Темный полдень

30

Июнь

Эти два дня пролетели в ощущении лёгкости и тёплого счастья, словно внутри меня горел мягкий свет, а за спиной действительно выросли крылья. Каждый момент, когда я ловила на себе тёплый взгляд зелёных глаз Димы или чувствовала крепость его объятий, заставлял сердце замирать от радости. Впервые я была рядом с человеком, с которым мне не нужно было притворяться, кого я могла просто любить — и это чувство, похоже, было взаимным.

Иногда я замечала тень в глазах Димы, лёгкую искру боли, когда мы проходили мимо закрытого магазина Натальи. Он не показывал этого явно, и я не хотела напоминать ему о прошлом. Но когда он сильнее прижимал меня к себе или ловил мою руку в свои, я чувствовала его стремление быть рядом, сдержанную заботу, которой он меня окружал. И село, на удивление, казалось, радовалось нам: никто не смотрел косо, ни одна из девушек не проявляла враждебности, хотя я была уверена, что у Димы нашлось бы немало поклонниц.

Тётка Надежда, с её бдительностью и уважением к традициям, зорко следила за тем, чтобы обычаи соблюдались, и не позволяла Диме переступать черту. Но мы оба относились к её правилам с легкой игривостью, нарушая их лишь чуть-чуть, украдкой касаясь друг друга или обмениваясь быстрыми поцелуями.

День села, совпадающий с летним солнцестоянием, казался кульминацией этого времени — самой природой выбранный момент. Я, пожалуй, удивилась бы, если бы этот праздник не совпал с таким особым днём. Здесь это было ожидаемо и логично. Местные ритуалы, как я начала понимать, не были пустой формальностью, а несли глубокий смысл, который проходил через века, соединяя поколения. Эти традиции, казалось, вплетались в самое сердце села, оживляя его и делая частью чего-то большего, и мне становилось интересно, какой смысл и смысловые слои скрываются за ними.

Старейшины деревни, семь самых почетных жителей села, среди которых были и Надежда, и дед Волег, пристально следили за подготовкой, давая указания и напутствия, как должно выглядеть село в этот особый день. С площади доносился аромат свежесрезанных цветов и злаков, которыми украшали арки, ставни и лавки. По всему селу были развешаны гирлянды из полевых трав, а местные жители, оживлённые и сосредоточенные, несли из старых сундуков традиционные одежды, унаследованные от своих родителей и бабушек. Они подгоняли их, гладили, украшали ленточками, стараясь сохранить каждую деталь так, как было задумано веками назад.

И я, к своему удивлению, оказалась не в стороне. Надежда с лёгким, но настойчивым покровительством почти сразу же взяла меня под своё крыло, сказав, что «раз уж ты здесь, так уж будь как полагается». Её помощницы — женщины постарше и несколько девушек моего возраста — с тихим любопытством подбирали для меня наряд. Он сильно отличался от одежды других женщин: длинная белая простая льняная рубашка, доходящая до колен, без всяких рисунков и вышивки. Поверх этой рубашки меня подпоясали ярко желтым поясом, а на ноги надели изящные лапти, искусно сплетенные из соломы. Надежда дала напиться своего чая.

Я стояла перед ними, несколько растерянная от отсутствия украшений, но почувствовала, как Надежда, осторожно поправляя рукава, взглянула на меня с тёплой, почти материнской улыбкой.

— Луншӧрика! — женщины низко поклонились мне. — Полудница-дева!

Волосы мне распустили, расчесали щетками до золотистого блеска. Когда я увидела своё отражение в зеркале, то застыла, не сразу осознав, что смотрю на себя. На меня глядела девушка из другого времени, из другого мира — светлая, как солнечный день, с длинными распущенными волосами, мягкими и золотистыми, словно сами лучи полуденного солнца вплелись в них, легкая, как ветер в полях, изящная, точно пшеница, синеглазая, как цветы василька. Мне не нужны были украшения — я сама была воплощением красоты. От мысли что такой меня увидит Дима перехватило дыхание.

