Тайна моего положения

Глава 40

Следующие дни пролетели в странном тумане выздоровления. Время то тянулось бесконечно, то ускорялось, растворяясь в полудрёме. По настоянию лекаря, чьи визиты стали неизменной частью дня, я оставалась в постели, принимая нескончаемую череду укрепляющих отваров и бульонов от мадам Потс.

— Вы должны съесть всё до последней ложки, — требовала кухарка, поправляя белоснежную салфетку на подносе. — В вашем положении нужно хорошо питаться.

— Это просто невозможно, — жаловалась я, глядя на огромную фарфоровую миску, от которой поднимался ароматный пар. — Здесь хватит на троих!

— На двоих, — поправляла меня мадам Потс, многозначительно взирая на мой едва заметно округлившийся живот, который даже просторное домашнее платье уже не могло полностью скрыть. — И не спорьте.

— Не буду, — слабо улыбалась, осознавая всю серьёзность своего положения. Прошлое моей предшественницы было непростым: годы в пансионе с его скудными порциями, промозглыми комнатами и бесконечными простудами подорвали ее здоровье. Затем короткое, но мучительное замужество оставило неизгладимый след — каждый ее день был пропитан страхом и отвращением перед неизбежным моментом, когда престарелый супруг, наконец, потребует исполнения супружеского долга. А после…после было нападение, побег и недели скитаний по негостеприимному Элшимору.

Но теперь я была не одна и ради своего ребёнка должна беспрекословно выполнять все указания лекаря. Так что решительно взяв ложку, я начала медленно есть бульон, наслаждаясь его потрясающим ароматом и вкусом.

— Ну вот и славно, — довольно протянула мадам Потс, поставив передо мной очередную тарелку теперь с дымящимся рагу. В воздухе тотчас разлился манящий аромат тушёного мяса и свежих трав. — А теперь главное блюдо. Мясо нежное, тает во рту. С розмарином, тимьяном и молодыми овощами — именно то, что нужно для восстановления сил.

С тревогой посмотрев на новую порцию еды — золотистый бульон, в котором плавали аппетитные кусочки разварившихся овощей и нежного мяса. Я покорно кивнула и подцепила небольшой кусочек действительно нежного мяса, который буквально таял во рту, начала есть…

Так и проходили мои дни в странной неге выздоровления и, признаться, непривычном для меня обилии еды. Единственным, что нарушало это сонное оцепенение, были визиты Эдгарда. Он заходил дважды в день — каждое утро перед тем, как отправиться в банк, и каждый вечер после возвращения. В его движениях появилась какая-то новая, прежде несвойственная ему неуверенность, словно он всё ещё не знал, как теперь себя вести. Вот и сегодняшний день вновь начался с его появления в дверях моей комнаты.

— Доброе утро, — едва слышно произнёс мужчина, словно боясь потревожить утреннюю тишину.

— Доброе, — улыбнулась, машинально стряхивая невидимые крошки с белоснежного одеяла и поправляя выбившуюся из прически прядку волос.

— Как продвигается ремонт в лавке? — поинтересовался Эдгард, неторопливо устраиваясь в своём привычном уже кресле у моей кровати. И, взяв со стола пачку исписанных мной пожелтевших листов с тщательно выверенным составом ароматов, он принялся медленно их перебирать, вчитываясь в каждую строчку.

— Мсье Арчи говорит, всё практически готово, — ответила, аккуратно раскладывая на одеяле образцы этикеток для будущих товаров. — Осталось только расставить оборудование и… Эдгард, вы меня слушаете?

— Что? А, да… — мужчина заметно смутился, и лёгкий румянец волной окрасил его обычно бледные аристократические щеки. — Просто задумался. Знаете, у вас очень красивый почерк. Эти изящные завитки букв, словно тонкое кружево…

— Спасибо, — я невольно улыбнулась, чувствуя, как теплеют собственные щеки от неожиданного комплимента. — В пансионе нас учили каллиграфии. Часами заставляли выводить буквы, пока рука не начинала дрожать от усталости.

— Я могу помочь с лавкой, — внезапно предложил мужчина, а его глаза загорелись едва заметным воодушевлением. — В банке сейчас затишье, и я подумал…

— Эдгард, — прервала его, чувствуя легкое смущение от его искреннего порыва, — вы не обязаны участвовать во всём, что я делаю. Это не входит в ваши… обязательства.

— А если я хочу? — мужчина вдруг резко подался вперёд, отчего кресло едва слышно скрипнуло, и в золотистом свете утреннего солнца я впервые заметила удивительные янтарные крапинки в его глубоких карих глазах. — Если мне действительно интересно?

— Правда? — недоверчиво переспросила, машинально теребя кружевной край рукава своего домашнего платья.

— Помните, вы говорили, что каждый аромат рассказывает историю? — промолвил Эдгард, бережно взяв один из хрустальных пробных флаконов, осторожно поворачивая его, любуясь игрой света на гранях. — Я хочу узнать эти истории. Узнать вас. Если позволите.

— Это может занять много времени, — предупредила, невольно залюбовавшись тем, как утреннее солнце золотит его темные волосы.

