Темная лошадка

25

Лоринда Карлтон проживала в Уэллингтоне, на Сэг-Харбор-корт. Если только Ван Зандт не раскололся на допросе у Лэндри, выписывать ордер на обыск дома рано. Однако, если Ван Зандт все же замешан в похищении Эрин или убийстве Джилл и сохранил какие-нибудь мелочи на память, есть большая вероятность, что он избавится от них, как только доберется до своей городской квартиры.

Я поставила машину на гостевой стоянке в конце квартала, где находился дом Карлтон. В половине окон квартала горел свет, но на улице не было ни души. Никаких тебе приветливых соседей, сидящих на крылечках субботним вечером. Из-за специфики Уэллингтона и сезона зимних выставок съемные квартиры ежегодно меняют жильцов. Поэтому в жилых массивах Уэллингтона никто особой дружбы с соседями не водит.

Дом Лоринды Карлтон стоял в дальнем конце тупика. Ни одно окно в нем не светилось. Я посмотрела сквозь стекло входной двери, пытаясь разглядеть в темноте панель охранной сигнализации, но если она там и была, то вне моего крайне ограниченного поля зрения. А если сигнализация уличная и уже включилась, вернуться к машине будет непросто. Придется искать лазейки в живой изгороди, которой обнесен жилой комплекс, либо лезть через нее, надеясь, что никто не увидит, а потом снова делать огромный крюк вокруг дома, чтобы добраться до машины.

С таким приблизительным планом в уме я выудила из кармана куртки связку отмычек и занялась замком на входной двери. Любой случайный прохожий скорее заинтересуется темной фигурой, крадущейся по задворкам, чем бедолагой, возящимся в замке входной двери. Всегда можно пожать плечами и сказать, что приехала на выходные повидать старого приятеля Ван Зандта, а он бессовестно обо мне забыл.

Затаив дыхание, я ковыряла отмычкой в замке. Вскрывать замки в полицейской академии не учат. Меня учил один конюх, когда мне было одиннадцать лет. В свое время он отсидел три года по обвинению в квартирной краже со взломом. Выйдя, он поклялся в полном исправлении, но старые навыки сохранил и передал их мне, потому что я была чума и наказание, и он не знал, как еще от меня отвязаться.

Вскоре замок щелкнул. С колотящимся сердцем я открыла дверь и вошла. Панель сигнализации обнаружилась на стене сбоку. На ней мигал зеленый огонек. Значит, с охраны снято.

Вздохнув с облегчением, я занялась делом. Прежде всего включила лампу над столом в гостиной. Любые соседи, которые заметят свет в окне, просто предположат, что в доме находится тот, кто там живет, потому как зачем вору включать верхний свет?

В комнате было неприбрано, пахло псиной. Ковер некогда был белым, как и обитый кожзаменителем диван, грязный и потрескавшийся. Ван Зандту давно пора бы найти себе более состоятельных клиентов, готовых бесплатно пустить его на постой. Должно быть, в этой связи он подумывает о Шоне. Наверно, уже прикидывает, как попасть на следующий сезон в домик для гостей.

Я прошла через захламленную кухню, мельком заглянув по пути в шкафы и ящики. Обычный набор: разрозненная посуда, коробки с сухими завтраками, хозяйственное мыло. В холодильнике и морозилке не обнаружилось фрагментов расчлененного трупа. В сушильном барабане мирно покоилась горка чистого сухого, скомканного белья. Брюки, носки, трусы. Как будто он разделся и все подряд пошвырял в стиральную машину. Кроме рубашки. Интересно, почему.

В гостиной тоже ничего интересного не оказалось. Россыпь видеокассет в тумбе под телевизором. Должно быть, принадлежала Лоринде Карлтон. Фантастика и мелодрамы. Я не могла представить себе, чтобы Ван Зандт высидел до конца «Титаник», давясь слезами, когда Леонардо Ди Каприо в третий раз уходил под воду. А вот видеокамеры, что он приносил к Шону, не было и следа.

