Тамара Васильевна меняет профессию! (СИ)

ГЛАВА 12. Прыщи и прочие неприятности…

Когда глаза привыкли к причудливому освещению, я начала различать очертания того, что когда-то, видимо, было обычным приёмным кабинетом.

Стены почти полностью скрывались под живым ковром из разнообразных растений. Плющ, мох и какие-то диковинные лианы создавали причудливый природный гобелен, местами пульсирующий и подрагивающий, словно дышащий.

В углу комнаты я заметила небольшой стол, практически полностью скрытый под слоем мха и маленьких грибов, светящихся мягким голубоватым светом. На нём всё ещё можно было различить чернильницу, из которой теперь росли какие-то экзотические цветы, и старинное перо, обвитое тонкими усиками плюща.

С потолка свисали причудливые лианы, на концах которых покачивались светящиеся цветы, заменяющие лампы. Они медленно поворачивались, следуя за нашими движениями, создавая постоянно меняющийся узор из света и теней.

Лишний вес, прыщи, неадекватное поведение…

Что ещё я должна знать?

— Профессор, у вас есть зеркало? — спросила я, чувствуя нарастающую тревогу.

— Конечно, милая, — прошелестел профессор Стебль. Одна из его лиан потянулась в сторону и вскоре мне был вручен поднос. — Вот, почти зеркало!

Я заглянула в мутноватую поверхность и чуть не выронила поднос. Ох, нет! Моё лицо напоминало карту боевых действий: прыщи, красные и бугристые, словно вулканы, готовые вот-вот извергнуться, а прическа...

Две огромные тугие баранки, тщательно скрученные из рыжих волос, располагались симметрично по обеим сторонам головы, словно гигантские наушники. Баранки были настолько плотно закручены, что кожа на висках и лбу заметно натянулась, придавая лицу слегка удивленное и испуганное выражение.

А идеальный пробор, по мнению моей подопечной, — это прилизанная, блестящая полоска. Волосы вдоль пробора настолько плотно прилегают к коже, что кажется, их вымазали маслом или каким-то другим странным веществом.

— Присядь, дорогая, — прошелестел профессор Стебль, и я только тогда заметила то, что раньше приняла за причудливый куст. Это оказалось кресло, почти полностью поросшее крошечными изумрудными листочками. Они слегка приподнялись, словно приглашая присесть, формируя идеально удобное сиденье.

Я откинулась на спинку живого кресла, чувствуя, как листочки успокаивающе поглаживают мою спину.

Я немного успокоилась и снова посмотрела в своё отражение.

Ладно. Прыщи, треш-причёска, пухлые щёки… Но… Черты лица были правильные, маленький носик, брови привести в порядок, сбросить вес, очистить кожу, сбрить, поработать с волосами… Не всё потеряно, есть потенциал! Есть!

Помню, как к нам в театр пришла Ирка Триногина. В театр просилась. Ни кожи, ни рожи, скривился помреж. Но я-то видела, я-то знала! Пошептала режиссёру нашему Серёжке Корякину, взял. И не пожалел! Через год это «страшилка» утёрла нос этим … всем! Из гадкого утенка — в прекрасного лебедя, так сказать.

— А можно мазь какую-нибудь, чтобы побыстрее их вывести? — с надеждой спросила я.

— Конечно-конечно, сейчас…— профессор Стебль зашуршал листьями и повернулся к стене. Его лианы коснулись поверхности, и я увидела, как множество мелких листочков синхронно приподнялись, обнажая шкаф. Дверца, покрытая вьющимися растениями, бесшумно открылась.

Внутри шкафа оказались десятки стеклянных сосудов разных размеров и форм, наполненных светящимися жидкостями. Некоторые из них были оплетены тонкими корешками, которые, казалось, питались их содержимым.

— Вот только есть одна загвоздочка… Кхм… Видишь ли… у меня закончилось лекарство и нужны ингредиенты. Уж очень востребованная эта штука. Академия меня не спонсирует, как ты могла догадаться. И мои пациенты сами приносят мне необходимые ингредиенты… Сам-то я не могу передвигаться.

Он опустил взгляд на горшок.

— А можно спросить, как вы вообще здесь оказались?

Профессор Стебль издал звук, похожий на смесь вздоха и шелеста листвы на ветру.

— Как, как… А так! Я стоял в кабинете у профессора Блау. И был ещё совсем зелёным росточком. Не подумай чего, самым обычным. Просто рос себе и водичку попивал. У меня даже ушей не было, а глаз и подавно… А потом что-то случилось. Видимо, во время операции произошло извлечения магии, и её крохотная частичка попала ко мне в горшок. И этого было достаточно. Вскоре я начал меняться… Сначала мог слушать. Потом видеть… Рос там, впитывал в себя знания! Ох, чего я там только не повидал. Ну а потом… Потом я заговорил. Чем не на шутку напугал доктора Блау. И кто-то сверху ему намекнул, что мне там не место. Одно дело безмолвный фикус на окошке. И совсем другое — я… И вот я оказался тут. В пустующем кабинете. Разросся со временем, как видишь. Благодарные мои пациенты приходят ко мне поливают. Кстати, ты принесла водички?

— Я принесу, — пообещала я.

— Я и чай люблю, если что. И не только.

Он начал быстро черкать что-то на листочке…

— Вот это надо собрать…

— Профессор, посмотрите моё плечо, сильно болит.

Я повернулась спиной и задрала кофту.

— Что там синяк?

— Хм, нет…

Листья приятно защекотали кожу.

— Может, это фурункул?

— Не-е-ет, не это. Ты только не пугайся.

— Да что там?

— Хм...— задумчиво протянул он. — Боюсь, у нас тут незваный гость.

— Что? Какой еще гость?

— Паразит, моя дорогая. Но не переживай. Против этой напасти у меня есть средство.

Он потянулся к шкафу и достал маленькую баночку. Я хотела было её открыть.

— Не открывай! – опередил меня профессор. — Не переношу этот запах. Никто не вынесет такого. Делай компресс на ночь. Это его вытянет. Если будут проблемы, заглядывай.

Я с опаской взяла баночку, гадая, насколько ужасным должен быть запах, если даже растение его не выносит.

— Спасибо, профессор, — сказала я, вставая. — Я... я принесу вам воды в следующий раз. И может быть, чая?"

— О, это было бы чудесно! — оживился Стебль. — Только не забудь список ингредиентов, которые нужно собрать. Без них мы не сможем приготовить лекарство от твоих... эээ... косметических проблем.

Я взглянула на список и вздохнула.

Хоть он и растение, а пишет, как самый настоящий доктор — ничего не разобрать!

— И ещё кое-что, не говори пока об этом никому. Скажи, просто ушиб.

А я и не собиралась. Что в нашем мире, что в этом, о таких вещах лучше никому не сообщать, до полного излечения.