Тернистая звезда

Глава 9. Священный фонтан Хампи

— Для чего ты летишь на Спиральную станцию? Ты говорила, что не намерена больше быть корабельным инженером и это твой последний вояж. А там… что тебя ждёт?

— О, на Спиральке у меня друг, учились вместе, — рассказывала Астер, довольная тем, что реплика Джегга смыла возникшее между ними электрическое напряжение, а выражение лица чёрного священника из голодного сделалось обычным: вежливо-внимательным. — Я у него компактную установку термоядерного синтеза просила для своей планеты. А он, мол, где я тебе такое чудо возьму? Я ему схему переслала, а он только смеётся. Прилетай, говорит, сама делай. Лабораторию я организую, инженеров тоже, но общее руководство на тебе, мне самому некогда.

Джегг, только что грубо затоптавший собственные романтические порывы как несвоевременные, мрачно подумал, что у этой женщины друзья по всей обитаемой Вселенной. И её нисколько не заботит, видимо, что некоторые из них оказывались не самыми надёжными. Но Астер светилась энтузиазмом. Джегга пленял нежный румянец, заливавший её щёки, когда она разглагольствовала о любезных сердцу инженера технических тонкостях. Если священнику удавалось поддерживать беседу на эти темы, отблеск золотого огня её благосклонности ложился и на него. К несчастью, о термоядерном синтезе Джегг знал лишь, что на Бхаре и всех соседних колониях о нём могли только мечтать. Эта технология выводила общество на новую ступень могущества. Такую, как…

— Я слышал, на Норге проводятся собственные исследования управляемого синтеза. Они не вполне успешны?

— Напротив, очень успешны, — подхватила Астер, не переживая о разглашении тайн своей родины. — Там и планетарная установка есть, и орбитальная. Ещё со времён терраформирования. Но вот информация о компактном варианте синтеза, который на корабле можно осуществлять, дошла до нас в очень общих чертах. На Норге тоже были Тёмные Века, знаешь ли. Хотя и несколько иные, чем в других первичных колониях.

Разговор, который Джегг завёл главным образом для того, чтоб наслаждаться звуком голоса Астер, приобрёл интересный оборот.

— Норги терраформировали новую, не пригодную для жизни планету?

— А что, по-твоему, пригодные для жизни планеты под ногами валяются? — фыркнула Астер, удивлённая несвойственной священнику непонятливостью. — Я думаю, все первичные колонисты так и поступали. Большой Пёс вот этот явно терраформирован. Но большинство аборигенов об этом уже не помнят. В отличие от Норга.

— Для подобных преобразований нужна бездна энергии, — с сомнением сказал Джегг. — Даже при освоении термоядерного синтеза…

— Вот у этих, — Астер сбросила сандалии и влезла на каменный парапет фонтана, (судя по статуе в центре, водоём священный), — проблем с энергией точно не было. Не природный камень, эльгецитовый кварцит. Его из кремниевых соединений в синтезаторе собирают. Отличный материал. Стойкий к перепадам температур и влажности, долговечный.

Девушка демонстративно шлёпнула босой ступнёй по лестнице, ведущей вниз, в чашу. Лестница широкая, для паломников организована. Вот только что-то не видно ни одного.

— Ой, тут рыбки! — Астер осторожно, стараясь не поскользнуться на поросших водорослями камнях, спустилась в самую купель. — А-а! Они меня немножко покусывают! Щекотно!

И Джегг забыл и о терраформировании, и о тайне термоядерного синтеза, потому что его собеседница снова взобралась на парапет и теперь ловила ногой воду, которую из раковины изливал древний бог.

Он думал лишь о том, что у неё изящные маленькие ступни. И нежная, мягкая кожа даже на ногах. Хотелось поймать губами этот шаловливый пальчик, разбивающий падающую строгой дугой струю на мелкодисперсный радужный водопад. И стоило священнику это желание осознать, как грудь сдавило болезненным спазмом. Он судорожно пытался вдохнуть воздух, но вместо этого вдохнул прошлое.

Она не была женой диктатора. Даже официальной любовницей не была. Но родила ему четверых детей. И предпочитала, чтоб её называли Госпожа.

Уже не очень юная, но всё ещё свежая. Изящная, гибкая. Бывшая спортсменка. Джегг знал, что она продолжает тренироваться до сих пор. Но никогда уже не будет выступать.

