Тернистая звезда

Глава 16. Выбор и ответственность

Трибуна финал операции раздосадовал. Ему-то про Проповедника Джегга каких только ужасов не рассказывали! Ясное дело, старики специально преувеличивали, чтоб молодёжь попугать.

На деле же ничего впечатляющего не вышло: чёрный священник походил вокруг здания с металлической загогулиной в руках, потом постоял, прижавшись лбом к двери, потом велел отогнать грузовик, а сам вошёл внутрь через другой вход. Оттуда набрал по рации и на вопрос о террористах тупо наорал благим матом. Ну ладно, не матом… но по смыслу очень похоже.

Террористов внутри в самом деле никаких не нашлось. Только хозяева коммерческих помещений, муж и жена, плюс пара подростков, родня какая-то. Документы у них в порядке оказались, да и секунд тутошний подтвердил — знает их, в самом деле здесь и живут, парнишка только не местный — одноклассник племяшки. Мордашка такая смазливая, а школьная форма такая пижонская, что сразу понятно — никакой он не террорист. Личность мальчишки подтвердили в госпитале, куда избитого хозяина повезли, у него там полис имелся, так что всю компанию пришлось отпустить.

А там и священник вышел, за ручку с барышней в бальном платье. И сердце радостно ёкнуло: по описанию барышня точно подходила под портрет террористки с фаерболлами. Но, увы, картинно каяться после общения с Проповедником злоумышленница не торопилась, хотя и покорно плелась за священником, скромно потупив глазки. Только у лежащих на земле тел остановилась, потянула провожатого за руку.

Тот оглянулся, а потом мельком мазнул по трибуну взглядом. И тот до глубины души пожалел, что кинул жмуриков валяться просто так, на дорожном покрытии. Н-да… неловко вышло. Надо прикрыть их всё-таки было. Хоть тряпьём каким. Нет, будь это колонисты, он бы, конечно, сразу подумал, но…

— Их всё-таки двое, — печально сказала Астер, останавливаясь на полпути к мобилю Арга.

Джегг едва не выругался вслух, и мысленно пожелал трибуну много нехорошего. Просил же болвана: отогнать грузовик и позаботиться о телах. Разве это называется позаботиться?

— Это не твоя вина, — проникновенно сказал Джегг, обнимая любимую за плечи. Сколько раз он то же самое говорил самому себе? Так ни разу и не удалось до конца поверить. — Они сделали свой выбор. И он привёл их, куда привёл.

Астер окинула его таким взглядом, что в памяти моментально всплыл Оле. Джегг едва удержался, чтоб не произнести фразу белого священника с его характерными интонациями и задвоениями: «А ты подумал, что было бы с теми, другими-теми, подумал, Джегг? Подумай-подумай! Что было бы, если б ты не встал у зла на пути? Хорошо было бы? Не слишком ли высокая цена за радость стоять в стороне и никуда не лезть? Ты смог бы такую заплатить за спокойный сон, Джегг? А, заплатив, смог бы спокойно спать? Смог бы?»

— Ты выбирала между теми, кого нужно остановить, и теми, кого нужно защищать. И выбрала правильно, — отчеканил Джегг. Надеялся, что вышло убедительно.

— Нет, — покачала головой Астер. — Я не выбирала. Времени не было. Я просто действовала. Я почти всегда сначала делаю, а потом уже думаю.

— Астер…

Джеггу столько хотелось ей сказать! Про то, как он её понимает, что чувствовал то же самое, но она не должна, потому что… потому что она… идеальна? Священна? Его свет, его путеводная звезда, его любовь, его богиня!

Нет, вслух такое точно не стоит произносить. Астер накал патетики не оценит.

Поэтому он молчал.

А девушка присела на корточки перед двумя мёртвыми мужчинами и закрыла им глаза. Лицо её сделалось сосредоточенным и таким серьёзным, каким, пожалуй, Джегг его прежде ни разу не видел. Даже когда они драпали прочь от Эйнхерии с пёстрой флотилией на хвосте, губы Астер складывались в азартную улыбку. Но сейчас они плотно сжаты, а уголки опущены вниз.