Я поднялась на второй этаж, где помещались спальни – одна маленькая, украшенная игрушечными собачками, и большая, со светлой мебелью. Здесь пахло одеколоном Ван Зандта. Кровать застелена, вещи аккуратно сложены в шкафу и комоде. Мог бы быть кому-нибудь хорошим мужем – если б не патологические проявления и женоненавистничество.

Видеокамера нашлась в платяном шкафу, внизу, за выстроенными в ряд ботинками. Я открыла кожаный футляр, просмотрела кассеты с именами лошадей на ярлыках. Ван Зандт снимал лошадей на видео, а затем копировал пленки для показа потенциальным покупателям. Я вставила в камеру выбранную наугад микрокассету, перемотала, нажала пуск. На просмотровом экранчике появился серый конь, выполняющий серию прыжков. Хорошая форма, ничего не скажешь. Потом пленка зарябила, и в кадре возник каштановый жеребец. Я нажала «стоп», поменяла кассету. Более или менее то же самое. Кроме лошади, в кадре мелькала улыбающаяся красивая девушка, верхом или рядом, с поводьями в руках. Наездница или конюх, а может, хозяйка. Ничего тревожного – так, отвлекающий момент.

На третьей пленке я обнаружила Пэрис Монтгомери, ведущую в поводу черного мерина с белой звездочкой на лбу. Звездный.

Я наблюдала за его выступлением, и у меня щемило сердце. Это был красавец, с озорными искорками в глазах, с привычкой взмахивать хвостом, как флагом, при прыжке. К барьеру подходил с воодушевлением, но в прыжке было маловато полета, и он не всегда успевал вовремя убрать задние ноги, чтобы не задеть верхнюю перекладину. Однако воля у него была. Был и огонь, о котором говорил доктор Дин. Когда Звездный задел перекладину, то навострил уши и мотнул головой в момент приземления, как будто сердясь на себя за недостаток точности. У него было много «задора», как называют это лошадники, но для того, чтобы выиграть на элитном уровне или быть проданным по элитной цене, одного задора мало.

Снимавший выступление Ван Зандт явно скучал. Слишком много было на пленке крупных планов Пэрис и ее безупречной улыбки. Интересно, насколько они близко общаются и не ведет ли Пэрис Монтгомери ту же игру, что и я, когда ей надо получить что-нибудь от мужчины?..

Потом камера задержалась на девушке, державшей Звездного под уздцы. Эрин Сибрайт в облегающей маечке и шортах. Стройная, загорелая. Как только она поставила коня в самом выгодном ракурсе перед объективом, он толкнул ее мордой, и она, хохоча, отступила назад. Симпатичная девушка, хорошая улыбка. Чтобы не упасть, она обхватила коня обеими руками за шею и чмокнула его в нос.

Упрямая, жадная, порочная девчонка? Только не в этом эпизоде! Я видела, как любит Эрин своего подопечного. Это было понятно по тому, как она разговаривала с ним, как гладила, как ласково задержалась ее рука на его шее, когда она заставляла его повернуться перед камерой. Зная ее семейные обстоятельства, нетрудно предположить, что лошади были для Эрин куда ближе и роднее большинства домочадцев. Лошади не осуждали ее, не унижали. Им не было дела до того, что она нарушает какие-то правила. Все, что они понимали, – добрая она или нет, терпеливая или нет, приносит ли с собой угощение и умеет ли правильно почесать под подбородком.

И я тоже хорошо это понимала, потому что когда-то, немыслимо давно, сама была такой Эрин. Девочкой, которой тесно в семейных рамках, которая не желает оправдывать ожидания семьи, а знакомых себе выбирает по их объективным качествам. И единственные настоящие друзья ее живут в конюшне.

Пленка рассказала мне об Эрин гораздо больше, чем о Ван Зандте. Перемотав на начало, я снова просмотрела кадры с ее лицом, надеясь, что мне еще представится случай лично увидеть, как она улыбается. Хотя я понимала, что, если все-таки вытащу ее из этой передряги, улыбаться ей захочется еще очень и очень не скоро.

