не могу пойти домой? — спрашивает Лайнус, когда я отпираю дверь своей квартиры и заталкиваю его внутрь.

— В этих квартирах ведь нет микрофонов, верно? — Спрашиваю я, осматривая стены и потолок в поисках каких-либо признаков прослушки.

— Ты что, решила поиздеваться надо мной приведя в свою квартиру? — Спрашивает Лайнус, оглядываясь по сторонам. — Ох, я должен был согласиться на эту работу, когда Рэт мне ее предложил. Нужно уговорить Брэма купить мне квартиру.

— Лайнус, — огрызаюсь я. — Думаешь, у Рэта есть возможность прослушки этой квартиры?

— Что? Нет, это было бы абсолютно незаконно. Почему ты беспокоишься, что он прослушивает квартиру? — Лайнус подходит к окнам и хмыкает. — Серьезно, от этих видов просто дух захватывает. И ты не платишь за квартиру? Я работаю не на того парня.

— Можешь перестать зацикливаться на квартире? Ты что, не понимаешь, что у меня тут кризисный момент?

— Ты поэтому так резко ушла? Ты сказала, что хочешь в туалет, и что тебе неудобно писать в чужих домах. Ты солгала?

— Да, это была ложь. — Я вскидываю руку и плюхаюсь на диван. — Однажды я пописала в горшок с растением в коридоре отеля, так что могу писать где угодно.

— Серьезно?

Я бью себя по лбу и потираю его.

— Я была пьяна, не могла найти ключи, но это не важно. Что нам на самом деле нужно обсудить, так это то, что мой босс сказал мне сегодня вечером, что находит меня привлекательной.

— Что? — Лайнус садится рядом со мной. — Он прямо вот так и сказал? Когда вы были на балконе?

— Ну, не в том смысле, он не сказал: ты мне нравишься, но мы разговаривали, и это просто всплыло. Он прямо не сказал, не отрицал, но, черт возьми, подразумевал. Вот почему он не хочет открываться, потому что, думаю, в последний раз, когда он это сделал, он трахнул свою помощницу.

Лайнус задумчиво смотрит в потолок.

— Знаешь, я смутно припоминаю, что-то подобное, но не знаю подробностей. Брэм многим делится со мной, но когда дело касается его друзей, он не особо разговорчив. Но кажется, я помню, что был служебный роман.

— Ты знаешь, с кем?

Он замолкает, а затем качает головой.

— Нет, и это начинает меня раздражать. Я должен был запомнить.

— Ты подводишь меня, Лайнус.

— Я сам себя подвожу.

— Думаю, это не имеет значения. Важно то, что он признался, что считает меня привлекательной.

— Что ж, возможно, он просто был честен, что, на мой взгляд, вполне в духе мистера Уэстина. Ты очень привлекательная женщина, Чарли. Конечно, ты это знаешь.

— Лайнус…

Да, комплимент был приятным, но это не то, что мне сейчас нужно.

— Ладно, он сказал что-то ещё помимо этого, например, что хочет трахнуть тебя на своем столе?

Чувствую, как румянец заливает мои щеки, потому что уже не в первый раз думаю о том, что Рэт сказал это.

Знаю. Мне стыдно, он мой босс, но если серьезно, этот парень — ходячий оргазм.

Сексуальный даже близко не подходит к его описанию. А его голос, когда он чего-то хочет, становится мрачным и глубоким. Боже, очень сексуально.

— Нет. — Я покачала головой. — Ничего подобного. Он злился, что сказал это. Он весь напрягся, и я видела, как думая об этом, он внутренне корил себя.

— А это значит, что в понедельник все будет очень неловко.

— Мягко говоря, — пробормотала я. — Зачем я его только подтолкнула? Я не должна была этого делать, потому что теперь… теперь…

— Подожди. — Лайнус поднимает руку. — Это значит, что ты собираешься наконец признать, что он тебе нравится?

— Да ладно, Лайнус, я была бы идиоткой, если бы сказала, что меня не привлекает этот мужчина. Он, безусловно, хорош собой, но теперь, когда появилась дополнительная информация, у меня внутри все трепещет, а я не должна трепетать из-за своего босса.

— Что ты собираешься делать?

— Ничего, конечно. Я не собираюсь ничего делать. Я не могу ничего сделать. Мне нравится эта работа, мне нужна эта работа, и я не собираюсь уходить из-за каких-то неловких чувств.

— Значит, ты собираешься игнорировать эти чувства?