— Быть может, они были не самые хорошие люди. Но кого-то они любили. А кто-то любил их. И теперь… смерть заплатила все их долги, Джегг. Ты замечал, что смерть обнуляет все счета?

— Это так, — глухо подтвердил чёрный священник.

Каким бы чудовищем не был человек при жизни, смерть преображала отношение к нему. Ненависть уходила. Должно быть, потому те, кого Проповедник не был способен простить живыми, всегда умирали. И тогда он их всё-таки отпускал. Не прощал, нет. Но отпускал. Он ощущал это как обрыв натянутой нити, один из концов которой крепился где-то у него в груди. После этого обычно накрывало волной осознания собственного несовершенства и вины перед миром.

Но корабельный инженер «Гибралтара» профессиональной деформацией чёрного священника не тяготилась. Всё ещё печальная, она наблюдала, как пара легионеров грузят, наконец, покойников на носилки и утаскивают ко второму медицинскому мобилю.

Джегг снова взял Астер за руку. Прислушался к ощущениям, напрягая эмпатическую связь настолько, насколько вообще умел.

Ей было грустно и тревожно, но бездна отчаяния, затягивавшая священника после проповедей, для Астер не открывалась. Напротив, на втором плане эмоций Джегг уловил… нежность. Ей было приятно, что он её обнимал! Она испытывала благодарность за то, что он говорил!

— Пойдём, — очень тихо, словно боялся спугнуть дикого зверька, позвал Джегг и потянул Астер за собой. Бережно, как будто она была не желающим возвращаться с прогулки оцелотом.

Девушка не сопротивлялась и пошла следом, сжимая его ладонь своей.

Просто волшебно!

— Мелкая, ты меня напугала! Я уж думал, тебя там попортили!

Сегой подкинул субтильную Астер в воздух и тут же поймал, как ребёнка.

— Я сама кого хочешь попорчу! — слабо улыбнулась инженер «Гибралтара» в неубедительной попытке изобразить веселье: бурные проявления чувств белого священника всегда её несколько смущали.

Но ничего не поделаешь — чем сильнее форс-мажор, тем фамильярнее становится Сегой. Астер относилась к чудачествам белого священника с пониманием, так что без проблем терпела как обращение «мелкая», так и более экстравагантные формы его заботы.

Вот только чёрный священник смотрел на эту цену несколько под другим углом.

Астер обняла богатырски сложённого белого священника, упираясь носом куда-то ненамного выше пупка. Горячо и болезненно, как химический ожог, раззуделась ревность: Джегг напоминал себе, что Сегой с Астер знакомы давно, что через многое вместе прошли, что это как у них со Стелией, как…

Очень сложно себя убедить, если кожей ощущаешь такое взаимопонимание, как у этих двоих. У Джегга со Стелией такого никогда не было. У него ни с кем такого никогда не было. И теперь, когда пример перед глазами, так близко, особенно хотелось. Чтоб Астер, вот так, оправдываясь, говорила не Сегою, а ему:

— Да ну, нашёл, из-за чего беспокоиться, как будто не знаешь: я мимо хорошей заварушки пройти не могу.

Белый священник схватил её пальцами за нос и слегка потряс, выражая негодование.

— Задолбала ты одна по злачным местам шляться! Я тебе сколько раз говорил? Сто? Или тысячу? Хоть бы робота своего бешеного взяла, если уж наша компания тебе так осточертела за рейс!

— Амоку за пределы транзитной зоны нельзя, — прогундосила инженер, безуспешно пытаясь вырваться. — На этой планете искусственный разум под запретом.

— Так чего ты здесь тогда, а не в доки бросилась милого защищать?

Сегой, наконец, оставил в покое нос Астер и теперь разглядывал её с некоторой досадой.

— Да он сам справляется, — пробубнила девушка, прикрывая ладошками нижнюю часть лица. — Я связывалась с кораблём, там всё…

Астер прервала фразу на полуслове — отвлекла новая мысль.