— Завтра, Айна, — прошептала мне Надежда, — завтра ты станешь нашей Силой. Силой села, Силой моего племянника, Силой хозяина этих мест. Завтра вы войдете в круг старейшин, завтра возьмете нашу власть себе. Никто не посмеет помещать этому. Ни один ведьмак, ни одна Йома.

Я вздрогнула, на секунду вспоминая грозного, мрачного Андрея.

— Не посмеет, — прошептала мне Надежда. — Люди не отдадут своюЛуншӧрику.

Ее слова вечером подтвердил и Дима.

— За его домом наблюдают, солнце мое. Не посмеет он сунуться в село к нам, он вообще, похоже, уехал. И скатертью дорога. Думаю, понял, что ловить здесь больше нечего.

Во взгляде глубоких зелёных глаз светилось нечто большее, чем простая любовь. Этот взгляд был одержим, почти колдовским в своей силе, словно он видел во мне не просто девушку, а ту самую Силу, которую обещала Надежда. Он подошёл ближе, взял мои руки и прижал к своим губам, касаясь нежно, но с какой-то едва сдерживаемой страстью.

— Ты прекрасна, Айна. Как бы мне пережить еще эту ночь?

Я быстро забрала у него ладони и лукаво улыбнулась, отскакивая на шаг.

— Уж постарайся, любимый. Меня уже ждут девушки….

— Знаю, — он улыбался с сожалением, — нужно отпустить тебя. Права тетка, ты действительно словно воплощение полудницы.

Я бросила последний взгляд на Диму, его глаза, полные тоски и нежности, и почувствовала, как сердце захлестнула радость, смешанная с лёгким азартом. Мысль о предстоящем обряде, о традициях, которые я ещё не до конца понимала, но ощущала их силу, наполняла меня предвкушением. Улыбнувшись ему, я, смеясь, побежала по тропинке к дому на окраине села, где уже собирались девушки.

Когда я вошла, атмосфера была волнующе-живая: повсюду мелькали оживлённые лица, слышались смех и шёпот, кто-то пробовал песни, кто-то завязывал последние ленточки в косы. Здесь, в полутьме уютного дома, пахло свежей травой, цветами и каким-то сладковатым дымом от горящих трав, которыми окуривали помещение для очищения перед обрядом. Девушки обернулись ко мне, и я почувствовала себя частью их круга, как никогда ранее.

Они повели меня в баню, омывая все тело настоями трав, от которых пахло терпким запахом васильков и чего-то незнакомого мне, снова и снова расчесывая волосы, легко массируя голову и все тело. Они то оборачивали меня ароматными влажными простынями, то били березовыми и пихтовыми вениками, давая напиться кваса с легким привкусом меда и трав.

Когда они, мягко смеясь и шутя, вытащили меня из бани, чтобы проводить к сеновалу, я едва держалась на ногах от умиротворения и лёгкой усталости. Две девушки, взяв меня за руки, повели через тропинку, шепча что-то на ухо, и вскоре я ощутила под собой мягкость сухой травы. Свежесть сена, тепло земли подо мной и запах луговых цветов наполняли меня умиротворяющей силой, как будто само село давало мне часть своей мощи.

Лёжа на сеновале, я чувствовала, как лёгкий ветерок шелестит травой, принося с собой ароматы полевых цветов, тёплых и сладковатых. Ветерок, словно руки невидимого духа, касался моего лица, лёгких плеч, создавая ощущение полного покоя. Словно в полусне, я слышала, как девушки напевают древнюю песню, отголоски которой убаюкивали и манили в лёгкий, мистический сон.

В этом состоянии, на границе сна и реальности, я ощущала, как через меня проходит энергия земли и неба, словно я становлюсь неотъемлемой частью всего вокруг, этой природы, этого села, этих древних традиций.

Утром за мной пришли уже две более старшие женщины. Они принесли в пустую избу плотный завтрак, помогли мне надеть одежду Полудницы, снова расчесали волосы, которые мягкой волной упали на спину.