Я опять поменяла кассету, быстро промотала съемки еще трех лошадей, затем в кадре появился Шон верхом на Тино, и я пустила пленку на нормальной скорости. Просто чудо, как эти двое слаженно двигались по арене! Шон великолепный наездник – сильный, ловкий, спокойный, с развитым чувством равновесия. Тино, каурый мерин, – стройный, длинноногий, очень изящный в ходу. Камера следовала за ними через ринг к трибуне, ловила элегантные, как у балетных танцоров, косые движения скрещивающихся пар ног, крутой, словно лук, изгиб конского бока. Потом они вышли из кадра.

Камера задержалась на трибуне, взяла крупный план лица Ирины. Та с холодной ненавистью посмотрела в объектив, поднесла к губам сигарету и выдула облако дыма прямо в стеклянный глазок. То, что Ван Зандт наблюдал за нею, казалось, ничуть ее не смущало. Зато меня пробрал озноб. Захотелось немедленно побежать к Ирине домой и настрого велеть ей запираться на ночь.

Елена Эстес – мама-квочка…

Я положила камеру на место и вернулась к тумбе, на которой стоял еще один телевизор с видеомагнитофоном. Так, коллекция порнофильмов. Много девушек с одним парнем. Много парней и одна девушка. Лесбийский секс. Много лесбийского секса. «Голубые». Несколько фильмов, судя по картинке на обложке кассеты, были жестокими, но по большей части – нет.

Вот он, наш мистер Ван Зандт, поборник равных возможностей для всех, извращенец-демократ.

Я обыскала ящики платяного шкафа и ночные столики. Заглянула под кровать, обнаружив комья пыли и окаменевшие собачьи огрызки. Квартирной хозяйке Ван Зандта явно пора сменить уборщицу.

Как бы то ни было, пленок, связанных с похищением Эрин, я не нашла. А между тем у похитителя они должны были быть. Кроме того, у похитителя имелся доступ к более совершенной аудиоаппаратуре, чем я увидела в доме, – голос на пленке был механически изменен. В общем, если Ван Зандт и замешан в похищении, то пленки и звукозаписывающее оборудование он прячет где-то в другом месте.

Я разочарованно погасила свет и спустилась на первый этаж. Внутренний таймер говорил, что пора сматываться – слишком долго провозилась с пленками. Лэндри, конечно, приложит все усилия, чтобы задержать Ван Зандта в комнате для допросов как можно дольше, но всегда есть вероятность, что тот просто встанет и выйдет вон. Он не под арестом, насколько мне известно. И вообще не думает, что законы США к нему применимы.

Однако идея уйти ни с чем меня совершенно не вдохновляла. Хотелось найти что-нибудь посерьезнее, чем пристрастие к порнушке, что-нибудь такое, что если и не прямо свяжет Ван Зандта с похищением или убийством, то хотя бы будет использовано против него как отягчающее обстоятельство на предстоящем допросе.

Я прошла через кухню в тесный гараж на одну машину, где места хватало только для нескольких хозяйственных шкафов вдоль стены. На дверцах шкафов висели замки. Взламывать некогда… На шкафах громоздился всякий хлам: пенопластовые стаканчики, плавучие игрушки для бассейна, ячейки с бутылками газированной воды, упаковка из двенадцати рулонов дешевой туалетной бумаги. Иными словами – ничего.

В дальнем углу гаража у стенки выстроились пластмассовые баки для мусора. Покрутив носом, я направилась туда. Мусорное ведро преступника может оказаться сокровищницей улик. Улик, осыпанных яичной скорлупой и воняющих отбросами, но оттого не менее ценных.