— А как вы меня нашли, кстати? Интерсеть лагает же до сих пор.

— Чёрный сказал, ты здесь будешь… — Сегой недовольно покосился на Джегга. Его тоже несколько задело, что пассажир, присоединившийся к «Гибралтару» относительно недавно, лучше предсказал, куда направится сбежавшая с бала Астер. Сам-то Сегой хотел как раз доки проверить. — Что, памятное местечко?

— Я тут платье купила, — Астер задумчиво поправила порванный рукав. — Точнее…

Она хотела сказать, «Джегг его мне купил», но Сегой явно не тот человек, кого стоит в такие подробности посвящать, поэтому завершила фразу она по-другому:

— …Я сюда груз сдавала. Те контейнеры, что мы из системы Новой Реальности везли.

— Уважаю твой педантизм, но отгруженный груз уже не наша забота!

— Закрыли тему, Сегой, — девушка села на заднее сидение, рядом с чёрным священником. Мимолётно задумалась о судьбе другого мобиля, того, что довёз её сюда вместе с подростками.

Потом. Всё потом.

Астер придирчиво разглядывала Джегга: ей не нравилось застывшее выражение его лица и сосредоточенный взгляд, направленный в никуда. Память услужливо подсунула утро на «Гибралтаре», когда она в первый раз видела его таким. И отчётливо вспомнила интонацию, с которой он тогда попросил:

— Не отпускай меня.

Здесь, в системе Ориона, чёрного священника окружали таким почётом, что, казалось, всё изменилось. Но нет! И фонтан священного города Хампи тому доказательство. Джегг нуждается в поддержке не меньше, чем в тот день, когда она расковыряла его криокапсулу.

— Не отпущу, — пообещала Астер, сплетая свои пальцы с его. И тут же смутилась: как-то это по-дурацки, отвечать на реплику по прошествии нескольких месяцев. Джегг ведь не умеет читать мысли, откуда ему знать, что она?..

Или всё-таки умеет?

Чёрный священник благодарно сжал её пальцы и смотрел… да, как на оазис в пустыне. Иначе и не скажешь.

Свободной рукой Астер обняла его за шею и поцеловала в губы.

В первый раз в жизни она целовала кого-то в губы. Внезапно оказалось, что очень мешает нос — его совершенно некуда девать. Но Джегг чуть наклонил голову, а свою руку положил ей на затылок, мягко направляя, и стало удобно. Даже прерываться не хотелось — так уютно и правильно ей, кажется, никогда прежде не было. Ощущение уюта возникало и раньше, когда Джегг обнимал её, гладил по волосам или прижимал к груди. Но теперь оно усилилось многократно и словно перевело происходящее в новое качество. Как будто Астер много лет собирала и настраивала тонкий механизм, и вот теперь на место встала последняя, самая важная деталь, а то, что прежде было лишь возможностью, мечтой, воплотилось в реальность.

Вот только работает эта чудесная машина, кажется, не совсем так, как инженер ожидала. Или совсем не так. Впрочем, с ней это часто бывает: вечно не по плану всё идёт. Создавать робота-манипулятора с широким спектром эмоций она тоже не собиралась — само как-то получилось. И здесь пусть идёт, как идёт. Пусть Джегг, казавшийся таким несчастным и потерянным, давно уже перехватил инициативу. Пусть прикосновения его губ и рук, такие деликатные сначала, с каждым мгновением наполняются чувственностью. Пускай… ей так хорошо! Ничего не хочется менять!

Но его спина и плечи делаются всё более напряжёнными, дыхание сбивается… а взгляд соскальзывает куда-то. Астер и самой сложно фокусироваться на лице Джегга — оно сейчас слишком близко. Она невольно посмотрела в уголок окна и рефлекторно зажмурилась из-за летящего града осколков. Ещё какое-то стекло разбили. То ли магазина, то ли кафе — из мобиля не разобрать.

Сегой ехидничает что-то о воркующих голубках. Прежде бы её это разозлило. А теперь всё равно как-то сделалось: ну болтает, и болтает, Сегой на то и Сегой, язык у него без костей, и вообще не до него!