— Разве… у меня есть другой выбор?

— Наверное, нет. Но если ты смогла проигнорировать тот факт, что Рэт уволил тебя, уверен, что ты сможешь игнорировать любые чувства, возникающие между вами.

— А знаешь, почему я могу это сделать? — спрашиваю я Лайнуса, выпрямляясь на своем месте и чувствуя прилив мужества. — Потому что я профессионал, потому что заслуживаю эту работу, и не собираюсь уходить из-за непонятного разговора на балконе.

— Или из-за того, что сказала «кончи» в его присутствии.

Я застонала и прикрыла глаза рукой.

— Ты вообще помнишь, что еще сказала? Я чуть в штаны не надул от смеха услышав некоторые из предложенных тобой вариантов. Например, эякуляция, стояк, кончающий член. А потом ты начала рассказывать свои влажные сны, преждевременную эякуляцию, кончаешь мне на лицо…

Я в ужасе.

— Кончаешь мне на сиськи. В этот момент я подумал, что умру от сдерживаемого смеха.

— О боже!

Боже мой. Я сказала эти слова своему боссу. В присутствии его друзей.

А затем он помчался на балкон.

По крайней мере, теперь я знаю, почему. Вероятно, я очень сильно его смутила.

Даже больше, чем его друзей. И он знал, что такое возможно, поэтому и не хотел, чтобы я приходила. Я выглядываю из-за своей руку и спрашиваю:

— Ты понял, что это был пушечный выстрел?

Лайнус качает головой.

— Я думал, он пытался изобразить оргазм на доске. Это было довольно сексуально, его пушка.

— Серьезно? Все, что ему было нужно, — это нарисовать немного травы возле колес, и все было бы понятно.

— Где же эта туфля?

Я мечусь по своей частично распакованной квартире в поисках второй туфли к той, которую планировала надеть сегодня.

Проблема в том, что я очень люблю, когда все организовано и аккуратно, но по какой-то причине мне еще предстоит навести порядок в собственной комнате. Может быть, потому что я жду, когда все закончится, и моя карета превратится в тыкву, как сказал Рэт. Может быть, все это слишком хорошо, чтобы быть правдой, и вместо того, чтобы чувствовать себя как дома в этой безумно красивой квартире, я решила жить в состоянии готовности, а не обживаться.

Оглядываю квартиру — один ботинок в руке, второй еще не найден — и любуюсь прекрасно выполненной архитектурой: кирпичной стеной, молдингами и обновленными полами. Эта квартира — мечта о Нью-Йорке, а я не наслаждаюсь ею, как следовало бы.

После визита к бабушке я пообещала себе, что начну превращать эту квартиру в дом, а не в место, где я просто… ох, моя туфля.

Все это время она лежала рядом с диваном. Я надеваю обе туфли как раз в тот момент, когда звонит мой телефон. Я смотрю на экран и вижу, что это мама.

— Привет, мам. Как дела?

— Ты сегодня навестишь бабушку?

— Ага, только что нашла свою обувь, сейчас возьму из холодильника чизкейк, который для нее купила, и выхожу. А что?

— Ладно, просто хочу убедиться, что ты навестишь ее сегодня и твой начальник не заставил тебя работать или что-то в этом роде.

— Он бы так не поступил. Он знает, как для меня важны наши встречи с ней. Все в порядке?

— Я… я думаю, что бабушка все объяснит.

Ладно, звучит не очень.

— Что случилось?

— Дорогая, это новости твоей бабушки, а не мои. Пожалуйста, наберись терпения и подожди, пока она сама все расскажет.

— Тебе легко сказать, — бормочу я и беру чизкейк.

— А пока расскажи, как твоя работа? Она тебе нравится? Нравишься ли ты своему начальнику?

— Что? Почему ты спрашиваешь об этом? — Спрашиваю я на повышенных тонах. — Я ему не нравлюсь, ни капельки. Нет, он совсем не находит меня привлекательной.

На секунду воцаряется тишина.

— Я имела в виду как помощник. Ты ему нравишься как помощник?

— Оу. — Я нервно смеюсь, звук получается непристойно уродливым и психопатическим. — Да. Он считает меня незаменимой.

— Чарли… — говорит она.

— Да?

— У вас с начальником что-то происходит?

— С чего ты взяла?

