Темный полдень

31

Июнь.

На поляну вышли семь темных фигур, одна из которых несла с собой огромный, слабо трепыхающийся сверток. Надежда подошла ко мне и помогла подняться с валуна, обтерев ноги полотенцами, от которых исходил аромат трав. Ее сильные руки облачили меня в новую рубашку, опоясали новым поясом, положили на голову новый венец. На шею мне повесили странное украшение с точно таким же символом, как и на валуне. Я пыталась понять, что происходит, но мой мозг отказывался подчиняться мне. В глазах плыло, голова кружилась. И снова к губам поднесли напиток из трав, заставляя его выпить почти силой.

С каждым глотком мое сознание уплывало все дальше и дальше. Я уже не воспринимала происходящее на поляне как единую картинку, только обрывки, как отдельные кадры, вырванные из целого фильма. Всё вокруг стало расплывчатым, как в тумане, но не складывались в связную картину. Я ощущала тяжесть травяного напитка, который по капле отнимал у меня волю и ясность, словно погружая в сонное оцепенение. В голове оставался лишь слабый отголосок того, что должно происходить, но осознать это не было сил.

Когда тени снова закружились вокруг меня, мне казалось, что я стала частью какого-то древнего, многовекового обряда, в котором была не человеком, а лишь символом, фигурой, воплощающей что-то большее, чем могла понять.

Вот я уже стою на берегу маленького озера и протягиваю руки к воде, повторяя что-то за Надеждой.

Слова будто выплывали из глубин моей памяти, из места, что не имело времени. Они звучали ритмично, как заклинание, каждый слог отзывался эхом в ночной тишине, проникая в саму землю и воду. Мои руки были вытянуты к тёмной, неподвижной глади озера, а отражение луны на поверхности казалось живым, точно свет, исходящий от древнего духа, которому мы возносили мольбы.

— Прими жертву, Вакуль, — снова зазвучал голос Надежды, и я повторила, чувствуя, как воздух вокруг нас становится плотнее, словно насыщаясь энергией, исходящей от каждого из нас. — Дай силу, Вакуль…

Слова обжигали язык, как древние заклинания, заполняя меня и мир вокруг. Озеро будто ожило, его воды мягко затрепетали, отражая свет луны и звёзд, и я ощутила, как моя душа, моё сознание отдаляются, становясь частью этой жертвы, частью обета, принесённого не только мной, но всеми поколениями, прошедшими до меня.

Я зачерпываю воду, умывая ей сначала свое лицо, после — лицо Димы, стоящего рядом.

И снова нас поят напитком из трав. И снова сознание уходит все дальше и дальше от реальности. Я чувствовала, как мой разум растворяется в этом таинственном напитке, как между мной, Димой, озером и древними силами исчезает граница. Всё сливалось в одно целое, где время, обыденность и я сама переставали существовать в прежнем виде.

Моё затуманенное сознание едва улавливало происходящее, но ощущение древнего и мистического не оставляло меня. Надежда, крепко держа нас за руки, повела к валуну, и в этом движении была неизменная уверенность, как будто она знала что-то важное, ускользающее от нашего понимания. Подойдя ближе, я увидела на валуне нечто, напоминающее человеческий силуэт, но нереальный, словно сотканный из тени и света, и от него исходила странная, завораживающая энергия.

Существо, лежавшее на камне, казалось одновременно живым и не живым, воплощением древней силы, что обитала в этом лесу, в воде, в самой земле. Его черты, полупрозрачные и смутные, напоминали человеческие, но с какой-то неземной грацией и безмолвной властью, которая не нуждалась в словах.

Надежда произнесла что-то на древнем языке, и её голос звучал, как шёпот ветра, словно слова были сами по себе заклинанием.

— Йома, — услышала я знакомое слово, — Йома, смущающая умы. Ведьма, порождение леса. Отдайте ее тому, кто дает нам силу.