С ним ведь в порядке всё, с Сегоем. А смогла бы она раствориться в объятиях Джегга, если б белый священник отправился в логово террористов, и не вернулся оттуда, как Стелия?

Бедный Джегг. Он ведь сейчас разрывается между своим маленьким личным счастьем и долгом чёрного священника. Не хочет выбирать. На самом деле и не должен, потому что как можно построить своё маленькое личное счастье в отдельно взятом бронированном мобиле, когда вокруг творится такое? Да ещё если знаешь, что способен это творящееся изменить. И Астер отстранилась, кивнула за окно:

— Давай закончим с этим безобразием. Меня нервирует, когда люди ведут себя, как взбесившаяся стая обезьян.

Джегг запрещал себе верить в чудо до последнего. Он же священник, чёрный священник, кому как не ему знать об обманчивом коварстве веры! Любой веры. В богов, во Вселенскую справедливость или в вероятность того, что ледник по имени Астер может однажды растаять. Робкая надежда на взаимность, нежным ростком пробившаяся на осколках разгромленного бутика, растоптана бесцеремонной фамильярностью Сегоя.

«Ты значишь для Астер не больше любого другого человека, с которым её свела судьба», — говорил себе Джегг, глядя, как девушка обнимается с белым. Да что Сегой! Аади она один раз в жизни видела, и всего лишь обменялась приветствием, а вот полюбуйся! Бросилась защищать его, очертя голову. Просто Астер… такая. Отзывчивая. Но она для всех такая. А ты… А для тебя…

И для тебя тоже. Отзывается. Неизвестно как, но иммунная к внушению священников уроженка Норга безошибочно ощутила, как Джегг катится прямой дорогой в свой персональный ад. Взяла за руку и просто сказала:

— Не отпущу.

И на этот раз он поверил. Сразу, безоговорочно, как неофит, как жертва профессиональной проповеди. Задумался, почему вдруг стал таким внушаемым. Начал мысленно расчленять собственные эмоции, как привык делать всегда, если не понимал, что с ним происходит. Но ничего так и не понял. Не успел. Потому что…

Потому что она его поцеловала. Не благодарно клюнула в висок, не мимолётно мазнула губами по щеке — поцеловала. По-настоящему. Неумело. Так неумело, что Джегг едва не задохнулся от осознания: этот поцелуй был для неё первым. Он стал для Астер особенным.

Джегг упивался её нежностью. Едва сдерживал жадность желания: ещё, счастье моё, жизнь моя, ещё! Нервы чуть щекотало лукавое ворчание Сегоя, плюхнувшегося на переднее сиденье. И любопытное внимание телохранителя, отражённое в зеркале. Обе эти нити проходили по периферии сознания, контрастно оттеняя мгновения чистого счастья, делали его жгучим до боли.

Джегг знал, как прикасаться к женщине, как как ласкать женщину и как её целовать, но всё это знание теряло смысл в отношении Астер. Она реагировала иначе. Усердный выпускник одной из лучших видьялай Бхара был готов всю жизнь посвятить связанным с уроженкой Норга открытиям, но даже в страшном сне ему не пришло бы в голову пускаться в эксперименты на глазах других мужчин. А вот колонист Джегг, посетивший не один торжественный банкет, пронизанный оценивающими взглядами и интригами, тот Джегг ликовал. Того Джегга, которого священник считал своей тёмной стороной, ни капли не коробило чужое внимание к его личной жизни, напротив: он им наслаждался. Пусть Сегой разболтает о них с Астер всей Вселенной — Джегг-колонист будет только рад! Даже у тайного брака должно быть минимум два свидетеля. От поцелуя до брака, конечно, ещё далеко… особенно, если Джегг проиграет сегодня поединок воль. Как глупо будет умереть теперь, когда Астер рядом, когда на расстоянии вытянутой руки будущее, о котором он боялся даже мечтать!

