Тамара Васильевна меняет профессию! (СИ)

ГЛАВА 24. Тайна чёрного дракона

Ночной лес затаил дыхание. Серебристый лунный свет просачивался сквозь кроны древних деревьев, рисуя причудливые узоры на мшистой земле.

Мы скрываемые в густых зарослях, наблюдали за маленькой поляной, где одинокий каменный алтарь, испещрённый таинственными символами, словно вырастает из земли. Влажный воздух пропитался запахом трав и сырой земли.

Сомнений больше нет.

Мужчина, стоящий у алтаря — ректор.

Равенкрафт.

В лунном свете его фигура кажется нечеловечески высокой, а глаза, обычно холодные и расчётливые, сейчас полыхают внутренним огнём.

— Ты же сама об этом попросила, — его голос, тихий, но отчётливый, заставляет ночных насекомых замолчать, а лесной воздух — сгуститься вокруг нас.

Равенкрафт начинает снимать верхние одежды, оставаясь в тонкой ритуальной тунике, белеющей в лунном свете. Его движения медленны, словно он погружается в транс.

Прохладный ночной ветерок треплет волосы девушки, а кожа мерцает, будто покрытая росой. Ректор начинает нараспев произносить слова на языке, которого я никогда раньше не слышала — древнем, полном шипящих и гортанных звуков, от которых холодеет кровь. Его голос сливается с шелестом листвы, словно сам лес вторит ему.

Девушка ложится на древний каменный алтарь, холодный и шероховатый под её спиной. Её дыхание учащается, превращаясь в маленькие облачка пара в прохладном ночном воздухе.

В центре её груди появляется слабое свечение, пульсирующее в такт словам заклинания и, кажется, в такт биению самого сердца леса. Сначала робко, затем всё увереннее она начинает повторять за Равенкрафтом таинственные слова.

Фамильярный шар ректора меняет свой обычно голубой цвет и вспыхивает кроваво-красным.

Незнакомка полностью оголяется, и Равенкарфт покрывает собой её хрупкое тело.

Воздух вокруг них начинает искриться. Тонкие нити света, подобные лунным лучам, живые и подвижные, сплетаются над алтарём, образуя медленно вращающийся энергетический вихрь.

Они продолжают вторить своё жуткое заклинание, слова которого прорываются сквозь их жадные и липкие стоны.

Листья на ближайших деревьях колышутся. Капли росы поднимаются с травы и зависают в воздухе, превращаясь в мерцающую завесу. Капли пота блестят на лбу Равенкрафт в этом сюрреалистическом освещении, её глаза закрыты, руки сжимают шершавые края древнего алтаря.

Ректор кладёт ладони на её виски, и их тела начинают светиться изнутри, соперничая с лунным светом. Интенсивность свечения нарастает, вихрь вращается всё быстрее, низкое гудение наполняет поляну, заставляя дрожать землю и вибрировать стволы деревьев. Ночные птицы срываются с веток и улетают прочь.

От груди девушки вверх взмывает световой шар, ослепительного жёлтого света, похожий на маленькое солнышко. Он присоединятся к фамильяру ректора, и они начинают кружиться, вырисовывая причудливые фигуры в воздухе.

Внезапно Равенкрафт выгибается дугой над алтарём, её голос сливается с голосом Ректора и с таинственным голосом самого леса. В момент кульминации ритуала происходит ослепительная вспышка — словно второе солнце взошло среди ночи и тут же погасло. Волна чистой энергии расходится кругами по поляне, пригибая траву, заставляя деревья гнуться.

— Алисия… Мы должны уйти. Он нас заметит...

Мой шёпот растворяется в ночном воздухе, всё ещё наэлектризованном от ритуала. Позади нас поляна, всё ещё мерцающая остаточной магией, перед нами — спасительная темнота леса. Но что-то не так…

Я чувствую, как подруга внезапно обмякает в моих руках. Словно кто-то разом вытянул из неё все силы, оставив лишь оболочку. Её тело, секунду назад напряжённое от страха, становится пугающе невесомым, как осенний лист.

— Алисия? — мой голос дрожит, руки судорожно пытаются удержать её.

Лунный свет, холодный и безжалостный, выхватывает из темноты мои ладони, и сердце стынет: они покрыты чем-то влажным и тёмным.

Кровь.

В серебристом освещении она кажется почти чёрной, как чернила. Одна паническая мысль сменяет другую — ранена? умирает? — пока пальцы инстинктивно ищут рану, источник этого ужаса.

Алисия медленно, словно преодолевая невыносимую тяжесть, поднимает своё лицо. Лунный свет обрисовывает её профиль, делая похожей на мраморную скульптуру, и я вижу, как тонкая струйка крови стекает из её носа по бледной коже.

Её глаза — о боги, её глаза! — широко раскрыты, но смотрят будто сквозь меня, сквозь эту реальность, в какую-то точку за пределами понимания.

— Я... я видела... — слова обрываются, её тело начинает мелко дрожать.

Сначала это едва заметное дрожание пальцев, затем руки, плечи — и вот уже всё её тело бьётся в конвульсиях. Она хватает ртом воздух, как вытащенная на берег рыба, каждый вдох — болезненная борьба. А затем, выгнувшись дугой так резко, что я слышу пугающий хруст позвоночника, Алисия замирает на мгновение, подобно натянутой до предела струне, и обмякает.

— Нет-нет-нет, — я трясу её за плечи, похлопываю по щекам. — Алисия, очнись… Пожалуйста, не надо…

Время искажается. Секунды растягиваются, минуты сжимаются до вспышек. Я будто существую в двух реальностях одновременно: в одной — паника и шок, в другой — сосредоточенная методичность.

Помню, как прикладывала ухо к её груди, слыша слабое, но ровное сердцебиение. Помню запах влажной земли и железистый привкус страха во рту…