Темный полдень

12

Май.

Дома я машинально поставила пакеты на кухне — сил их разбирать просто не было. Камеру бережно положила на стол, несмотря на то, что из неё продолжала капать чёрная вода. Села на лавку, опустив тяжёлую голову на стол. Внутри всё опустело, и даже на то, чтобы плакать или ругаться, не было сил. Какой смысл?

Эту камеру я купила несколько лет назад, экономя на всём, отказывая себе в лишнем. Она была символом моего нового начала, моих успехов и движения вперёд. Иронично, что сейчас она разбита, как и моя чертова жизнь.

Эта деревня, словно клетка с невидимыми прутьями, сжимала меня всё сильнее. Она убивала всё, что мне было дорого, заставляла чувствовать себя беспомощной. Я искренне пыталась что-то изменить, начать заново, но каждый раз судьба снова и снова сталкивала меня с землёй, тыкая в грязь, словно давая понять, что ничего хорошего от жизни мне больше не ждать.

От злости потемнело в глазах. Мой взгляд случайно упал на блюдце с едой, как всегда стоящее под лавкой у печи. С яростным криком я подняла его и с размаху швырнула о печь.

— Суседко? Да? — закричала я в пустоту. — Да пошел ты в задницу, суседко! Ничего ты мне не сделаешь, как и вся ваша чертова деревня! Хрен тебе, а не еда!

Блюдце разлетелось на осколки, и от этого ощущения крушения внутри меня вспыхнул новый виток ярости. Я схватила останки камеры, свою самую большую потерю, и с размаху швырнула её на пол. Разбитая техника глухо ударилась об пол, но мне этого было недостаточно. Я подняла её снова и снова, била об пол, словно пытаясь сломать не только камеру, но и ту безысходность, что жгла меня изнутри.

— Вот тебе! — кричала я, чувствуя, как всё больше и больше погружаюсь в это бешенство.

Я выскочила из дома, едва дыша от накатившего бешенства, и рванула к бане. Натоплю её так, чтобы уши сворачивались, и вымоюсь, наконец, в горячей воде! До этого я не рисковала сильно топить баню, лишь слегка прогревала её, но сегодня это казалось единственным способом избавиться от всей грязи, боли и злости, что копились внутри.

Я бросала берёзовые поленья в топку одно за другим, рыча от злости, проклиная свою жизнь и всех вокруг. Каждое полено ударялось с глухим стуком, словно моя ярость превращалась в физическую силу. Ещё, ещё и ещё. Огонь в печи ревел, как отражение моей собственной ярости.

Через час баня раскалилась так, что воздух стал почти невыносимым. Жар был таким сильным, что тяжело было дышать. Вода в баке почти кипела, отчего густой пар заполнял всё помещение. Пот лился с меня градом, но это было не важно — я хотела стереть всё, смыть эту боль, ярость и грязь, которая казалась не просто физической.

Я стояла перед раскалённой печью, ощущая, как жар обжигал кожу, но внутри всё равно не было облегчения.

Сбросила с себя всю одежду, даже не задумываясь о том, как и в чём пойду обратно до дома, швырнула её на пол в предбаннике. Расплела косу, пройдясь по волосам пятернёй, позволяя им свободно разлететься по плечам, и легла на раскалённый полог, чувствуя, как жар пробирается в каждую клеточку моего тела, прогревая ноющие кости.

Это было настоящее блаженство — просто лежать и не думать ни о чём, ощущать, как дыхание становится ровнее, как каждая пора моего тела раскрывается, а пот вместе с жаром выгоняет из меня остатки отчаяния и боли. В эту минуту я чувствовала себя свободной, как никогда.

К чёрту всех и вся! Если потребуется, доберусь домой и голой! Плевать на соседей, пусть порадуются, если захотят. На меня, по крайней мере, приятно посмотреть! Я улыбнулась этой дерзкой мысли, впервые за долгое время позволяя себе не заботиться о том, что скажут или подумают другие.

Глаза закрывались сами собой, голова тяжелела с каждой минутой. Внезапно мне показалось, что кто-то нежно гладит меня по волосам, словно перебирая их пальцами, как будто расчесывая мягкими движениями. Я не сразу осознала, что это ощущение не выдумано, оно было слишком отчётливым и реалистичным. Приятное тепло скользило по моим волосам, погружая в странное состояние между явью и грёзами.

Я приоткрыла глаза, но вокруг никого не было, лишь пар клубился над горячими камнями. Сон ли это? Или я просто так устала, что мне всё мерещится?

Но несмотря на странность происходящего, я не испугалась. Непонятное, будто чужое, но тёплое прикосновение к волосам, напоминало о заботе, которой мне так давно не хватало.

Снова закрыла глаза, отдаваясь этим странным, немного нереальным ощущениям. Прикосновения становились все более отчетливыми, но сил им сопротивляться не было совсем. Я понимала, что усталая и разбитая засыпаю прямо в бане. Где-то на краю сознания проскользнула мысль, что это опасно и не правильно, но тепло, охватившее меня было сильнее.

Вдруг кто-то совершенно отчётливо провёл рукой по моей ноге, начиная от колена и поднимаясь выше по бедру. Прикосновение было откровенным, почти бесстыдным, и это мгновенно выдернуло меня из состояния расслабленности.

Я вздрогнула всем телом и резко открыла глаза. Помещение было наполнено густым горячим паром, так что практически ничего не было видно. По коже пробежали холодные мурашки, не смотря на жар. Это странное прикосновение, столь реальное и дерзкое, не могло быть плодом моего воображения.

Я хотела сесть на полог, но вдруг поняла, что не могу поднять голову, кто-то или что-то крепко держало меня за волосы. Ужас сковал сердце. Я попыталась закричать и не смогла.