Я сняла крышку с первого бака и начала рыться в мусоре, буквально сунув туда нос, чтобы видеть, что попадается под руку. Рекламные листовки, пакеты и лотки из-под замороженных обедов, пустые упаковки от яиц, скорлупа, потеки белка, картонки из китайского ресторанчика, плоские коробки от пиццы… Обычный набор, как у всех. Ни квитанций на оформление кредитной карты, ни списка дел на день, где фигурировали бы похищение и убийство.

Впрочем, я нашла листок со списком кличек лошадей, датой, временем вылета из Палм-Бич, номером и данными рейса на Брюссель. Лошади для отправки в Европу. Я сунула бумажку в карман джинсов. Если Ван Зандт вывозит из страны лошадей, то и сам может отправиться тем же рейсом. Полетит с лошадьми и ускользнет из юрисдикции Лэндри, яко тать в нощи.

Я сняла крышку со второго контейнера – и адреналин хлынул по моим жилам, подобно наркотику.

Там лежала одна рубашка, больше ничего. Та самая, которую не постирали вместе с брюками, трусами и носками – поспешно снятыми с себя и без разбора запихнутыми в машину.

Пришлось до пояса залезть в контейнер, чтобы достать рубашку со дна. Тонкий египетский хлопок, теплый синий цвет. Я поднесла рубашку к самой лампочке, ища монограмму или любой другой неоспоримый признак того, что вещь принадлежит Ван Зандту. Не нашла ничего, но слева на воротничке обнаружилось нечто, способное не менее точно определить владельца: темные пятна, похожие на кровь. Левая полочка рубашки была разодрана сверху донизу и тоже испачкана кровью.

Сердце у меня колотилось все быстрее.

Представитель защиты может возразить, что Ван Зандт порезался во время бритья. «И поцарапался тоже?» – спросит прокурор. Судя по характеру улики, он мог получить ранение в драке. Легко представить себе, как Джилл Морон бросается на своего обидчика, размахивая руками, скрючив пальцы, как когти. Она могла зацепить его по шее, поцарапать, и кровь капнула на рубашку. Если при вскрытии окажется, что под ногтями у нее есть частицы чужой кожи… А у Ван Зандта, соответственно, ранки на шее… Я не заметила, но вдруг он прячет их под своим непременным галстуком? Еще я вспомнила пятна на подстилке в деннике, тоже похожие на кровь. Возможно, Джилл его чем-нибудь ударила, рассекла кожу. Да и бледный вид Ван Зандта нынче утром мог быть вовсе не следствием похмелья.

Сердце у меня выпрыгивало из груди, руки тряслись. Вот она, победа! В прежние времена после такой находки я бы всему отделу поставила выпивку. А теперь не могу даже заявить вслух о своей удаче, а если б и могла, в полицейских кругах никто за меня не порадовался бы. Я стояла в полутемном гараже, пытаясь унять возбуждение и заставить себя думать, какие судьбоносные шаги предпринимать дальше.

Лэндри позарез нужна эта рубашка. Но как бы ни приятно было мне швырнуть ее ему в лицо, я понимала, что, если сама отнесу ему находку, на суде она фигурировать не будет.

Надо все делать по правилам. Шаг за шагом. Чтобы в гараж пришли из полиции округа с ордером на обыск. Для этого, учитывая историю Ван Зандта и его связь с Джилл Морон, будет достаточно анонимного доноса.

Однако класть рубашку обратно в бак мне все-таки не хотелось. Не было веры в то, что все пойдет как надо. Вдруг Ван Зандт после беседы с Лэндри перепугается насмерть, прибежит сюда и уничтожит улику. Надо спрятать ее куда-нибудь, где он не найдет.

Как только данная мысль пришла мне в голову, с улицы послышался шум подъезжающей к дому машины и скрежет открываемых ворот гаража.

Они уже открылись на треть, когда я повернулась и бросилась к двери в кухню. Автомобильные фары ударили в стену, как два прожектора вслед беглому заключенному. Взревел гудок.

Я ворвалась в кухню, захлопнула дверь и заперла на замок, чтобы выиграть драгоценные секунды. Куда бы спрятать рубашку?