Обратить на себя её внимание было легко. Её желания просты и понятны. Ими легко управлять. Он знал, чего она хочет, раньше, чем она сама. И подталкивал к нужному решению вздохом, взглядом, поворотом головы — так, чтобы все идеи она считала зародившимися в её собственной голове.

Чтобы её охрана не беспокоилась, ему связали руки за спиной. Не символически — пластиковыми стяжками. Лишь сверху повязали белый шифоновый шарф. Как будто это просто игра.

Такой же шарф повязали ему на глаза. Не сразу, дали насмотреться, как Госпожа лежит на кровати с раздвинутыми ногами, запустив руку в кружевные трусики.

Он знал правила. Технически это не должен быть секс. Он должен всего лишь помочь даме раздеться. Снять вот эти кружевные трусики. Губами, зубами, языком — как угодно. Как Госпоже угодно.

Он встал на колени и мягко, наощупь, начал поиски.

Было бы проще, если б она так не извивалась. Но женщина просто билась в экстазе от прикосновения его губ. К внешней стороне бедра. К внутренней. К животу.

О, у неё был красивый живот. Плоский и упругий.

Она кончила, когда он стянул насквозь мокрые, свернувшиеся в тугую верёвочку, трусики до уровня колен: это породило у неё ощущение скованности, как будто её ноги связаны, так же, как его руки.

Джегг порадовался, что в момент пика, он не прикасался к ней. Отдачей эмпата накрыло и так.

Отдышавшись, Госпожа сбросила на пол истерзанное бельё. И развязала мальчику глаза. Он был так хорош! Хотелось, чтоб смотрел на неё. С восхищением.

У него был странный взгляд. Какой-то… пустой?

Чуть приподнявшись, она погладила его ногой, проверяя, есть ли эрекция. Удовлетворённо улыбнулась. Подползла к нему и погладила снова, на этот раз — ладонью. Было в этом что-то упоительное: ласкать мужчину, который хочет тебя, но не может взять. Она повернулась к нему спиной, сползла вниз, встала на четвереньки и тёрлась о его пах ягодицами, пока он не застонал. Обернулась убедиться, что на светлых брюках расплывается влажное пятно. Она ощутила такое упоение властью, что тело пронзило электрической волной наслаждения.

Теперь он смотрел не неё исподлобья, сквозь падающие на глаза пряди тёмных волос. Смотрел не то с мольбой о чём-то высоком, не имеющем отношения к движениям липких от пота и возбуждения тел, не то с невыразимой просьбой его за что-то простить.

И ей вдруг стало стыдно. Да какой он мужчина? Юный мальчик, вон, редкие волоски едва прикрывают верхнюю губу. Он едва ли старше, чем она была, когда её в первый раз… когда…

— Хочешь пить? — спросила она ласково.

— Да, — у него в горле в самом деле пересохло.

Она достала из ведёрка со льдом запотевшую бутылку, вскрыла её, налила в бокал, поднесла к его губам, но… тут же отставила в сторону, рассмеявшись.

— Значит, будем тебя поить!

Она заставила его опуститься ниже, так что он сел на пол. Она же, напротив, встала на кровати, и пустила струю вина вдоль своей обнажённой ноги.

— Пей!

Его губы обхватили изящный напедикюренный пальчик. И он начал пить.

В следующий раз (а он последовал весьма скоро), ситуация повторилась. Он стоял на коленях с руками, сведёнными за спиной, и повязкой на глазах. Но правила игры, установленные ею же, Госпожа решила изменить. Бельё она сняла сама.

Он понял это сразу. По резко обострившемуся терпкому запаху её предвкушения. Но виду не подал. Так же, как в прошлый раз, он начал слепые поиски. Но на это раз читал стихи.

Все выплакать с единственной мольбою —

люби меня и, слез не отирая,

оплачь во тьме, заполненной до края

ножами, соловьями и тобою.

Всхлипнув, она приподнялась и, обняв его за шею, направила в ложбинку груди.

Его губы, повинуясь её мягкому принуждению, продолжали шептать:

И пусть на сад мой, отданный разбою,

не глянет ни одна душа чужая.

Мне только бы дождаться урожая,

взращённого терпением и болью.

Он спускался всё ниже. Когда его язык ласково, чуть неуверенно, коснулся её пупка, она застонала и требовательно закинула ноги ему на плечи, сокращая расстояние до желаемого.