— Ну, прежде всего, твоя реакция. И когда я разговаривала с твоей бабушкой, она упомянула о новой рыбке в ее пруду, и что ты привела своего начальника на праздничный обед и что вы двое не могли отвести друг от друга глаз. Она считает, что в воздухе витает романтика.

Черт, бабушка.

— Она старая, и что-то напутала, — тяжело вздыхаю я. — Который час? Я опоздаю. Поговорим позже. Спасибо за уклончивые намеки. Люблю тебя. Пока.

Я завершаю разговор, прежде чем она успевает сказать что-то еще.

Не могли отвести друг от друга глаз?

То есть, я знаю, что украдкой бросала взгляды, но и Рэт тоже?

Я думаю о балконе, о том, что он не сказал, о том, как рявкнул на меня… Выход на работу в понедельник заставляет меня нервничать все больше и больше.

— Привет, бабушка, — говорю я, недоумевая, почему она лежит в постели, укутавшись в одеяло, с бигуди в волосах.

Это на нее не похоже, совсем не похоже. Она — восьмидесятилетняя старушка, которая с удовольствием прогуливается мимо всех молодых людей, спрашивая номера их телефонов. Она не из тех, кто валяется в постели до полудня.

— Чаки, ты пришла, — говорит она слабым голосом.

Ладно, что, черт возьми, происходит?

В памяти всплывает наш с мамой странный разговор, и я напрягаюсь.

К счастью, я уже убрала чизкейк в холодильник, поэтому ничто не мешает мне сесть и взять ее хрупкую руку в свою.

— Что случилось? Все в порядке?

— Нет. — Она прочищает горло и садится в кровати, а я помогаю ей. — На днях я была у врача.

Слезы наворачиваются на глаза, когда я рассматриваю самые худшие варианты развития событий.

— Что он сказал?

Она тихонько сжимает мою руку и говорит:

— Я больна, Чаки.

И в тот же миг все вокруг меня окрасилось в серый цвет. Солнце меркнет, и мир погружается в унылое, депрессивное состояние при мысли, что я потеряю бабушку. Слеза скатывается по моей щеке.

— Что значит, больна?

— Я уже некоторое время неважно себя чувствую. Я всегда старалась устраивать для тебя хорошее представление, но, похоже, больше не могу этого скрывать.

— Я не понимаю. Это достаточно неожиданно. Что случилось? Что ты не можешь больше скрывать?

Она качает головой.

— Нет, я не буду докучать подробностями и отказываюсь давать какие-либо симптомы, чтобы ты проводила все свободное время с доктором Гуглом.

Она слишком хорошо меня знает. Это первое, что я сделаю, когда уйду.

— Итак… что же это значит?

— Это значит, что я буду чаще встречаться со своим врачом, который живет в городе. Вот почему я хотела поговорить с тобой.

— Тебя нужно куда-то отвезти? Я отвезу тебя, сделаю все, что нужно. Сделаю все ради тебя.

Глядя мне в глаза, она говорит:

— Можно, я останусь с тобой ненадолго?

— В моей квартире?

Она кивает.

— Это облегчит посещение врача.

— Конечно, — отвечаю я, даже не задумываясь. — Да, у меня есть свободная спальня, я могу… — Я поморщилась, вспомнив, в каком ужасном состоянии находится моя квартира. — Ну, я еще не полностью распаковалась, но могу подготовить для тебя очень красивую комнату. Все, что захочешь.

— Достаточно просто комнаты, где можно остановиться на время. — Она коснулась моей руки. — Спасибо, Чаки.

— Не за что. — Еще одна слеза скатилась по моей щеке. — Ты…..с тобой все будет хорошо, бабушка?

Она ложится обратно и говорит:

— Я очень на это надеюсь.

Никогда в жизни я не испытывала такой паники.

Побывав в гостях у бабушки, помогла ей упаковать несколько вещей, и поспешила домой… с Лонг-Айленда, и начала обустраивать бабушкину комнату. Квартира по большей части меблирована, кроме гостевой комнаты, разумеется, поэтому я быстро приняла решение перенести свои вещи в гостевую комнату — перетащила коробки через всю квартиру, потому что комнаты находятся на противоположных сторонах, навалила все друг на друга, купила себе двухместный надувной матрас и на этом закончила. Я наполнила главную спальню свежими цветами — сиренью, потому что это были бабушкины любимые цветы, — а затем остаток времени убирала коробки с дороги и перетащила их в гостевую спальню, где установила что-то вроде форта, чтобы все это уместить.

