Темный полдень

28

Июнь

Наутро думала вообще не ходить на работу, чувствуя опустошение и равнодушие ко всему, что меня окружало. Весь мой мир сжался до стены, испещренной бумажками и пометками и ноутбука, обрабатывающего все новые и новые документы из архивов, официальных органов разных стран, ответов на запросы. Почти всю ночь я просидела, читая информацию, но не о Романе, а об Андрее.

На меня с экрана ноутбука смотрел мужчина — молодой, лет тридцати, красивый, уверенный в себе, с рыжей девушкой рядом. Их лица были полны жизни, оба казались воплощением счастья и успеха. На снимках он смотрел на неё, как на божество, обожание в его взгляде было почти ощутимым, даже через объектив и время. Но по мере того, как я просматривала фотографии, от начала их отношений до самого конца, меня не оставляло чувство, что я вижу не историю любви, а её разрушение.

В каждом следующем кадре её облик становился всё бледнее, выражение всё более напряжённым и отчуждённым. В глазах, прежде полных жизни, отражалась какая-то угрюмость, страх, будто её яркость погасила тень, которой она не могла избавиться. Там, где раньше было радостное волнение, появились беспокойство и подчёркнутое подчинение. Казалось, с каждым месяцем рядом с ним она становилась пленницей, а не партнёршей.

Каждая новая фотография, каждая статья, упоминание об их жизни оживляли передо мной картину невыносимо болезненной истории, в которой страсть стала для неё оковами. С каждым новым материалом я не могла избавиться от ощущения, что её трагедия — это отражение моей собственной истории, ее развитие и окончание.

Газетные заголовки десятилетней давности, от известных и престижных изданий, пестрели громкими фразами: «трагедия», «смерть», «преследование»…. Многочисленные заявления родственников и друзей Кати, их скорбные лица. Среди фотографий с её похорон я заметила один кадр, который застрял в памяти: её мать, лицо её покрыто печатью горя и ненависти, стоит на фоне кладбищенской ограды, неотрывно глядя на Андрея. Он стоит чуть поодаль, отделённый от всех, и хоть его лицо белее мела, значительно моложе и еще не приобрело угрюмости, оно остаётся таким же твёрдым и бесстрастным, каким я знаю его и сейчас.

Всю ночь я пыталась отвлечься, оторваться от этих статей, но каждая новая попытка обрывалась, как оборванная нить. Я бросала ноутбук, расхаживала по комнате из угла в угол, но словно под гипнозом возвращалась к экрану, снова и снова вчитываясь в строки, пока передо мной раскрывалась картина его жизни — история, полная амбиций, трагедий и нераскрытых загадок. Вначале это были заголовки о громких достижениях, его победах на бизнес-арене: «Компания года», «Поднялся на первое место инновационных компаний по мнению Forbes», «Стратегический партнёр западных компаний». Перед глазами вставал портрет амбициозного, уверенного бизнесмена, способного достигнуть всего, чего пожелает. Хозяин жизни!

Но постепенно тон статей изменился. Сначала — упоминания о тени в его жизни, затем — комментарии о его замкнутости, короткие заметки о тяжёлом инсульте, а потом статья с кричащим заголовком: «Бумеранг кармы?».

Карма…. Вот бы и Баринова она сразила. Но не с моим везением, точно не с моим. Убежать от одного паука, чтобы сразу оказаться под прицелом второго? Где в его поступках была искренность, а где игра? Он играл тоньше, чем Рома, сплетая вокруг меня кокон из того, что мне было так необходимо. Все его подарки, вся его забота… для кого? Для малознакомой девчонки, с кучей проблем и комплексов? Выбросить полмиллиона на камеру? Легко! Подарить ноутбук за 150 тысяч — не проблема. Пустить пыль в глаза — по щелчку пальцев! Да, ни разу он не проявил ко мне сексуального интереса или тщательно скрывал его. А может ему и не надо этого, может, подобно Роману, его игра была тоньше, изощреннее? Опаснее!