В моей руке лежал предмет, холодный и острый, словно нож, но не такой, как обычное оружие. Его лезвие казалось живым, от него исходил лёгкий запах, который одновременно был и приторно-сладким, и тяжёлым, словно лесная отрава, как будто само лезвие пропитано силой, способной связать или уничтожить. Я чувствовала, что этот предмет не просто инструмент, а часть ритуала, несущая в себе древнюю власть.

Мои руки, сжимают предмет, поверх моих рук лежат руки Димы. Мы смотрим друг на друга, связанные в одно целое, а потом смотрим на то, что лежит на валуне.

На долю секунды… всего на долю секунды мне кажется, что на меня смотрят знакомые карие глаза, полные боли и ужаса, и сердце сжалось от этого взгляда, как от удара. В этот миг всё вокруг, казалось, замерло, и дыхание остановилось. Лёгкий, почти призрачный силуэт, прежде казавшийся частью ритуала, вдруг стал пугающе реальным, словно обнажая неведомую правду.

Я невольно сжала нож сильнее, чувствуя, как руки Димы крепче обвивают мои, удерживая и поддерживая, будто защищая меня от того, что я видела. Он молчал, но его присутствие было твёрдым, и я знала, что он чувствует то же самое, что и я. Необычная связь между нами и этим странным существом становилась всё ощутимее, неотвратимой, связывающей нас с водой и ритуалом, с древними силами и чем-то пугающе близким.

Карие глаза исчезли так же внезапно, как появились, и передо мной снова был неясный силуэт, окутанный ночной тьмой и лунным светом. Слова Надежды, шёпот ветра, призыв древних сил, всё смешалось в одно, и я понимала, что сейчас должна совершить следующий шаг — какой-то акт, что завершит ритуал, привнесёт освобождение или даст новую силу.

Я моргнула и это движение вдруг стало нереально реальным. Снова перевела глаза на валун. Глаза стали больше, под ними проглядывало знакомое лицо. Избитое, окровавленное, сломленное.

— Это иллюзия? — прошептала я, почти не осознавая, что говорю вслух.

Руки Димы сильнее сжали мои, побуждая к действию. Но его глаза…. На долю секунды в них проскользнуло сознание и осознание.

Я снова моргнула, словно это простое действие на несколько мгновений возвращало мне реальность. Мое сознание словно разделилось надвое, одно было жрицей, совершающей обряд, а второй была я, пытающаяся понять, что происходит здесь.

Пение фигур стало громче. Оно гипнотизировало, заставляло действовать, завершить обряд. Дима поймал мой взгляд, и я уловила в нем почти что панику.

Перевела глаза на валун. На зеленом холодном мху лежала связанная, избитая Наталья.

Ее темные волосы змеями разметались по камню, на лице не было живого места от ударов, глаза затекли, на губах запеклась кровь.

Пение стало почти невыносимым. И снова сознание стало заволакивать туманом сна, иллюзии. Моя воля подчинялась этому зовущему голосу, этому могучему приказу.

— Йома! — шептала Надежда.

— Йома! — вторили ей остальные.

— Йома! — шептало из глубин озера. — Отдайте мне Йому!

Я снова посмотрела на Наталью. Она едва держала глаза открытыми, но в этом затуманенном, затёкшем взгляде была какая-то просьба, безмолвная мольба, пронзавшая шум голосов и ритуала, словно яркий проблеск среди тьмы. Сила древнего обряда сковывала мою волю, но в глубине, там, где ещё оставалась моя истинная сущность, возникло отчётливое ощущение протеста, будто что-то внутри кричало против этого насилия, против жертвы, на которую я не соглашалась.

Я почувствовала, как руки Димы дернулись, становясь чуть теплее. Его губы прошептали имя. С болью и любовью. И имя это было не моим.

Ярость охватила меня изнутри, чистая, безбрежная ненависть к той, кто крала моего мужчину, мою половину. И эта ненависть была не нормальной, не естественной.

В глубине леса завыли волки.

Я подняла руки вверх, стремясь уничтожить соперницу раз и навсегда.

Я подняла руки вверх стремясь разрушить гипноз.

Я опустила руки вниз с силой, стремясь завершить ритуал

Я опустила руки вниз, ударяя не по жертве на алтаре, а рядом, о камень на куски ломая костяное оружие.