Внезапно рука снова коснулась моего бедра, скользнула вверх, между ног. Прикосновение было ужасающим в своей бесстыдности. Так ко мне прикасался только один человек. Только он мог позволить себе столь смелые и нахальные ласки.

Я дернулась, пытаясь освободиться, закричать, вывернуться из жестокой хватки. Ужас парализовал меня, не давая действовать, а сознание отказывалось верить в то, что это происходит на самом деле. Руки были словно прикованы к пологу, а прикосновения стали не просто ощутимы, они стали абсолютно реальны. Поглаживали ноги, слегка пощипывали грудь. От омерзения меня затошнило.

Мир вокруг казался смазанным, нереальным, но ощущения были болезненно отчётливыми. Я изо всех сил старалась вырваться из этой кошмарной хватки, но тело меня не слушалось.

Наконец, каким-то невероятным усилием мне удалось повернуть голову. Я закричала — громко, отчаянно, почти рыча, не надеясь, что меня кто-то услышит. Это был крик ужаса и беспомощности, но единственное, что я могла сделать в этот момент.

Мой крик эхом отразился от стен, пронзая пространство. И внезапно, с оглушительным грохотом, двери в баню вылетели наружу, словно их сорвало сильнейшим порывом ветра. В помещение ворвался свежий воздух — холодный, почти морозный, после удушающего жара. Этот резкий контраст заставил меня вздрогнуть, и на мгновение адреналин взорвался внутри, возвращая мне частичную способность двигаться.

Ужас, сковывавший моё тело, всё ещё держал меня в плену, но резкий порыв воздуха ослабил хватку невидимой силы. Мир снова обрёл очертания, и я скатилась с полога на пол.

Кто-то изо всех сил рванул меня за волосы, стараясь затащить обратно, но не смотря на боль, пронзившую голову, я не дала этого сделать. Завизжала, отмахиваясь руками, но упираясь изо всех сил.

— Идиотка малолетняя! — услышала я знакомый голос над собой. Это было как удар по нервам. В следующий момент сильные руки легко подхватили меня, словно я весила не больше пера, и кто-то перекинул меня через плечо, унося прочь из бани.

Мир вокруг кружился, и я не могла понять, что происходит. Ледяной воздух ударил по раскалённой коже, вызывая дрожь. В голове звенело от напряжения, а сознание пульсировало между страхом и облегчением.

— Керкаӧ! Ну сійӧс керкаӧ! (В дом! Уводи в дом!) — услышала звучный голос Надежды и едва не заплакала от облегчения.

— Сылӧн ас садяс колӧ вайӧдны (ее надо в себя привести), — ответил тот, на чьем плече я болталась как мешок с картошкой.

— Клади ее сюда!

Я почувствовала, как меня укладывают на ворох одежды на улице. Прохладный вечерний воздух холодил кожу, отчего руки и ноги покрылись мелкими пупырышками. Голова все еще была пьяной, но сознание медленно возвращалось. Я постепенно приходила в себя, дрожа от холода и слабости, пытаясь понять, что только что произошло.

Меня закутали во что-то большое и теплое.

— Ох и уделали ее, — сокрушалась Надежда, осматривая мои плечи и руки.

— Сама виновата! — резко отрезал Хворостов, в его голосе чувствовалось раздражение, но постепенно он успокаивался. Я наконец смогла сфокусироваться и увидела два лица, склонившихся надо мной. Оба выглядели напуганными, встревоженными, но в их глазах также читался гнев.

— Какого…. Какого хера! — вырвалось у меня. — Что, вашу мать, здесь происходит?

— Тебе, безмозглой кукле, говорили в первый жар не ходить?! — рявкнул на меня Дмитрий, его голос был грубым, полным раздражения и злости.

Его гнев казался таким сильным, что я почти могла его почувствовать. Надежда, стоявшая рядом, тоже выглядела обеспокоенной, но её глаза были полны укоризны.

— Ты, блядь, серьезно? — огрызнулась я в ответ. — Меня какой-то гандон едва не отымел в моей же собственной бане, а ты мне про первый жар заливаешь? Совсем долбанулся?

Гнев внутри меня бурлил, и я уже не могла сдерживаться. Но вместо того чтобы успокоить меня, Дмитрий скривил губы в жёсткой гримасе, явно не впечатлённый моими словами.

— Да ты сама это всё на себя накликала! Никого там не было, ты угорела, идиотка! — зло ответил он.

— Постой, Дмитрий Иванович, — остановила его Надежда. — Никто не мог знать, что пришлая сможетвидеть.

— Да ни хера она не видит! — снова разозлился он, вскакивая с кучи веток, куда они уложили меня.

— Она суседку уважила…. — начала Надежда и замолчала, прерванная моим резким выдохом.

— Тетя Надя, да хватит вам! — Дмитрий начинал злиться и на тетку. — Угорела девка. Вон, вся красная, а глаза дикие еще! Встать сможешь, блаженная?

Я хотела огрызнуться, но смогла только закашляться — горло безбожно болело.

Ни слова не говоря Дмитрий поднял меня на руки и занес в дом.

— Ебааать, — вырвалось у него, когда мы зашли в комнату. Все принесенные мной продукты были ровнехонько раскиданы по полу, а частью — даже погрызены. Особенно пострадали сыр и мясо. Молоко, оставленное Надеждой, разлилось по столу и капало белыми каплями на пол и на камеру.

— Ох, — вырвалось у Надежды, — видно сильно ты деда обидела….

На это не было слов даже у Хворостова. Он посадил меня на лавку, глубоко вздохнул и крепко выругался. Я устало закрыла глаза, не понимая то ли я сошла с ума, то ли мир вокруг. И сама не заметила, как потеряла сознание.