Я не могла спать, но и бодрствовать нормально не могла. Иногда, наконец, роняла голову на руки, забываясь на несколько минут в тяжёлом, вязком сне, но вскоре снова тянулась к ноутбуку, вновь и вновь листая строки на экране, как будто эти данные, эти раскопанные куски прошлого, приносили странное, почти мазохистское облегчение. Я знала, что это делает мне только хуже, но не могла остановиться.

И все же утром заставила себя встать, собраться, окунула голову в ледяную воду, запивая свою тоску и злость настолько крепким кофе, что сердце едва из груди не выскочило. Подумав немного, перед самым выходом заварила чай, оставленный Надеждой. Тот самый чай, пить который Андрей мне не рекомендовал, опасаясь, якобы, за мое здоровье. Однако уже после нескольких глотков сознание мое прояснилось, а тяжелые мысли чуть отступили, оставляя место просто тупой боли в груди.

И хотя мне было до тошноты противно думать о том, что придётся снова видеть Дмитрия, который, вероятно, был более чем доволен после вечера с Натальей, я не могла подвести единственного человека, кто, каким бы он ни был грубым, хоть как-то искренне заботился обо мне в этом гребаном мире. В принципе, все, что мне оставалось сейчас — механически выполнять то, что предписывала должностная инструкция, заниматься восстановлением собственной жизни и репутации и как можно скорее свалить из этого богом забытого места.

Вылив в термос остатки чая, и прихватив его с собой, я вышла на залитую солнцем улицу поселка. Дары местных как обычно ожидали меня у самого порога: на этот раз они вызвали не раздражение, а даже некую теплоту в душе. Свежие, еще теплые пирожки с мясом, традиционное молоко, которого у меня итак уже было больше, чем нужно, немного первой зелени, мягкий, нежный сливочный сыр и зефир — явно домашнего изготовления.

Я присела на ступеньку, взяла один из пирожков, ещё тёплый и пахнущий как детство, и надкусила, чувствуя, как к горлу подступает ком. В этом суровом и недружелюбном месте находились люди, которым не была безразлична моя жизнь. Чувство благодарности, простое и светлое, заставило меня на мгновение замереть. Хоть кто-то, пусть и молча, поддерживал меня, оставляя у порога эту заботу, такую простую и бесхитростную. Искусно сплетённый явно не детской рукой венок из цветов василька и еще зеленых, но уже тяжелых колосьев пшеницы, так и манил надеть его на голову. Однако от этой шалости я удержалась, только занесла подарки в дом, и аккуратно положила венок на стол, чтобы вечером он радовал мои глаза.

На работе сразу ушла в свою каморку и занялась сортировкой прибывающих документов. И хоть их было не много, это позволяло мне отвлечься от своих тяжелых мыслей. Заходили и уходили работники комплекса и администрации — моя каморка уже полностью соединила эти две работы, однако я не возражала — в администрацию сельского поселения поступало настолько мало документов, что обработать их занимало максимум час в день.

Пару раз я слышала голос Дмитрия — то с улицы, то в глубине здания. Он явно проходил мимо моего кабинета, но внутрь не заходил. Возможно, знал, что нам нечего сказать друг другу. Мои чувства к нему никуда не исчезли, несмотря на горечь и обиду внутри, а если Наталья действительно услышала то, что я сказала в тот вечер, то они, вероятно, уже начали сближаться. Наблюдать за их счастьем оказалось бы для меня слишком тяжёлым испытанием — в этом вопросе мой альтруизм уж точно не дотягивал до святости. Надеюсь у обоих хватит мозгов понять это и постараться не попадаться мне на глаза.

Хотя я понимала, что присутствие Андрея в моей жизни теперь было токсичным, но бросить его подарки ему в лицо — это был бы жест подростка, недозрелый и глупый. Всё, что он дал мне — ноутбук, камера, доступ к нужной информации — стало для меня оружием, с помощью которого я разрушала стены своей собственной тюрьмы. Пусть эти вещи станут платой за те чувства, которые он пробудил во мне, за иллюзии, которые он же и разрушил.

— Айна…. — Дима вошел так не слышно, что я вздрогнула всем телом. Подняла на него глаза.