Это действие прозвучало как вызов, как отказ подчиняться чужой воле. Пение оборвалось, воздух будто стал густым, и в наступившей тишине я услышала шёпот — злой, глухой, недовольный.

Фигуры вокруг нас замерли, и мне показалось, что сама тьма отступила на шаг, сомневаясь в своём праве на жертву.

Наши руки с Димой распались, как и наш союз. Он тяжело повалился на камень, рядом с Натальей. Я тоже не удержалась на ногах, падая холодную землю, которая ходуном ходила под моими ногами.

Вой волков раздался совсем рядом с нами.

— Ты как мать… — услышала я злобное шипение Надежды. — Ты нелуншӧрика. Ты тьма!

Слова Надежды, пропитанные злобой и разочарованием, звучали, как проклятие, разрывая тишину и проникая прямо в сердце. Я лежала на холодной земле, чувствуя, как её враждебная сила будто бы вытягивает из меня остатки сил, а рядом, задыхаясь, тяжело дышал Дима. Наталья, едва живая, бессильно лежала на валуне, между нами всеми — мрачное, неподвижное присутствие, связанное с этим ритуалом, искажённым, нарушенным.

Вой волков становился всё ближе, его звуки наполняли тёмный лес вокруг нас, приближаясь, как ответ на надвигающуюся тьму. Мои руки дрожали, мои чувства были перемешаны с древними, чуждыми эмоциями, словно меня пытались переделать, перекроить, сделать чем-то, чем я никогда не была.

Я взглянула на Диму, но он избегал моего взгляда, не находя в себе сил или, возможно, желания смотреть на меня. Впервые я почувствовала, что стою одна перед этой тьмой, перед волками, перед всем, что несла эта ночь.

Надежда протянула ко мне свою сухую руку и с силой схватила за волосы, дергая голову назад и открывая мою шею. Над глазами сверкнуло что-то холодное, несущее смерть.

Вой прозвучал совсем рядом. Темная тень метнулась от камней прямо на Надежду, отталкивая ее от меня, рыча и воя. Волк стоял недвижимо, его глаза, светящиеся в ночи, излучали древнюю решимость, силу, которая исходила от самой земли. Надежда, поверженная и ошеломлённая, приподнялась, глядя на волка с ужасом и непониманием, словно это нарушение было против всех её ожиданий. Вой снова прокатился по лесу, и к этому одинокому защитнику присоединились другие тени.

Они шли как дикая, необузданная волна — целая матерая стая.

Один из волков рыча подбирался к беззащитной Наталье, чьи глаза безвольно закатились от ужаса. Волк прыгнул на нее, но Дима каким-то невероятным усилием столкнул девушку с камня, перехватив волка за шею.

Что-то острое впилось в мою ногу, заставляя закричать от дикой, невероятной боли.

Всё вокруг превратилось в хаос — волки нападали на всё, что двигалось, обезумевшие, они бросались на людей, разрывая круг, нарушая границы и ритуалы. Я пыталась отползти, хватаясь за землю, когда увидела, как Дима из последних сил держит волка, схватив его за шею, не позволяя зверю добраться до Натальи, которая лежала в изнеможении, неспособная даже сопротивляться.

Стая всё теснее сжимала круг, и лица людей, старейшин, участников обряда, исказились страхом и отчаянием, многие бросились врассыпную, спасаясь от беспощадного натиска волков. Воздух был наполнен криками, воем и звуками борьбы.

Звуки выстрелов, гулкие и неожиданные, прорезали ночной хаос, как удар грома. Волк, что терзал мою ногу, дёрнулся, его пасть разжалась, и он медленно осел на землю, оставив за собой след тёплой крови. Я, едва осознавая происходящее, судорожно попыталась отползти, но боль в ноге была невыносимой, словно пылающий огонь, охвативший плоть.

Волки еще метались по поляне, но яркие огни и выстрелы заставили их отступить, оставляя после себя настоящее побоище. На поляну один за другим выходили люди в форме, вооруженные ружьями и карабинами.