Любовь моя, люби! — да не развяжешь

вовек ты жгучий узел этой жажды

под ветхим солнцем в небе опустелом!

Его губы послушно нашли укромную складочку, обильно орошённую солёной влагой. И смяли её, продолжая артикулировать:

А все, в чем ты любви моей откажешь,

присвоит смерть, которая однажды

сочтется с содрогающимся телом.*

* Федерико Гарсиа Лорка

Эмоциональная волна от её оргазма была такой силы, что Джегг в самом деле содрогнулся. И едва не умер.

Столько раз и так прикасаясь к этой женщине, он знал про неё всё. Про отсутствие выбора. Про одиночество. Про жадные поиски удовлетворения, хотя бы физического. Молодому священнику было бесконечно жаль её. Он хотел бы помочь ей. Хотел бы освободить от зависимости, от страха, от бесконечных унижений.

Но не мог. Сдерживать рядом с ней приходилось не только желания мужского тела, но и порывы души священника. Проповедь ей читать нельзя. Потому что диктатор, подмявший под себя пять звёздных систем, никого к себе не подпускал. Лишь очень-очень изредка одаривал деньгами или привилегиями протеже самки, родившей ему детей. Детей — наследников, диктатор ценил.

Джеггу милости этого изверга были не нужны. Достаточно аудиенции. Даже короткой. Просто находиться достаточно близко, чтобы поймать зрительный контакт. И он надеялся, что с помощью рыдающей от наслаждения женщины сможет такого свидания достичь.

Случилось оно быстрее, чем можно было предполагать.

То ли диктатор услышал страстные крики (в самом деле весьма несдержанные), то ли просто решил её навестить, но когда потайная дверь беззвучно открылась, Джегг стоял на коленях напротив Госпожи, сосредоточенно расстёгивающей его рубашку пальцами ноги. Наконец, справившись с задачей, она отпихнула ткань ему за спину. Связанные руки не позволяли снять рубашку полностью, но её это не беспокоило.

Диктатор молча наблюдал, как его женщина проводит ребром ноги по щеке смазливого мальчишки, а он ловит её пальцы губами и начинает вылизывать. Эта сцена впервые за долгое время вызвала у него прилив бодрости. Не такой мощный, впрочем, прилив, чтоб удовлетворить эту ненасытную суку, лезущую на стену от безделья. А языком парень хорошо работает, грамотно… Что ж, пускай будет прелюдия.

Диктатор расстегнул штаны и запустил пятерню в густую шевелюру мальчишки. Волосы длинные, да плеч, как у барышни. Да и лицо… он снял повязку. Лицо как у куклы. Сойдёт.

— Смотри на меня, пока…

Человек, которого за глаза называли Кровавая Моль, не закончил фразу. Потому что Джегг действительно не него посмотрел.

Тот холодный ужас, который вывалился на священника из места, на котором у людей положено быть душе, Джегг видел иногда в кошмарах до сих пор. У Кровавой Моли не было души. В нём не было человечности. В нём… в нём появилось то, что поместил туда Джегг.

Ужас от бессмысленности разрушений и жестокости смертей. Отчаяние от невозможности обратить их вспять. Болезненную жажду власти Джегг вывернул наизнанку, превратив в чувство личной ответственности за всё происходившее под рукой диктатора. И образ возможного, но не сбывшегося по вине Кровавой Моли: изобильные земли, счастливые люди… и сожаление. Глубокое, как космос.

Эта проповедь стала жемчужиной в сокровищнице его славы. Но Джегг ею не гордился. Поединок воль он не без труда, но выиграл, это правда. Диктатор, так и не застегнув штаны, удалился к себе, взял нож и принялся разделывать собственное тело, аккуратно доставая и укладывая органы на кровати, как на хирургическом столе.

Но и сам он… на каком-то внутреннем автопилоте молодой священник добрался до аббатства Оле. И следующие несколько суток провёл на грани жизни и смерти. Его снова пришлось кормить и поить внутривенно: молодого человека било рвотными спазмами при попытке сознательного глотательного движения, до тех пор, пока в желудке не заканчивалась желчь. Спать он мог, только пока белый священник держал руку у него на лбу.

Вывел его из этого состояния Стил. Не сразу, шажок за шажком. С бесконечным терпением и участием, как учитель это умел.