Он выглядел спокойным, сосредоточенным, сдержанным, как обычно, но под глазами залегли тени. Удивительно, не был он похож на счастливого мужчину, который провел время с любимой женщиной.

— Что? — мой тон был холодным, почти равнодушным, словно между нами не было ничего личного.

— Я…. тут договора на поставку кормов. Сможешь их зарегистрировать и передать юр. отделу — пусть до завтра свое заключение дадут.

— Хорошо, — взяла у него папку, понимая, что это только предлог, — передам и прослежу, чтобы они вовремя все сделали.

— Спасибо…. — он так и стоял в дверях, не заходя и не уходя.

— Что-то еще, Дмитрий Иванович?

— Иди домой пораньше… — тихо сказал он, — выглядишь… не очень…

Капитан очевидность!

— Ты тоже. Видимо вечер у нас обоих удался на славу, — не сдержала я злой шпильки.

— Айна… — он сделал шаг ко мне, но остановился под моим ядовитым взглядом.

— Не переживай, Дмитрий Иванович, у меня бывали времена и похуже. Это не твоя проблема, у тебя сейчас других дел хватает…. И есть на ком свою заботу проявить.

Его зеленые глаза стали ледяными.

— Еще раз, девочка, ты попробуешь мной манипулировать, — процедил он, — и я заставлю тебя об этом пожалеть.

От перемены его настроения меня словно водой окатили. Я посмотрела на него с удивлением.

— Ты меня за идиота держишь, Айна? Чего добиваешься?

Таак, похоже не у меня одной вчерашний вечер прошел не по плану….

— Если честно, понятия не имею, о чем ты сейчас говоришь, — ровно ответила я, стараясь не отводить глаз.

— Зачем ты отправила меня к Наталье? Чтобы что? Я на пубертатного подростка похож?

— Тебе ответить честно или политкорректно?

Он посмотрел на меня долгим взглядом.

— Знаешь, Айна, я начинаю приходить к выводу, что все свои неприятности ты наскребла себе сама.

Эти слова задели сильнее, чем я могла ожидать. Я поджала губы, стараясь подавить ответную вспышку эмоций, которые нахлынули с новой силой. Он видел только внешний слой, только мои резкие реакции и колкости, но не понимал, как больно было наблюдать за ним и Натальей, как невыносимо становилось находиться здесь, окружённой невысказанными обидами и недомолвками.

— Возможно, — я заставила себя выдавить из себя равнодушный ответ, — но я хотя бы не прячусь от своих ошибок, Дмитрий Иванович.

— Сначала создадим себе сложности, а потом героически из них выкарабкиваемся — это твой девиз?

— Фишка в том, Дим, что ты — тоже моя сложность. Но я хотя бы иллюзий не питаю.

— Это хорошо, Айна. Потому что у меня тоже нет иллюзий, и уже давно, — бросил он, развернувшись к двери с резкостью, почти подчёркнуто. — Я прекрасно вижу, кто чего стоит.

Его слова ранили, оставляя ощущение пустоты и горечи. Он шагнул к двери, и, уже выходя, обернулся напоследок.

— Тётка вечером заглянет, — продолжил он ровным, но ядовитым тоном. — Она, похоже, искренне беспокоится о тебе. Надеюсь, её ты не станешь отпинывать так, как только что меня?

Я молча наблюдала, как он выходит, и едва заметно кивнула, хоть и знала, что он не видит.

Я давно не видела Надежду, с того памятного дня, когда она принесла мне свой чай. Как ни странно, именно он сегодня дал мне силы пережить день после бессонной ночи. Я не сердилась на нее за то, что едва не отравилась, ведь она честно предупреждала, что злоупотреблять напитком не стоит, а я благополучно пропустила мимо ушей.

Когда она вошла в дом, невозмутимая, немногословная, но уверенная и спокойная, ее спокойствие передалось и мне. Она скользнула глазами по стене с паутиной, по новому ноутбуку, но ничего не сказала, только чуть поджала губы.

— Пойдем, — позвала за собой, — помогу баню растопить и покажу как нужно ходит, чтобы никто не тронул.