— Скоро приедут гости из района, — доверительно шепнула мне Надежда, пришедшая чуть позже, — побудут у нас немного и уедут. Вот тогда и начнется настоящий праздник.

— А мне что сейчас делать? — тихо спросила я, не испытав ни крупицы страха от того, что меня могут заметить или узнать.

— Сейчас выйдешь к Диме и будешь встречать гостей как его жена и хозяйка праздника. Пусть видят тебя, пусть завидуют племяннику.

Когда я вышла на утренний свет, в своём наряде Полудницы, с распущенными волосами, которые мягкими волнами спадали на плечи, в венке из колосьев и васильков, венчавших меня как корона, люди встречали меня почтительными наклонами головы и теплыми улыбками. На краю площади меня ждал Дима. Он стоял, глядя на меня с таким обожанием и гордостью, что у меня перехватило дыхание. В его взгляде не было ни сомнений, ни тени страха — только ясная уверенность и любовь.

Я подошла к нему, и он протянул мне руку. Мы стояли вместе, встречая первых гостей, которые прибывали из района. Люди смотрели на нас, их взгляды скользили по мне, по Диме, и я видела удивление, уважение и лёгкую зависть. Они смотрели на нас не просто как на пару, а как на хозяев этого праздника, тех, кто стоит у истоков и традиций.

— Ты прекрасна, — тихо шепнул мне Дима, чуть сжимая мою руку. Даже в строгом, официальном костюме, он вписывался в атмосферу праздника. В нём ощущалась особая сила и достоинство, как у настоящего хозяина, опорного столпа этого места.

Он чуть повернулся к гостям, ведущим оживлённые беседы, и сдержанно, но открыто улыбнулся, словно разделяя с ними ту честь, что в этот день выпала нам. Я сжала его руку, чувствуя, что вместе с ним готова стать частью этой жизни, стать той Полудницей, той Силой, о которой говорили старейшины.

Официальная часть промелькнула для меня незаметно, словно миг. Я легко вела светские беседы с почётными гостями, улыбалась и отвечала на их вопросы, не чувствуя ни капли смущения или неуверенности. Все годы опыта, умение оставаться в центре внимания и поддерживать разговор оказались мне хорошей опорой. Но сегодня всё это обретало новый смысл: я не просто представляла себя, а была частью чего-то большего — частью истории этого места, этого праздника и всего села.

Когда официальная часть закончилась, и мы, наконец, остались среди своих, село словно задышало новой энергией. Вокруг разлился звук музыки, слышались смех, оживлённые разговоры. Жители начали готовиться к настоящему празднику, к тем ритуалам, которые проводились из года в год, храня традиции, передавая их следующему поколению. Повсюду кипела жизнь, дети носились вокруг, взрослые приветствовали друг друга, как старых друзей, и я чувствовала, что все эти люди искренне рады быть здесь, рядом с нами, частью этого общего действия.

Дима, заметив, что я расслабилась, снова взял меня за руку и привлек к себе ближе. Поцеловал, прежде чем две смеющиеся девушки взяв меня за руки повлекли за собой, прочь от него.

За селом горели купальские костры. Девушки и парни водили традиционных хоровод, вовлекая в него всех желающих. Мое появление приветствовали веселыми и радостными криками. Кто-то налил в стакан мне странный напиток, сладкий, медовый, явно алкогольный, потому что в голове у меня стало легко и спокойно, а легкая усталость ушла сама собой.

Солнце медленно садилось за горизонт, погружая нас в полуночную магию праздника. Костры разгоралось сильнее, языки пламени взлетали высоко, освещая фигуры танцующих и меня, вовлеченную в этот хоровод. В этом огне была какая-то древняя, первозданная сила. С каждым кругом хоровода, с каждым ударом в ладони, с каждым шагом я ощущала, как становлюсь частью этого ритуала, связанного с самой природой, с её живой энергией и светом. Кто-то снова подошёл с медовым напитком, и я приняла стакан, чувствуя, как тепло разливается по всему телу.