— Ты научишься разделять, Джегг. Знаю, сейчас тебе это кажется невозможным. Но ты научишься.

И он учился разрезать тонкие смыслы того, что он чувствует, что думает, и что должен сделать. А самого себя очень осторожно, чтоб не повредить тонких струн, сепарировать от других людей. Их стремлений, ожиданий, надежд, их боли и любви. Учился быть чёрным священником и выживать.

Когда Джегг перестал поддерживать беседу, Астер не удивилась. Не в первый раз на её памяти он погружался в свой богатый, и, кажется, не всегда приятный внутренний мир. Но на этот раз всё было как-то иначе. Тени эмоций не проходили по его выразительному лицу. Джегг даже не выглядел напряжённым, как обычно во время таких своих закидонов. Он выглядел… как будто высечен из того же камня, что и парапет фонтана.

Астер подошла к нему и положила руки на плечи. Он никак не отреагировал. Даже зрачок не поменял фокусировку.

— Дже-е-ег!.. — встревоженно позвала она и погладила его по щеке. — Ты опять? Пожалуйста, Джегг! Вернись! Смотри на меня!

Он дёрнулся, как от удара. Тёмные глаза безумно вращались, перебегая с предмета на предмет и не фиксируясь ни на одном.

— Ясно-понятно, — сказала Астер, стягивая с Джегга балахон. — Шаровары сам снимешь, или помочь?

Теперь он глядел на неё. Но, кажется, не понимал, что она говорит. Вздохнув, она раздела его окончательно. Джегг покорно переступал ногами, позволяя ей это сделать, но молчал. Вся его фигура, сжатая, как пружина, но при этом пронизанная бессилием, выражала страдание. Искажённое лицо походило на страшную маску.

Астер бережно взяла его за руку и свела по ступеням к воде.

— По центру струя проточная, видишь, бликует над стоком? Как раз то, что сейчас нужно тебе.

Джегг бессмысленно пялился перед собой.

Тогда она разделась сама и свела его в воду за собой. Дыхание перехватило от холода. А Джегг, напротив, быстро расслабился. Она положила его на спину как раз над струящимся течением, так, чтоб его ноги, опущенные ниже торса, попадали в поток. Священник счастливо улыбнулся и раскинул руки в стороны. Тёмные рыбки облепили его во всех сторон, особенно густо наседая в области паха. Смотреть на это было жутковато, и Астер, стуча зубами, поспешила выбраться наружу.

Холод пронзил всё его существо мириадами острых иголочек. И Джегг смог, наконец, вздохнуть полной грудью. Поток омывал его живительно и волшебно. Множество маленьких ртов касались тела священника, и он физически ощущал, как они отъедают от него вязкое, въевшееся в кожу чувство вины.

Когда Астер сняла с него балахон, Джегг испугался. Испугался, что его снова на неё вырвет. Или… что похуже. Он чувствовал себя одним сплошным смердящим куском нечистот. Обычное, в общем, состояние для человека его профессии.

Когда Астер подвела его к воде, Джегг не понял, чего она от него хочет. «Как раз то, что сейчас нужно тебе», — сказала она. Как раз сейчас ему нужно было сдохнуть. Но она его золотая ниточка в темноте. Он доверял ей. И не сопротивлялся, позволяя делать с собой всё, что ей заблагорассудится.

Фонтан священного города Хампи смывал с него ужасы прошлого легко, как будто то были всего лишь песчинки, прилипшие к ладоням.

Удивительно. Почему никогда прежде ему не приходило в голову присоединиться к паломникам и искупаться в священных водах?

Когда он, мокрый, холодный и счастливый, уселся рядом с Астер на краю площадки, она любовалась клонящимся к закату светилом Ориона.

— Полегчало? — спросила она весело.

Ответа не требовалось. Но он ответил:

— Да. Как будто заново родился.

Помолчав, добавил:

— Как?.. Я имею в виду, откуда ты?..

— О, — засмеялась она, сама с собой заключая пари, когда этот заново рождённый вспомнит про одежду, — ты не первый мой знакомый чёрный священник, знаешь ли.

— Ещё один друг? — мягко уточнил Джегг, на этот раз не ощутив ревности. Спасибо тебе, неизвестный коллега. Кто бы ты ни был.

— Да, мы друзья. Зейд, может быть, ты о нём слышал. Он, кажется, тоже титулованный, вроде тебя.