«Как отец», — мелькнула холодящая душу мысль. С той только разницей, что зачать сына Джегг не успел. Вообще ничего не успел, кроме одного, пусть и самого страстного в его жизни поцелуя. Неудачник. Астер будет ненавидеть тебя так же, как мать ненавидела отца — за то, что растревожил ей сердце, и бросил. Сбежал в небытие, трус и подлец, прикрылся высокими целями, своей Миссией, когда должен был быть рядом с ней. Каждый миг, каждый вздох!

Астер вдруг отстранилась. Посмотрела в окно:

— Давай закончим с этим безобразием. Меня нервирует, когда люди ведут себя, как взбесившаяся стая обезьян.

И сразу стало легко. Светло и ясно. Будто до сих пор Джегг бродил в темноте, бессмысленно натыкаясь на скрытые в ней неудобные предметы с острыми краями, а теперь, наконец, вышел на свет.

Не осталось ни сомнений, ни вопросов. Нет нужды выбирать между любимой женщиной и нелюбимой работой. Потому что его священная миссия — и есть Астер. Он её нашёл. А значит, не проиграет больше никогда.

С этого момента Джегг — Архимед, которому дали точку опоры. Он может перевернуть Землю. Да что Землю! Он всю Вселенную может перевернуть.

Лицо Джегга всегда казалось Астер очень выразительным, но сейчас по нему невозможно что-либо прочитать. Продолжая смотреть ей в глаза, он поднёс к губам её руку и поочерёдно поцеловал основание каждого из пальцев.

А потом повернулся к Аргу и произнёс:

— Останови, дальше я пойду пешком.

Астер схватила чёрного священника за рукав:

— Я с тобой!

Но Джегг отрицательно мотнул головой и выбрался наружу. Стоял в проёме двери, наклонившись к Астер:

— Нет. Мне нужно, чтоб ты оставалась поблизости, но вне эпицентра. Ты…

Джегг запнулся, подбирая слова. «Моя путеводная звезда» — слишком романтично, чтоб инженер восприняла эту фразу всерьёз. В задумчивости он провёл ладонью по волосам на затылке. «Тюрбан где-то потерял. Должно быть, ещё в бутике», — мелькнула рассеянная мысль.

— …ты мой центр управления полётом. Когда… если у меня возникнут проблемы, извне тебе будет проще их решить.

— Да? — она сердито подбоченилась. — И как я тебе помогу, если ты с сердечным приступом свалишься опять?

— Сегодня не свалюсь, — уверенно сказал Джегг. Он лучше других знал: убивали его не проповеди как таковые. Убивало нежелание жить. — Но, если сможешь… — чёрный священник покосился на верхогляда, тоже покинувшего мобиль, — не дай меня транквилизаторами накачать. Я из-за них перестаю различать, что реально, а что нет. Очень… неприятно, знаешь ли.

— Я уверяю вас, чёрный священник Джегг, — запротестовал легионер, — медикаментозные средства предусмотрены на самый крайний…

Джегг не стал его слушать. Просто пошёл прочь.

— И-и-и? — Сегой с любопытством разглядывал Астер, при этом вывернулся назад так, что едва не вывалился из собственного кресла. — Так и будешь сидеть?

— Он же попросил, — пожала плечами девушка и демонстративно захлопнула дверь мобиля.

— Да тебя каждый стандартный день кто-нибудь да попросит не ввязываться, когда это тебя останавливало? — хохотнул Сегой, закрывая дверь, в которую вышел Арг.

— Джегг сейчас похож на человека, который полез механически вводить графитовые стержни в атомный реактор, — сказала инженер, разглядывая в окно удаляющуюся фигуру чёрного священника. — В таких случаях под руку не стоит лезть.

— Что, у тебя и такой опыт имеется? — проницательно сощурился в зеркальце Сегой.

— Было дело, — отозвалась Астер, не отрывая взгляда от Джегга.

Зрелище впечатляющее: там, где проходил чёрный священник, люди оборачивались, расходились по разные стороны и замирали, недоумённо переглядываясь. Астер вспомнила какую-то террианскую историю о пророке, перед которым расступались морские глубины. Историю она помнила не очень хорошо, но решила, что расступающиеся волны человеков выглядят не менее эффектно.