Я передернула плечами, но ослушаться не посмела — ощущая, как ее сила отгоняет все тени страха. Движения ее были спокойными, не суетливыми, выверенными — как у племянника. Уверенно наколола дров, бросила в печь. Так же уверенно набрала баки с водой, бросив туда немного трав для аромата.

— Никогда в первый жар не ходи, — снова и снова повторяла она, — погибнешь. Угоришь. Тебе и после хватит тепла. И напроситься не забудь. Сегодня с тобой пойду, покажу, как это делается.

И снова я не стала спорить, в ее присутствии было что-то умиротворяющее.

Пока топилась баня мы успели поужинать пирогами, которыми мне принесли к порогу.

— Ты, девушка, будь благодарна за дары. Не всех людей мы принимаем — давно живем своим укладом, — спокойно рассказывала она. — Ты — одна из нас, ведь поняла уже?

— Да, — кивнула я. — Мама… Агния…. Я живу в ее доме?

— Да. Я тоже тебя не сразу узнала, много лет прошло. Агни сильной была, красивой, как ты… глупо погибла, — женщина покачала головой. — Очень глупо. Только ты и осталась. Хотели тебя местные забрать, да начальство не позволили — забрали у нас. Увезли в город. А много тебе это счастья принесло?

— Вообще не принесло, — пробурчала я, кладя голову на сложенные на столе руки. — Как она погибла?

— Волки…. Будь они не ладны. Волки в лесу задрали, — женщина достала гребень и начала снова расчесывать мои волосы. Я не возражала — это было приятно. Деликатные, но сильные прикосновения снимали головную боль и напряжение, дарили чувство покоя, были почти ласковыми.

— Эх, Айна, Айна…. — вздохнула Надежда. — Совсем по-другому бы твоя жизнь пошла, останься ты у нас. Мы любить умеем, и заботиться тоже… не смотри, что закрытые… чужих не любим, но своих бережём.

— Ты ведь не случайно к нам вернулась, — снова заговорила Надежда, опуская руки на мои плечи и слегка надавливая на шею, массируя, будто хотела, чтобы я осталась неподвижной, позволив этому мгновению продлиться чуть дольше. — Всё же к своим тянет, как бы ни разбросало жизнь.

— Но я ведь не знаю, кто эти «свои», — прошептала я, не отрывая взгляда от её рук. — Меня ведь никто никогда не учил…

— Учить? — она улыбнулась, коротко и почти по-доброму. — Нашему не учат, Айна, оно с кровью передаётся. Жить и чувствовать просто. Ты слишком много сомневаешься, вот и не замечаешь.

Она убрала руки, и я вздохнула, будто от ощущения потерянного тепла. Тем временем Надежда посмотрела в сторону окна, за которым темнело небо и вился дымок от бани, пропитанный хвойным духом и ароматами трав.

— Пошли, — позвала она, — баня готова. Сегодня ты пойдёшь как надо.

Мы шли по тропинке в саду, и её уверенные шаги вели меня, огибая корни и уводя от скользких мест, пока не остановились перед дверью. Надежда раскрыла двери, впуская меня в горячее, обволакивающее тепло, где всё, казалось, дышало покоем и силой. Она посмотрела на меня с какой-то тихой уверенностью.

— Первое правило — уважай место, куда входишь, — проговорила она. — Оно тебя пустит, если с добром пришла.

Я вошла, чувствуя, как тепло укутывает, снимая напряжение, как тяжесть последних дней растворяется, уступая место чему-то другому, тёплому и древнему, что, может, всегда было со мной, но я этого не замечала.

— Поклонись, да разрешения попроси, — продолжала Надежда.

Я замерла на пороге, уловив в её словах древнюю серьёзность, которая сделала обстановку ещё более таинственной. Надежда склонилась, едва заметно поклонилась и что-то прошептала на коми, её голос был тихим и почти мелодичным, словно обращённым не ко мне, а к самому духу этого места. Я последовала её примеру, наклонив голову и едва слышно, словно тайный обет, пробормотала слова уважения, которые пришли сами собой.