В один момент, когда я остановилась, чтобы перевести дыхание, заметила Диму на другой стороне хоровода. Он стоял, не сводя с меня глаз, и его взгляд, полный гордости и любви, был подобен огню, который горел у нас за спинами.

Его влекли другие девушки, разъединяя нас, не давая приблизиться друг ко другу, смеялись, пели. Мы были порознь и все равно вместе, соединенные силой огня и праздника.

Один круг, другой и вот мы уже оба в центре хоровода, окруженные людским морем. Стоим друг напротив друга, являясь частью один другого. Его зеленые глаза горят, отражая пламя костров и понимаю, что он пьян так же, как и я.

Резко ударил барабан и замер хоровод, оставляя нас один против другого. Все взгляды сотен людей сосредоточились на нас. На нем и на мне.

Мы стояли, не двигаясь, как будто в кругу людей и огней открылся наш собственный, тайный мир. В эту секунду барабан прозвучал снова, и толпа тихо, уважительно расступилась, словно нас благословляли на что-то важное. Я услышала шёпот старейшин, перетекающий, как река, будто древняя молитва оберегала нас.

Вокруг нас образовался новый круг из семи человек — седовласых, но крепких, как сама эта земля. Небо над нами полыхало от невообразимого огня, казалось багряным.

Они низко поклонились нам и опустили руки, размыкая круг.

— Кӧзяин, — пропела Надежда, подавая Диме стакан с напитком. — Лун шӧр, — точно такой же стакан был передан и мне. Вкус был совершенно иным, нежели у медового напитка: насыщенным, слегка сладковато-терпким, очень крепким. В голове зашумело, на несколько секунд мне показалось, что я не удержусь на ногах.

Снова ударил странный звук барабана. И раздался крик женщины:

— Беги, Луншӧрика! Кӧзяин, ловзьӧд лун шӧр!* (хозяин лови полудницу)!

С визгом девушки бросились в рассыпную из хоровода. Всеми своими инстинктами я поняла, что мне нужно сделать.

Крик разрезал воздух, и вместе с ним — адреналин пронзил меня, подхлестнув к действию. Инстинкты, проснувшиеся где-то глубоко внутри, словно сами руководили мной. Я со смехом и визгом бросилась прочь от Димы, мелькнув среди девушек, которые тоже разбегались от своих парней в разных направлениях, превращая площадь вокруг костров в живую картину.

Я побежала к темнеющему лесу, ощущая, как трава шуршит под ногами одетыми в соломенные лапти, как прохлада ночи смешивается с жаром костров и медовым напитком, что еще кружил мне голову. За спиной я услышала тяжёлые, быстрые шаги Димы — он не отставал, и это было частью древней игры, обряда, который связывал нас с этой землёй, с её силами, с её ритмами. Я не могла остановиться, не хотела; эта погоня, это ощущение свободы и лёгкости были сладки, как мед.

Лесные тени тянулись ко мне, приветствуя, как старую подругу, давая укрытие. Я бежала все дальше и дальше от огней, в самую глубь первозданного леса, нюхом угадывая направление куда мне нужно было бежать. И словно сам лес расступался перед моими ногами. Дима не отставал, но и догнать не спешил, словно предлагая забраться настолько далеко, где нас не настигнет никто из местных.

В какой-то момент я остановилась у огромного валуна, дыша глубоко, и прислушалась. Лес замер вместе со мной, как будто затаив дыхание. Тишина, полная лишь лесных шёпотов охватила меня — не слышно было ни людских голосов, ни шума праздника. Голова кружилась, все происходящее казалось странным, нереальным сном. Я подняла руку и поняла, что пьяна. Глаза фиксировали мелочи: темные валуны, покрытые мягким мхом, тонкую линию тропинки, ведущей к маленькому озеру, скрытому густыми зарослями, камни, стоящие с странно естественно-неестественном порядке. Ярко светила луна, заливая своим светом все кругом.