Тошнота подкатила к горлу, меня начало рвать. Одна из фигур высокая, самая высокая, отделилась от остальных и быстро направилась ко мне. Сердце сжалось от тревоги и непонимания. Боль в ноге становилась невыносимой, казалось, она пульсировала, разливаясь по всему телу, и вместе с ней накатывала тошнота, заставляя меня вновь опустить голову, отдаться слабости. В тумане, охватившем сознание, я успела разглядеть лицо этой фигуры — это был Андрей. Его лицо, спокойное и сосредоточенное, выглядело одновременно знакомо и чуждо. Он наклонился надо мной, его глаза пробежались по моим ранам, и выражение беспокойства затмило обычную холодность.

— Айна…. Не двигайся. Сейчас посмотрим.

Меня снова начало рвать, так сильно, что казалось выворачивает наизнанку. От того, что выходило из меня явно чувствовался приторно-тлетворный знакомый запах. И от него рвало еще сильнее.

Андрей не отворачивался, невозмутимо поддерживая мою тяжелую голову.

— Айна, — его голос прозвучал резко, словно выбивая меня из полубессознательного состояния. — Смотри на меня. Ещё немного, и всё это выйдет. Просто держись.

Я попыталась сконцентрироваться, удержаться в сознании, но новый спазм, болезненный и мучительный, снова пронзил меня. В какой-то момент мне показалось, что от этого ритуала во мне осталось что-то тёмное, словно частица того, что вселилось, теперь прощалась с моим телом, сопротивляясь до последнего.

Краем глаза я видела, как рвет и Диму. Как он стоит на коленях, пытаясь избавиться от того же, что и я. Но жалости к нему не было. Не было вообще никаких чувств.

Андрей по-прежнему не отпускал меня, его хватка была крепкой и не позволяла мне погружаться в беспамятство.

— Пиздец, Андрюх, здесь месиво, — к нам подошел еще один мужчина, такой же высокий как Андрей. Я с трудом узнала в нем Алексея. — Живы только эти трое и один старый ублюдок. Остальных покромсали, там паззл «радость патологоанатома» собирать можно!

Андрей на мгновение напрягся, не убирая рук, которыми поддерживал меня, и холодно кивнул Алексею, как будто подтверждая, что так и должно было быть.

— Их было слишком много. А в голове пусто, — отозвался он. — Живыми остались, только те, кому суждено было выжить. Остальные… получили по заслугам.

Алексей фыркнул и бросил быстрый взгляд на меня, оценив состояние.

— Твою ж налево, Андрюх, девка совсем вымотана. И вторая едва жива. Их в машину надо хоть согреть. Да и этого, — он мотнул головой на Диму, — тоже. А со стариком что делать? Его бы по уму в ментовку сдать. Да хер знает, что он там напоет, задницу спасая.

Андрей взглянул на Алексея, его глаза стали холодными и расчётливыми, как у человека, привыкшего принимать жёсткие решения.

— Старик уже ничего не скажет, — проговорил он, словно решая проблему, а не человека. — Его сейчас никто не будет искать. Пусть остаётся здесь, где всё началось. И где закончилось.

Алексей кивнул, его лицо отразило спокойное понимание.

Андрей осторожно поднял меня на руки, легко, словно я вообще ничего не весила, бережно прижал к себе. Еще один мужчина уже уносил Наталью, которая была без сознания. Двое помогли подняться Диме, спокойно, но без деликатности.

Андрей уложил меня на сиденье джипа, покрытое тёплым пледом, и, склонившись надо мной, задержал взгляд, словно еще раз оценивая моё состояние.

— Всё, Айна, — его голос был приглушённым, почти ласковым, но в глубине тлела прежняя отстраненность. — Кошмар закончился.

Сказав это, он сделал знак Алексею, который занял место водителя, сам сел рядом с братом. Машина тронулась, оставляя за собой поляну, испещрённую следами ночного безумия, и в воздухе витало ощущение, что произошедшее останется в тени, забытое и скрытое от всех, кроме тех, кто это пережил.