— Рисковая ты девка, Астер, — покачал головой белый священник. — Тебе ведь рожать ещё! Не жаль будущих отпрысков было гасить радиацией реактора? Волосы-то отрастут, а яйцеклетки…

— Я за пультом управления, вообще-то, сидела, — Астер, наконец, удостоила взглядом собеседника. — В реактор лазил Патэл. Выше нормы всё равно отхватил, но ничего критичного. До сих пор, вон, как огурец.

На самом деле она бы предпочла войти в активную зону сама. Никто, даже Патэл, так и не узнал, чего ей стоило отправить живого человека в недра готового пойти в разнос реактора. У неё в глазах темнело от страха за упрямого легионера. Но ни один член команды, кроме Астер, не смог бы вместо неё пересобрать повреждённые цепи управления и ввести их в действие в нужный момент. К тому же, манипуляция со стержнями требовала физической силы, а стандартный корабельный робот был слишком примитивен, чтобы сделать всё, как надо — именно тогда у неё и возникла идея создать на досуге Амока. Она и насчёт Патэла сомневалась, честно говоря, что он всё, как надо, сделает. Но тот упёрся обеими магнитными подошвами: я командир корабля, я обязан, это моя ответственность!

Астер считала, что любые неполадки на борту — её ответственность. Не её вина — под удар истребителя Пыльного картеля их скорлупку действительно Патэл подставил. Но безопасность людей и работоспособность механизмов всё равно оставалась ответственностью инженера. Теряя драгоценные секунды, она проверяла и перепроверяла герметичность его скафандра, в тысячный раз повторяла, куда он должен пройти, что сделать, как вернуться, как раздеться и как принимать после этого душ.

Даже представлять не хочется, что чувствует Джегг, который считает своей ответственностью всю систему Орион. Астер могла бы эту ответственность разделить. Как на борту «Гибралтара» — из них ведь отличная команда получилась! Но чёрный священник недвусмысленно дал понять, что в её помощи не нуждается. И она приняла это с уважением. Центр управления полётом? Ладно, пускай. Перехватывать инициативу, когда всё идёт так плохо, что командовать больше некому, Астер не в первый раз.

— На атомках мы пару раз всего и летали, — вздохнула бортинженер, невольно скользя мыслью всё дальше по цепочке трагических эпизодов. Белый священник тоже не один такой эпизод может вспомнить. — Как раз на следующей операции после… ну, после того, как Хэлу…

— А-а! — невнятно отозвался Сегой и надолго замолчал, утратив желание бередить прошлое. Неприятные воспоминания об аварии, в результате которой Хэла хотя и не погибла, но истекала кровью, легла на стол к роботу-хирургу и осталась без матки. А белый священник, отчаянно пытавшийся вытянуть её из депрессии, лишился звания и получил волчий билет на контракты в Легионе. За систематическое нарушение этических норм о личной жизни в боевой обстановке.

— Поехали следом потихоньку, — Астер бесцеремонно вырвала Сегоя из болезненных воспоминаний, за что бывший легионер был ей крайне благодарен. — А то Арг, кажется, тоже пешком прогуляться решил.

Верхогляд и в самом деле старался следовать за подопечным, по возможности не отставая.

Сегой перебрался на водительское кресло и запустил двигатель.

Проповедники признаются наиболее сложной, а потому наиболее редкой специализацией среди и без того не слишком многочисленных чёрных священников.

Вершиной же мастерства проповедника считаются массовые проповеди. Проповеди, в результате которых один человек может управлять многотысячной толпой.

Джегг так не считал. Самым неприятным и сложным он находил проповедовать для малых групп — до пары десятков человек. В этом случае стадного эффекта не возникает, и чёрного священника ждёт непрерывная череда поединков воль, а передышки, восстановительного сна никто не даёт.