Некогда. Некогда. Бросить все и бежать.

В конце концов я сунула рубашку в самый нижний из кухонных ящиков, закрыла за собой дверь и выскочила из кухни, слыша, как поворачивается ключ в замке.

Господи боже! Если Ван Зандт меня узнал…

Пробегая через гостиную, я задела бедром стул, шарахнулась, споткнулась, пытаясь удержаться на ногах и не сводя глаз с двери во внутренний дворик.

За моей спиной залаяла собака.

– Взять его, Крикет! – раздался женский голос.

Пес зарычал. Краем глаза я видела, как он подбирается ко мне: маленькая черная зубастая ракета.

Я рванула дверь, она подалась, но в тот момент, когда я выскакивала за порог, собачьи зубы впились мне в икру.

Я изо всех сил тряхнула ногой, пес взвыл и на мгновение разжал зубы. В два прыжка я промчалась через дворик к входной двери, навалилась на нее всей тяжестью, распахнула – и вот я в саду за домом.

Дом Лоринды Карлтон был на улице последним. Жилой массив обнесен живой изгородью. Теперь мне бы оказаться по другую ее сторону. Там огромный пустырь, собственность города Уэллингтон, а за ним – торговый центр.

Я бросилась к изгороди. Пес, рыча и лая, по-прежнему бежал следом. Я резко свернула вправо и помчалась вдоль изгороди, ища лазейку. Пес хватал меня за пятки. Я на бегу сняла ветровку, одним рукавом туго обернула правую руку, а второй отпустила, чтобы тащился по земле.

Пес рванул вперед, поймал зубами свободный рукав. Я обеими руками ухватилась за свой, уперлась ногой, закрутилась волчком на месте, вертя пса вокруг себя, как метатель молота на Олимпийских играх. И отпустила.

Не знаю, далеко ли он улетел, но несколько секунд я выиграла. А в следующее мгновение увидела, где перелезть.

Рядом с соседним крыльцом стоял пикап. Я вскарабкалась на капот, оттуда на крышу и перевалила через изгородь.

Приземлилась парашютным способом – на корточки, сразу свалилась набок и перекатилась. Но все равно тело от ступней до макушки пронзила острейшая боль. Пару секунд я даже не пыталась двигаться, просто лежала в грязи, сжавшись в комочек. Но нужно было уходить. Кто-нибудь мог видеть, как я прыгала через изгородь. Да и неизвестно, не покажется ли сейчас из кустов, как в ужасах Стивена Кинга, это маленькое исчадие ада с оскаленной пастью.

Корчась, я подтянула под себя ноги, рывком поднялась и побрела вперед, держась как можно ближе к изгороди. Пот лил с меня ручьями, помятые бока отзывались болью при каждом шаге. Где-то далеко, за спиной, выла сирена. Пока полиция доедет до дома Лоринды Карлтон и составит протокол на предмет вторжения, я буду в безопасности. По крайней мере пока.

Вот ведь невезуха! Если б я смылась на пару минут раньше… Если б не прокопалась столько с пленками о лошадях и обзором коллекции порнофильмов в доме Ван Зандта… Если б не задержалась еще на несколько минут в гараже, роясь в мусорных баках… Но тогда я не нашла бы ту рубашку.

Надо позвонить Лэндри.

Я вышла на ярко освещенную центральную площадь перед торговым центром. Возле японского ресторана в ожидании столиков толпился народ. Я прошла мимо, опустив голову, стараясь не привлекать к себе внимания. Нормальные люди наслаждаются жизнью и лакомятся суши. Наверно, среди них нет ни одной сумасшедшей, которая когда-нибудь вламывалась в чужой дом, ища вещественные доказательства убийства.

А у меня вечно все не как у людей!

При этой мысли мне захотелось смеяться, а потом – плакать.