Он вышел из тени деревьев, его взгляд, отражавший свет луны, был полон решимости и какого-то необузданного огня. Дима медленно подошёл ко мне, его движения были плавными, как у хищника, но во взгляде читалась нежность, смешанная с первобытной силой и почти животным желанием. Он поймал мою руку и, прижимая её к своей груди, произнёс:

— Я нашел тебя, полудница.

— Ты нашел меня, хозяин, — эхом отозвалась я, чувствуя словно это и не я говорю ритуальные слова.

Валун, на который я опиралась, казалось, дышал вместе со мной, передавая мне свою холодную, твёрдую силу. Камни вокруг нас стояли так, будто оберегали, защищали, и я понимала, что именно здесь должна была состояться эта встреча.

Дима мягко притянул меня к себе, его рука оказалась на моей талии, а другая — на затылке, пальцы осторожно вплетались в мои волосы. Его дыхание, тёплое и обжигающее, коснулось моего лица, прежде чем его губы нашли мои.

Меня словно огонь опалил, смешались в голове свет и тень, звуки, запахи, ощущения. Каждое его прикосновение было многократно усилено этим местом, этой ночью. Не я сейчас была рядом с ним, а нечто иное, нечто более древнее и могучее.

И не Дима был рядом со мной. Через его глаза на меня смотрел Хозяин. В этом взгляде не было любви или привязанности, здесь правили бал только древние силы.

Дима почти силой толкнул меня на плоский валун в центре, оказываясь рядом.

Его глаза блестели так, что по телу пробежала дрожь, его движение было непреклонным, как воля самой природы, и я ощутила его руку на своём плече, твёрдую и не допускающую протеста. На миг он прижался ко мне, его дыхание было горячим, как пламя, и его взгляд пронзал меня насквозь, пробуждая в глубине что-то запретное и первозданное. Я чувствовала это опаляющее желание: его и свое, звериное, первобытное, первозданное, ненасытное. Мы уже не были людьми, мы были силами природы, сошедшимися в этом месте. Я видела его глаза надо мной: холодные, бесстрастные, полные вожделения, жадные. Злые. Тонкая ткань трещала, разрываемая сильными руками, тяжесть его тела не давала мне даже пошевелиться.

Это был не акт любви, это был акт подчинения. Хозяин подчинял себе Силу.

Это было неправильно, это было не нормально. Я попробовала вывернуться из сильных рук, но он мне этого не позволил. Внутри меня шла борьба — яростная и отчаянная. Тот древний голос, что пробуждался в ночи, требовал подчинения, полной отдачи, и часть меня, древняя и инстинктивная, готова была сдаться. Но я, настоящая Айна, не могла принять это. Всё внутри меня протестовало против силы, которая пыталась забрать мою волю, моё право на выбор. Это был ритуал не любви, а подчинения, и это подчинение, требуемое силой и непреклонностью, было противоестественным, искажённым.

Я попыталась вырваться, инстинктивно напрягая руки, и голос сорвался с моих губ, но имя Димы не прозвучало, как будто что-то отрезало моё сознание от его образа, превращая его в нечто иное. Я пыталась бороться, вывернуться, но его руки держали крепко, его губы были настойчивыми, не давая мне шанса вырваться. Мое тело не подчинялось мне, было словно чужим, мозг не мог полностью осознать происходящего.

Я дернулась под сильным телом, пытаясь скинуть его прочь, однако он с такой силой прижал меня к камню, что не оставил ни малейшего выбора. Он вошел в меня грубо, больно, беря свое не любовью, а силой. И брал снова и снова, с первобытной яростью. Боль, одна лишь боль была моим спутником, но я не могла даже закричать. Только из глаз выкатилось несколько слезинок и упали на зеленый мох камня.

Наконец он зарычал и упал на меня, тяжело дыша. Его глаза были настолько стеклянными, что в них не было жизни.

В голове шумело, горло саднило от собственного беззвучного крика.

Мужчина встал с камня. Я же не в состоянии была даже подняться, чувствуя, что по ногам течет кровь. Ни тени узнавания не было в его глазах, когда он посмотрел на меня, ни тени сожаления. В них вообще ничего не было, только первозданная сила.