Я даже близко не подошла к тому, чтобы распаковать вещи, но создала иллюзию того, что они собраны воедино, и это все, что имеет значение на данный момент.

По дороге домой я позвонила родителям и спросила, что, черт возьми, происходит с бабушкой, но они знали столько же, сколько и я. Она больна и ей нужно переехать в город, чтобы быть ближе к своему врачу. Вот и все, что она сказала всем нам.

Упрямые старики.

Я заставила родителей поклясться, что, когда они станут старше, то не будут такими упрямыми. Они поклялись, но какая-то часть меня им не верит, потому что бабушка однажды сказала, что тоже не собирается быть упрямой.

И вот я здесь, она в скором времени переедет ко мне, а я понятия не имею, что, черт возьми, происходит.

Устроившись на диване, смотрю на свой телефон и пытаюсь понять, как быть с Рэтом. Хотелось бы поговорить об этом с бабушкой, но не хочу нагружать ее своими проблемами, тем более они такие незначительные по сравнению с тем, через что ей приходится проходить.

И снова горло перехватывает, а на глаза наворачиваются слезы при мысли, что я могу потерять бабушку.

Она больна.

Кто знает, насколько она больна, сколько ей осталось жить и существует ли лекарство. Мы ничего не знаем, мы пытались выяснить, но она хранит молчание, призывая нас не волноваться, а помогать ей, когда она в этом нуждается.

Что, если у нее рак, или болезнь Альцгеймера, или опухоль…

Варианты бесконечны, и они мучают мой разум, беспокоят меня до такой степени, что желудок скручивается от нервов и тревоги.

Она мой лучший друг. Мой наперсник. Мое сердце и душа, и все же почему она не говорит мне? Неужели все настолько плохо?

Я закусываю нижнюю губу, пытаясь сдержать рыдания, которые вырываются наружу, но это бесполезно, я бросаю телефон и опускаю голову на руки, выпуская все наружу, позволяя себе этот момент, в одиночестве, в тишине своей квартиры. Позволяю себе почувствовать горе от потери бабушки, от неопределенности, с которой буду жить дальше, от возможности того, что она переедет ко мне, чтобы провести со мной свои последние дни…

От этой мысли я зарыдала еще сильнее, мое тело билось в конвульсиях от горя.

Мне до сих пор кажется, что это словно обухом по голове. Это было последнее, что я ожидала услышать от нее, когда она пригласила меня в гости. Я думала, она собирается поговорить со мной о рыбе, может, о каком-то специальном корме для рыб… Кто знает?

Но то, что она больна, — нет, этого я никак не ожидала. Не от самой здоровой восьмидесятилетней старушки, которую я когда-либо видела.

Пытаясь сдержать неконтролируемые рыдания, делаю несколько глубоких вдохов, протираю глаза, а затем беру телефон. Завтра я буду помогать бабушке с переездом, а значит, мне нужен выходной.

Я подумываю о том, чтобы позвонить Рэту и все объяснить, но после нашего ужасного общения в субботу вечером, думаю, он был прав, когда сказал, что мы должны разделять деловую и личную жизнь. Поэтому я отправляю ему короткое, простое сообщение.

Чарли: Завтра и, возможно, послезавтра мне нужен личный день. Я дам знать.

Отложив телефон, смотрю в окно и пытаюсь успокоиться, но с каждым вздохом, мне кажется, что мелкие иголки протыкают мои легкие, а не наполняют потребностью жить.

Моя бабушка больна, и сейчас я ничего не могу с этим поделать, только переживать.

— Эта спальня похожа на хозяйскую, — говорит бабушка, осматривая комнату, в которой я ее устраиваю.

Я соврала, сказав:

— Эта квартира настолько шикарная, что у нее две главные спальни. Думаю, она для богатых студентов колледжа или что-то в этом роде.

Она понимающе кивает.

— Виды на Парк-авеню. Как в сериале «Сплетница».

Я смеюсь.

— Да, как в сериале. — Я ставлю ее сумки на кровать и начинаю их распаковывать. — Ванная комната укомплектована всем необходимым. И кухня тоже. Я не знала, нужно ли у тебе соблюдать диету, поэтому дай знать, и я сразу же принесу все что тебе необходимо.

Она смотрит в окно и говорит:

— Пока ничего не нужно, но я дам знать. — Она поворачивается ко мне. — Я не инвалид. Я могу сама разобрать свои вещи. — Она берет меня за руку и говорит: — Давай выпьем чаю.