— Зейд Отшельник? — удивился священник. — Он ведь… удалился от мира. Давно, мой учитель был ещё жив.

— Да, мы там с ним и познакомились.

— Где? — не понял Джегг.

— В месте, куда он удалился от мира, в лесу на Чёрной Кошке. Я туда тоже от мира удалилась. Ну… не от всего мира. От космопорта, в котором мы остановились. Он там какой-то особенно шумный. Хэла с Сегоем по барам зависали, Нала не помню уже куда делась… я выехала проветриться на природе. Меня несколько местных останавливали по пути, но я тогда не особо разобрала, что они говорили. Решила, что там частные владения или вроде заповедника что-то, куда без экскурсии ходить нельзя. Но да когда меня такие вещи останавливали?

— Ты пошла прогуляться в пустыню на Чёрной Кошке? — опешил Джегг. — И выжила?

— Никакая там была не пустыня, — запротестовала Астер. — Очень красивый лес. Такой… дикий. Тропинок даже нет.

— Не в этом смысле пустыня, — поёжился священник. — Эмоциональная. Там… как в чёрной дыре. Те, кто туда попадают, не возвращаются.

— Короче, там Зейд и живёт. У него уютная маленькая хижина. И ручной волк. Нам Чёрная Кошка, кстати, по пути. Жаль, что ты дальше не полетишь. Вам интересно было бы поговорить, мне кажется.

— Что значит, дальше не полечу?

Удивление в его голосе такое искреннее, что Астер засомневалась, точно ли утренний разговор произошёл в реальности? Или он ей приснился?

— Ты говорил, что вступил в здешний конклав, разве нет? Я подумала… то есть, я знаю, что ты был прежде чёрным священником Большого Пса. Наверное, тут есть кто-то… близкий. Ради кого ты сменил транзитный код на постоянный.

Джегг несколько секунд молча наблюдал, как Астер пытается пальцем проковырять дырку в плите рядом с собой.

— На Большом Псе действительно есть человек, ради близости к которому я снова принял на себя часть ответственности за происходящее здесь. Женщина. Женщина, которая сидит сейчас передо мной.

Астер оставила в покое рукотворный камень и вперила в собеседника вопросительный взгляд.

Джегг вздохнул.

— Я… очень не понравился местному главе Священной Миссии. Он собирался выпихнуть меня из своей юрисдикции, не дожидаясь ужина. Я отказался уезжать, пока не починят «Гибралтар». Когда Стелия попросила решить для неё одну из задач, я ухватился за эту возможность. Иначе магистр соизволил бы немного подумать, и легко нашёл массу способов выгнать меня более или менее почётным способом.

— В криокапсулу, например, отгрузить, — несмело улыбнулась Астер.

— Да, или… — взгляд Джегга скользнул вниз, и он забыл, что хотел сказать.

Вскочил, сдерживая рвущиеся ругательства, и нервно озирался в поисках одежды. Девушка смеялась, утирая мелкие слезинки из уголков глаз.

— Прости, — через некоторое время он снова присел рядом, на этот раз в полном облачении.

— Вы, из священных колоний, такие забавные…

Странно, но не смотря на взрыв её веселья, издёвки в словах Джегг не ощущал. По крайней мере, над собой лично.

— Тебе не за что извиняться, — пояснила Астер. — На Норге обнажённое тело не табуировано. Мы загораем и плаваем без одежды, вне зависимости от пола и возраста. Могут кого-то провожать недовольными взглядами за дряблое, запущенное тело… Но это примерно как у вас в грязной или рваной одежде ходить. Тебе стыдиться нечего, ты в прекрасной форме. Я знаю, что у вас в колониях принято иначе… В Серебрушке не сразу привыкла к необходимости постоянно чем-то себя прикрывать, даже по дороге из душа к раздевалке. Много казусов было. Но это всего лишь вопрос социальной традиции.

— На тебе есть сейчас бельё? — спросил он прежде, чем успел осознать возможные последствия.

Астер вместо ответа встала и в одно движение стянула платье. Джегг всё ещё выглядел сконфуженным, а ей не хотелось оставлять неприятный осадок от разговора.

Бельё на девушке было. Правда, Джегг это не сразу заметил, ошеломлённый её непосредственностью. Душевное равновесие, обретённое после купания в холодном фонтане, улетучилась, как капелька росы на солнцепёке. