Первые гости должны были прибыть через час, а я всё еще стояла у высокого зеркала в позолоченной раме, нервно поправляя складки нового платья. Мадам Дюбуа, несомненно, превзошла себя — глубокий сапфировый шёлк мягко струился при каждом движении, словно морские волны в лунном свете, а тонкое кружево по краю декольте придавало наряду изысканную элегантность, достойную королевского приёма.
— Позвольте, — раздался тихий голос Эдгарда за спиной. В зеркале я увидела его отражение — он стоял в дверях будуара, держа в руках небольшую бархатную коробочку темно-синего цвета. — Отец просил передать. Сказал, это… подходящий случай.
Внутри на подушечке из белого атласа, оказалось жемчужное колье — нитка крупных, чуть розоватых жемчужин с изящной бриллиантовой застёжкой, мерцающей в свете лампы.
— Это принадлежало моей матери, — едва слышно произнес Эдгард, и в его обычно твёрдом голосе проскользнули нотки волнения. — Она надевала его на все важные приёмы. Говорила, что жемчуг приносит удачу.
— Я не могу… — начала было я, но он уже бережно доставал колье из коробки, словно драгоценную реликвию.
— И все же позвольте, — настоял мужчина, и я почувствовала, как его тёплые пальцы слегка касаются обнажённой шеи, застёгивая украшение. От этого невесомого прикосновения, по моей коже тотчас пробежали мурашки, а сердце пропустило удар.
— Спасибо, — прошептала, завороженно глядя на наше отражение в старинном зеркале. На мгновение мы застыли, словно художник запечатлел нас на полотне — я в струящемся сапфировом платье с мерцающим жемчугом на шее, и Эдгард позади меня в безупречно сидящем чёрном фраке.
— Вам идёт, — хрипло произнёс мужчина, и я заметила, как его пальцы, всё ещё хранящие тепло от прикосновения к моей шее, едва заметно дрогнули. — Пойду проверю, всё ли готово внизу.
— Спасибо, — еще раз поблагодарила, глядя ему вслед, машинально коснувшись прохладных жемчужин, хранящих тепло его рук. В его поспешном отступлении чувствовалось что-то похожее на бегство — размеренные шаги по паркету, чуть напряжённые плечи под чёрной тканью фрака, едва заметное дрожание пальцев, когда он потянулся к дверной ручке. Будто эта внезапная близость испугала его не меньше, чем меня.
Ребёнок вдруг шевельнулся, такое лёгкое, почти неуловимое движение, словно напоминая о своём присутствии. А я почувствовала, как к глазам подступают непрошеные слёзы, грозя испортить тщательно наложенный макияж. В этот момент судьба казалась особенно жестокой в своей иронии — надеть колье его матери, нести под сердцем его ребёнка, и при этом оставаться такой бесконечно далёкой…
— А, вот вы где! — мсье Арчи появился в дверях будуара спустя пару минут, к этому времени я успела прийти в себя и приветливо улыбнуться в ответ на радостную улыбку старика. — О, я смотрю, Эдгард уже передал фамильное украшение. Как оно вам, дорогая?
— Оно прекрасно, но я не уверена… — мои пальцы вновь коснулись прохладных жемчужин.
— Чепуха! — добродушно отмахнулся старик, подходя ближе. — Маргарет была бы счастлива видеть его на вас. Она всегда говорила, что украшения должны приносить радость живым, а не пылиться в шкатулке среди забытых воспоминаний.
— Но всё же, мсье Арчи… это слишком ценная вещь, — я попыталась снять колье, но его тёплая рука мягко остановила мои пальцы.
— Дорогая моя, — в голосе старшего Блэквуда звучала непривычная серьёзность. — Вы носите под сердцем моего внука. Разве может быть что-то ценнее? Это колье принадлежит семье Блэквудов, а вы… вы теперь часть этой семьи, хотите вы того или нет.
— Но что скажут люди? — прошептала, чувствуя, как к горлу подкатывает комок.
— Пусть говорят, — подмигнул мсье Арчи. — К тому же я уже слишком стар, чтобы беспокоиться о светских сплетнях… Ну что, моя дорогая, вы готовы? Часть гостей уже собрались в холле.
— Да, — коротко ответила, прежде сделав глубокий вдох, словно ныряльщик перед решающим прыжком. И, положив ладонь на предложенную руку, затянутую в белоснежную перчатку, я позволила мсье Арчи повести меня к выходу…
В просторном холле уже слышались оживлённые голоса и шелест дорогих тканей — первые гости начали прибывать. На мгновение остановившись в полутёмном коридоре у парадной лестницы, я нервно расправила складки на платье и выпрямила спину, невольно покосившись на своего спутника. Тёплый свет канделябров отражался в его очках и создавал причудливые тени на стенах, обитых бордовым шёлком.
— Готовы? — вновь спросил мсье Арчи, лукаво мне улыбнувшись. В его глазах плясали озорные искорки, напоминая о том мальчишке, которым он, должно быть, был много лет назад.
— Нет, — честно ответила, крепче сжимая его руку и проказливо улыбнувшись, преувеличенно весело, добавила. — Но когда это останавливало нас от авантюр?
Просторный холл действительно уже наполнился элегантной публикой. Леди Уилкинс, как всегда, блистала в платье невообразимого лилового оттенка, украшенном каскадом рюшей, графиня Монтель величественно кивала знакомым, а в дальнем углу уже образовалась группка молодых дам в пастельных туалетах, оживлённо перешёптывающихся за кружевными веерами.
— Мадам Эмилия! — восторженно воскликнула леди Уилкинс, устремляясь ко мне с грацией крупной кошки, стоило мне только сойти с последней ступени. — Какое чудесное платье! И это колье… — она внезапно осеклась, узнав украшение покойной хозяйки дома.
— Да, принадлежало Маргарет, — спокойно произнёс мсье Арчи, чуть сжимая мою руку в знак поддержки. Его уверенный, полный достоинства голос прервал волну удивленного шепота, разнесшегося по залу. — Прекрасно смотрится на нашей дорогой Эмилии, не правда ли?
— Да-да, конечно, — проворковала леди Уилкинс, главная сплетница Элшимора. А её острый, как у хищной птицы, взгляд тут же метнулся к Эдгарду, замершему у мраморного камина с бокалом вина в руке.
— Кхм… позвольте представить вам первую коллекцию ароматов, — поспешно заговорила я, стараясь унять предательскую дрожь в голосе и отвлечь внимание любопытных дам, чьи изучающие взгляды, казалось, прожигали жемчужное колье на моей шее. — Каждый из них рассказывает свою особенную историю…
Элегантные дамы в шелестящих вечерних туалетах всех оттенков радуги тотчас собрались вокруг столика красного дерева, где в мерцающем свете серебряных канделябров загадочно поблескивали хрустальные флаконы.
— Этот называется «Туманное утро» — в нём сплетаются ноты влажного камня старых мостовых, свежего хлеба из городских пекарен и тёплого дымка из печных труб, — я бережно приподняла флакон, позволяя свету играть на гранях хрусталя. — Это история о первых минутах пробуждающегося города, когда улицы ещё хранят предрассветную прохладу…
— Как необычно! — восторженно воскликнула молодая баронесса Уэстли, изящным движением поправляя непослушный локон каштановых волос.
— А этот… — продолжила я, потянувшись за следующим творением, изящным флаконом с серебряной крышкой, но внезапно комната закружилась перед глазами, а цвета и звуки слились в калейдоскоп, заставив меня пошатнуться.
— Разрешите, — Эдгард появился рядом словно из воздуха, а его крепкая рука уверенно поддержала меня под локоть, не дав упасть. — Думаю, мадам Эмилии необходимо присесть.
— О нет, я в порядке…
— Я настаиваю, — твёрдо произнес мужчина, и в его голосе прозвучали властные нотки. — Отец, может быть, распорядишься подать прохладительные напитки?
Мсье Арчи тотчас понимающе кивнув, отдал приказ, застывшему у выхода Эмону, Эдгард же, бережно меня поддерживая, повёл к креслу у камина.
— Вам нужно беречь себя, — прошептал мужчина так тихо, что только я могла слышать. — Особенно в вашем…
Эдгард вдруг резко замолчал, и я почувствовала, как его пальцы на мгновение застыли на моей талии. В глазах мужчины промелькнуло внезапное понимание и он, медленно убрав руку, отступил, словно обжёгшись.
— Эдгард… — начала я, но мсье Блэквуд уже отвернулся, стремительно направляясь к выходу из зала.
Мсье Арчи, наблюдавший за этой сценой, обеспокоенно взглянул на меня. Однако мне хватило сил едва заметно покачать головой и натянуто улыбнуться — только не здесь, не сейчас, когда вокруг столько любопытных глаз.
Вечер тем временем тек своим чередом. Дамы восхищённо обсуждали ароматы, мужчины степенно говорили о перспективах, а я сидела в кресле, рассеянно поглаживая тёплые жемчужины на шее и думая о том, что некоторые тайны невозможно хранить вечно… Эдгард же так и не вернулся в зал, оставив после себя лишь едва уловимый аромат сандала и горечь недосказанности.