Толпой же управлять легко. Какими бы сильными ни были индивидуальности каждого человека в отдельности, собираясь в толпу, они растворяются в её коллективной воле. Она может быть опасной, агрессивной. Но всегда очень управляема. Если, конечно, знать, как управлять.

Джегг знал. Толпа представлялась для него разъярённым животным. Самому себе оно кажется грозным, буйным, сильным. Но на самом деле подчинить его ничего не стоит, если правильно подойти. И причинить боль.

Ладони обеих рук привычным жестом развернулись навстречу движению и мечущиеся вокруг эмоции послушно выстроились вдоль его энергетической линии, как металлические опилки под действием магнита.

Джегг небрежно ощупал их. Простые эмоции, как всегда бывает в толпе: ярость, страх, ненависть, жажда добычи. Всего понемногу. Лёгкое движение пальцев — и связывавшие людей чувства рвутся, будто паутинки.

Говорят, другим чёрным священникам для массового воздействия нужно прикладывать колоссальное ментальное усилие, тем значительнее, чем больше вокруг народу. Имплантировать в других собственную волю морально тяжело.

Так говорят.

Джегг этого состояния не помнил. Вернее, он знал, что когда-то, в юности, с ним было так же. Помнил, что едва не погиб, досуха выложившись на своей первой неумелой проповеди. Но ощущение ментального усилия восстановить в памяти не мог.

С тех пор прошло слишком много времени. И минуло слишком много миссий. Нечеловечески много. Ни один из ныне живущих священников не прочитал столько официальных проповедей, сколько Джегг. Даже Зейда Отшельника он оставил позади несколько стандартных назад. А если все неофициальные посчитать…

И с каждым разом воздействие давалось всё легче. А вот восприятие чужого внутреннего мира — тяжелее. Джегг ненавидел впускать в себя всех этих незнакомцев. Стил обещал, что со временем он привыкнет, но этого не произошло. Каждый контакт с чужой душой оставлял незаживающую рану на ментальном теле проповедника.

А у толпы нет души. Лишь её фантом. Даже поводыря у этого стада нет — Джегг замечет следы его присутствия, но уже остывшие, едва различимые. Прямо сейчас нет у толпы лидера, она бестолково бьётся в неистовстве. Такая толпа Джегга не страшит. Всё происходящее лишь разминка перед настоящим испытанием, настоящей пыткой.

Джеггу по прозвищу Красноречивый не надо прикладывать усилие, чтобы повлиять. Большую часть времени усилия он прикладывает как раз для того, чтоб этого не делать. Как будто носишь за пазухой очень мощный магнит, и постоянно должен следить либо за тем, чтоб не приближаться ни к чему металлическому слишком близко, либо чтоб эффективно экранировать пронизывающее тебя поле.

Сейчас экранировать ничего не нужно. Джеггу достаточно расслабиться. Чувства людей вокруг, как множество маленьких компасов, сами собой выстраиваются по заданной траектории. По его траектории.

Чёрный священник не торопился продвигаться вперёд. Разглядывал узоры прежнего настроения толпы, остатки предыдущего «магнита», смутившего покой столицы колонии Большого Пса. Джегг надеялся, что он в двух шагах от того, чтоб ухватить за хвост таинственную Юсфиталь. Но увы! Тут поработал мужчина. Опытный и солидный. Знал своё дело. Видимо, не в первый раз людей на беспорядки заводил.

Больше ничего выяснить не удалось, чужое воздействие таяло, растворяясь во влиянии проповедника. Джегг нашёл какое-то возвышение — груду крупного мусора вокруг раскуроченного мобиля. Взобрался наверх и сколько-то времени молчал, полной грудью вбирая в себя воздух с мельчайшими особенностями местных наречий. Настроился. Убедился, что всё внимание обращено на него. И прочитал, а вернее, пропел пару стихов из священного гимна.