— У нас оно есть, — мягко улыбнулся мужчина, кивнув на мой округлившийся живот, спрятанный складками одеяла. — Примерно… четыре месяца?

— Четыре с половиной, — поправила, непроизвольно положив руку на живот. — И я не об этом. Узнать человека — непростая задача. Это как создать новый аромат — требует времени и терпения.

— Тогда начнём с малого, — с торжественной улыбкой заявил мужчина, плавным движением протянув руку к аккуратной стопке бумаг, лежащей на краю стола. — Расскажите мне об этих этикетках. Почему именно такой изящный шрифт? Почему эти нежные цвета?

Мы проговорили до самого полудня, не замечая, как быстро летит время. Эдгард оказался на удивление пытливым слушателем — он сидел, чуть подавшись вперед, внимательно следил за движениями моих рук, когда я объясняла задумки, и его глаза загорались каждый раз, когда он улавливал суть очередной идеи.

Эдгард задавал неожиданно точные вопросы, демонстрируя глубокое понимание не только коммерческой стороны дела, но и тонкостей оформления. Его длинные пальцы осторожно касались этикеток, когда он рассматривал детали дизайна, а изящная морщинка между бровями появлялась всякий раз, когда мужчина погружался в размышления. Эдгард даже предложил несколько дельных идей по оформлению витрины и размещению товаров, которые я с удивлением и благодарностью приняла к сведению, отмечая их на полях своих записей его же одолженным карандашом…

После обеда, когда солнце уже клонилось к закату, окрашивая комнату в теплые медовые тона, в мои покои вошел мсье Арчи. Как всегда, он опирался на свою любимую трость из полированного дерева, а его лицо озаряла привычная лукавая улыбка, прячущаяся в уголках губ и морщинках около глаз.

— Как наша больная? Надеюсь, не слишком утомилась за день?

— Ваш сын очень… увлекающаяся натура, — заметила я, невольно улыбнувшись в ответ.

— О да, — с видимым удовольствием протянул старик, присев на край кровати. — Знаете, сегодня он впервые опоздал в банк. Представляете? Мой пунктуальный до зубовного скрежета сын — опоздал! Засиделся за обедом, с необычайным воодушевлением рассказывая мне о своих идеях для вашей лавки.

— Мсье Арчи… — начала было я, чувствуя, как краска заливает щеки, но он остановил меня мягким, отеческим жестом:

— Нет-нет, ничего не говорите. Просто… дайте времени сделать своё дело. Иногда самые крепкие чувства рождаются не от страсти, а от простых, ежедневных моментов близости. Как эти разговоры об этикетках, например.

— Или о шахматах? — улыбнулась я, заметив, как смягчился его взгляд, наполняясь теплыми отцовскими нотками.

— Именно, — старик рассеянно погладил серебряный набалдашник трости. — Кстати, вы не поверите — он вчера выиграл у меня партию. Впервые с тех пор, как…

Недоговорил мсье Арчи, в дверь деликатно постучали — Мэри, шурша накрахмаленным передником, внесла поднос с вечерним чаем, от которого поднимался ароматный пар.

— И ещё кое-что, мадам, — Мэри, поправив кружевной чепец, осторожно протянула мне плотный кремовый конверт с изящной сургучной печатью, на которой виднелся оттиск часового механизма. — Это от мадам Летиции. Принесли час назад, когда вы отдыхали.

— Что ж… не буду вам мешать, дорогая, — с понимающей улыбкой промолвил мсье Арчи, тяжело опираясь на трость, пока поднимался с края кровати и вскоре вышел из комнаты.

Оставшись в одиночестве, я бережно развернула письмо, и по комнате тотчас разнёсся лёгкий, успокаивающий аромат лаванды — привычка мадам Летиции класть сушёные цветы в письма. Несколько лиловых бутонов выпало на белоснежное одеяло, когда я разворачивала тонкие листы, исписанные изящным почерком мадам Летиции.

«Дорогая Эмилия, надеюсь, это письмо найдет тебя в добром здравии. Мы с мсье Хаври часто вспоминаем тебя за вечерним чаем, особенно когда я достаю те чудесные пирожные, которые ты так любишь. Наша маленькая часовая мастерская кажется непривычно тихой без твоего звонкого смеха и увлекательных рассказов о новых ароматах. У нас всё хорошо — мсье Хаври недавно закончил работу над удивительными часами для городской ратуши, и теперь весь квартал приходит полюбоваться на них. А я продолжаю вести свои записи и экспериментировать с механизмами, хотя, признаться, очень скучаю по нашим долгим беседам о тонкостях часового дела. Милая, ты давно не заходила к нам. Всё ли у тебя хорошо? Мсье Хаври беспокоится, что ты слишком много работаешь над своей новой лавкой. Помни, что двери нашего дома всегда открыты для тебя, а у меня всегда найдется свежезаваренный чай и пара часов для доброй беседы».

Закончив читать, я прижала письмо к груди, чувствуя, как оживает сердце от этих простых, искренних слов, пропитанных заботой и теплом. А запах лаванды, всё еще кружащий по комнате, навевает воспоминания об уютных вечерах в часовой мастерской, о мерном тиканье десятков часов и тихом смехе мадам Летиции…