В аптеке Эккерда я купила бутылку воды, плитку шоколада, дешевую джинсовую рубаху и бейсболку. Наменяла мелочи для телефона-автомата. Выйдя на улицу, оторвала ценники с одежды, накинула рубаху поверх пропотевшей черной майки, прикрыла бейсболкой всклоченные вихры.

Я сбросила Лэндри на пейджер номер телефона-автомата, повесила трубку и стала ждать. Интересно, насколько хорошо разглядела меня та женщина из дома Ван Зандта? Кто она, кем приходится Ван Зандту? Пожалуй, она мало что поняла, поскольку велела собаке взять «его». Увидела, что волосы короткие, и, как любой на ее месте, сделала вывод, что грабитель – мужчина. Полиция будет искать мужчину – если вообще будет кого-то искать. Банальная попытка кражи со взломом, ничего не пропало, никто не пострадал. Не думаю, чтобы кто-то стал тратить на это силы. Искренне надеюсь, что не станет.

Даже если они удосужатся снять отпечатки пальцев, моих ни в одной криминальной базе данных нет. Поскольку я служила в полиции, мои отпечатки лежат в служебной папке округа Палм-Бич, отдельно от правонарушителей. А эту папку по такому чепуховому поводу никто проверять не полезет.

Все равно перчатки надо было надеть. Хотя бы потому, что в них копаться в мусоре намного приятнее, чем голыми руками.

Я развернула шоколадку и начала медленно жевать, держа за обертку.

Куртку мою они найдут – точнее, то, что осталось после собачьих зубов, – но кто знает, что она моя? Обычная черная ветровка.

Я попыталась вспомнить, что там лежало в карманах. Тюбик бальзама для губ «Тропикана», остатки трубочки с мятными пастилками, чек с бензоколонки «Шелл». Слава богу, расплачивалась я наличными, а не кредитной картой. Что еще? Куда я в последний раз ходила в куртке? Утром, к врачу.

И тут внутри у меня что-то оборвалось.

Рецепт! Рецепт на викодин, который я не собиралась покупать. Просто сунула листок в карман.

О, черт!

Может, я все-таки вынула его? Выбросила и забыла? Нет-нет. Точно.

Мне стало нехорошо. Я привалилась к стене, лихорадочно пытаясь прикинуть последствия. На рецепте мое настоящее имя – Елена Эстес. Не Элль Стивенс. Это имя для Ван Зандта ничего не значит. Если только он не видел ту фотографию в журнале – фотографию с подписью, что я занимаюсь верховой ездой в имении Шона. А если видел, как скоро начнут складываться в картинку фрагменты головоломки?

Глупая, непростительная беспечность!

Если ко мне придут из полиции, я буду отрицать, что была на Сэг-Харбор-корт. Про куртку скажу, что потеряла на ипподроме. Подтвердить эту ложь, которая будет моим алиби, некому, но, ради всего святого, зачем мне алиби? «Я же не преступница! – вознегодую я. – Девушка из хорошей семьи, вполне обеспеченная, не какая-нибудь наркоманка, вынужденная красть, чтобы добыть денег на дозу».

Тогда они покажут Ван Зандту мою фотографию, спросят, узнает ли он меня, – и мне крышка.

Проклятие, почему Лэндри не перезванивает?!

Самое плохое в этой истории не то, что мне придется выкручиваться, чтобы не сесть в тюрьму. Хуже, если Ван Зандт найдет свою рубашку до того, как Лэндри придет к нему с ордером на обыск.

Черт, черт, черт! Мне хотелось биться головой о бетонную стену. Какое невезение! Намерения у меня были самые лучшие, но на данный момент мои действия могут привести к потере важнейшего вещдока. И к тому же есть шанс, что я уже нарушила свое инкогнито перед Ван Зандтом, а значит, и перед всем окружением Джейда.

Если теперь убийца скроется, это будет на моей совести. А если еще в результате погибнет Эрин Сибрайт…

Да где этот засранец Лэндри?!

– Пошел ты! – пробормотала я, сняла трубку и набрала 911.