Колонисты обычно понимают баашан с пятого на десятое. Но колонистов тут мало. Вокруг собрались в основном носители двух языков, имевших общий корень, но уже изрядно разошедшихся друг с другом. Поэтому Джегг выбрал отрывок из саги о противостоянии двух родов, представители которых вместе заселяли систему Орион, но однажды сошлись в эпической битве. На Малом Псе считалось, что победили потомки Паанду, на Большом же славили Каурууву. Но в чём сходились обе литературные традиции — в трагичном финале братоубийственной войны. Цитировал Джегг религиозный вариант, в равной степени понятный и в равной степени архаичный для носителей обоих современных языков.

Глубокий голос проповедника заполнял улицу, стекал в переулки и собирал всё больше слушателей. Люди, до которых долетал этот голос, прекращали крушить витрины, устраивать поджоги, сооружать баррикады и избивать тех, кто подвернулся под руку. Словно очнувшись от сна, они недоумённо моргали пару секунд, и, забыв о том, чем только что занимались, тянулись к источнику этого волшебного голоса.

Джегг пел об отчаянии побеждённых, потерявших всё: и честь предков, и надежду потомков. Пел об угрюмо зализывающих раны победителях — слишком обескровленных, чтобы противостоять любому чужаку, который пожелает прийти на их земли о осесть. Как сделали колонисты.

— Разве царь станет жечь свою землю, чтоб доказать, что владеет ею? — Джегг на ходу дополнял древнюю поэму новыми строками, стилизуя их под общее повествование. — Разве может быть хозяином в доме тот, кто его осквернит? О вы, быки среди доблестных, достойнейшие среди праведных, скажите мне, кто же достоин всех благ этой земли? Тот, кто созидает на ней, или тот, кто разрушает?

Один за другим люди, только что мародёрствовавшие, крушившие всё вокруг, угрожавшие смертью колонистам, посмевшим устроиться на этой планете ловчее коренных народов, эти самые люди опускались на колени и с покаянным видом рвали на себе волосы. Стоны и плач разнеслись над людским морем, а проповедник сложил руки на груди и стоял теперь молча, строго оглядывая присмиревших — не блеснёт ли из-под каких-нибудь бровей дерзкий взгляд.

Не блеснул. Люди рыдали, со всей отчётливостью осознавая происходившее. То, как собственными руками поджигали мобили соседей, грабили квартиры и магазины — как будто завоевали этот город с армией неприятеля, а не прожили в нём много лет.

Когда накал покаяния достиг верхней точки, Джегг подсёк ниточку эмоции, как опытный рыбак подсекает крупного хищника. Улов оказался внушительным — сотни человек в едином порыве прянули к проповеднику.

А он отпустил их с миром. Сначала стесняясь друг друга, но с каждым шагом, с каждым взглядом всё смелее, колонисты и аборигены принялись приводить в порядок окружающую реальность. Возвращали на место вывески. Убирали мусор. Владельцы заведений несмело покидали укрытия и принимали потоки извинений. Кто-то спрашивал банковский код, чтоб перевести сумму, достаточную для компенсации убытков. Кто-то обещал отработать и справлялся, чем может помочь. Весь квартал, насколько хватало глаз, походил на масштабную не то стройку, не то генеральную уборку.

Джегг заскользил вниз со своего возвышения, увы, оказавшегося не слишком устойчивым — в полутора метрах от дорожного покрытия нагромождение покорёженных металлических листов и перекладин окончательно расползлось, священник неловко оступился, взмахнул руками… но не упал. Верхогляд подхватил его под локти с деликатной предупредительностью.

— Спасибо, секунд. Ты вовремя. Досадно было бы сейчас лодыжку растянуть.

Арг ответил не сразу, лишь смотрел на проповедника, красный от смущения, совершенно забыв, как жутко бывает случайно наткнуться на взгляд эти тёмных глаз.

— М-можно спросить, чёрный священник Джегг?

— Спрашивай, Арг, — тембр голоса проповедника идеально дополнял его мягкую полуулыбку.

Подопечный редко (да, кажется, почти никогда!) не называл Арга по имени, и от этого обращения у молодого человека сладко заныло в груди. Как будто сюзерен только что пожаловал родовой герб ему, верному оруженосцу.

— Вы святой, да?