— И ещё запомни, — добавила Надежда, бросив на меня быстрый взгляд, — после полуночи сюда не ходи. Тогда банные сами моются, людей не любят.

Меня пробрал лёгкий холодок от её слов, но в то же время я ощутила непонятное спокойствие.

Надежда уверенно двинулась к печи, подбрасывая на камни несколько горстей трав. Уважая мои чувства, она сама в простыню завернулась и меня завернула. А после жестом указала мне сесть на нижнюю скамью, наблюдая за мной с таким вниманием, что я ощутила себя не столько гостем, сколько частью этого древнего ритуала.

— Слушай тело своё, — негромко сказала она. — Баня для того, чтобы душу очистить. Не торопись и ничего не жди, оно само придёт. Много ты тут не понимала, не видела… и боль за это копилась. Здесь, — она приложила руку к груди, — всё собралось. Оставь её здесь.

Ничем это не напоминало нашу веселую попойку с Натальей или даже сауну у Андрея. Здесь я чувствовала себя частью чего-то нового, могучего и древнего. Надежда взяла несколько горстей душистых трав, размешала их в воде, наполняя парное пространство густым ароматом, тёплым и обволакивающим, как объятия леса. Словно выполняя каждый жест с полной отдачей, она поднимала черпак, наполняла его этой зелёной водой и, шепча какие-то старинные слова, окатывала меня тёплыми волнами. Травяной настой стекал по лицу, плечам, и, будто с ним уходила накопленная боль, усталость и обида, которые так долго томились внутри.

— Баня не для смеха и веселья, — негромко произнесла она, её голос смешался с шипением горячего пара. — Здесь живёт сила, что больше нас. Она знает наши мысли, видит наши страхи, лечит… если с добром пришла. Она ничего не заберёт, кроме лишнего.

Когда Надежда начала мыть мне волосы, сильными, но нежными движениями, я закрыла глаза, позволяя ощущению тепла и чистоты заполнять всё моё существо. Её руки, казалось, знали, как снять напряжение и боль. Каждый её шепот, каждый черпак воды, плавно стекающий по телу, словно смывали следы переживаний последних дней, стирая отпечатки усталости и терзаний, которые я так старательно прятала внутри.

Наконец она отпустила меня, позволив просто сидеть в тишине, слушая своё дыхание и тихий, умиротворяющий звук капель. В этой тишине я вдруг ощутила некую пустоту — не пугающую, а скорее очищающую, дающую место чему-то новому.

— Сильно тöдiсь (колдун) тебя опутал….- покачала она головой, протягивая стакан наполненный простым квасом. — Далеко ты ему позволила в душе прорасти.

Я вздрогнула при упоминании Андрея.

— Они ведь, девушка, тем и опасны, что силу чуют и ее себе присвоить хотят. А ты сила и есть. Сокрытая от глаз до времени. Но время твое придет…. И силу свою ты тому отдашь, кто достойным будет.

— А как… — едва слышно начала я, не зная, как завершить вопрос, который вспыхнул в голове.

— Как узнать достойного? А ты по сторонам оглянись, глаза закрой, чувствами живи. Он ведь рядом ходит, опутанный Йомой. Тоже понять хочет, а тропинки найти не может. Руку ему протяни, свет свой выпусти.

Знала я о ком она говорит, к кому сердце тянулось до боли. Кому счастья желала даже поперек своего.

— А если он не захочет… если моё присутствие только путает ему голову? — прошептала я, боясь признать, насколько эти сомнения меня терзают.

— Не думай за него, — спокойно ответила она. — Каждый сам себя находит, когда время приходит. А ты… просто будь собой. Свет не удержишь. Тöдiсь просто так не отступит. Сила в тебе не малая, терять такую никому не хочется. Домой иди, спать ложись, я тут сама все оправлю, да банного старосту уважу. Тебе отдых нужен и голова чистая.

С этими словами она выпроводила меня за порог. Я не возражала, чувствуя, как сами собой закрываются глаза после бессонной ночи. Надежда была права — отдых мне был необходим.