Стараясь не поддаваться эмоциям, я киваю, ставлю на плиту чайник и готовлю две кружки.

— Мятный подойдет?

— Отлично.

Я занята на кухне и, когда вода закипает, наливаю нам по чашке и сажусь рядом с ней.

Я слабо улыбаюсь, пытаясь состроить счастливое лицо, но ужасно страдаю от этого, и, поскольку бабушка прекрасно меня знает, она это видит.

— Давай поговорим о том, что вызовет улыбку на твоем лице, — говорит она, дуя на чай, но не отпивая его. — Как дела на работе?

Это, конечно, не вызовет улыбку на моем лице, но нужно притворяться, пока не получится.

— Потрясающе. Я обожаю свою работу. Некоторые люди могут подумать, что быть помощником руководителя — это ужасно, но мне нравится каждый аспект этой работы.

— Это замечательно. И не так уж плохо работать на такого красавца.

Мое лицо пылает, и хотя между нами все немного странно, я не могу сдержать реакцию своего тела на упоминание Рэта и его внешности, ведь он реально красавец.

Такой… волочащий-язык-по-полу, красавец.

Такой… от одного только звука его голоса по телефону у меня на груди расстегиваются несколько верхних пуговиц рубашки.

— Он симпатичный, правда? — Говорю я, и этот комментарий вызывает еще большую улыбку на лице бабушки, что, в свою очередь, делает меня счастливой.

— Он очень красивый. И добрый. Я до сих пор не могу забыть о карпах. Все от них в восторге.

— Могу представить. Это было очень неожиданно. Я понятия не имела, что он это сделает.

Бабушка тычет меня в бок.

— Это потому, что ты ему нравишься, уверена. — Она потягивает чай. — И ты не должна указывать, что это не мое дело, но между вами что-то происходит, верно? Небольшая интрижка? — Она поднимает руку, когда я собираюсь ответить. — Не отвечай, просто дай мне насладиться моментом. — Она вздыхает, и я очень надеюсь, что она не представляет себе, как мы с Рэтом занимаемся шпили-вили. — Знаешь, Чаки, в связи со всеми этими медицинскими делами есть одна вещь, которая постоянно крутится у меня в голове, от которой мне хочется рыдать до скончания ночи.

— Какая? — Спрашиваю я, все больше беспокоясь.

Она придвигается ко мне, пристально глядя на меня.

— Как тебя бросили у алтаря. — Этого я точно не ожидала услышать. Уверена, что мне нужно что-то покрепче, чем чай. — У меня просто сердце разрывается от осознания того, как плохо с тобой обошлись. Я ждала, что ты пойдешь к алтарю, а вместо этого я видела, как ты плачешь в моем свадебном платье. Ни одна бабушка не захочет видеть такое, Чарли. Ни одна.

— Бабушка. — Я подавляю рыдание. — Это невозможно контролировать. У Криса были свои планы, которые мы никак не могли предвидеть.

— Знаю. — Она вытирает одну-единственную слезинку. — Но все равно это был мой единственный шанс.

— Единственный шанс на что?

Она смотрит на меня, ее голубые глаза, такие же, как и у меня, полны слез.

— Мой единственный шанс побывать на твоей свадьбе.

— Что ты такое говоришь? — Спрашиваю я, мои руки начинают трястись, а сердце замирает в горле.

— Просто… будущее так неопределенно, и моя мечта — увидеть, как ты надеваешь мое свадебное платье, выходишь замуж за мужчину своей мечты — она… она не осуществится. Вместо этого у меня будет образ тебя, рыдающей в моем свадебном платье, твое сердце, разбито и расколото, а не наполнено любовью.

— Бабушка…

Мои губы дрожат, глаза наполняются слезами, и, прежде чем успеваю остановиться, падаю в объятия бабушки и снова рыдаю. Потому что, да, мне было больно. Я думала, что нашла мужчину, с которым собиралась провести остаток своей жизни. Но все исчезло после его телефонного звонка, в котором он сказал, что никогда по-настоящему не любил меня.

Однако я знаю, что сейчас мое сердце разрывается не из-за этого. Я пережила тот день благодаря женщине, которая была рядом со мной. Я выжила и встала на ноги благодаря силе ее рук. Я двигалась вперед благодаря ее вере в меня, в то, что я могу и хочу добиться в жизни всего, чего захочу. Но без нее… без нее я ни в чем не уверена. И поэтому рыдаю.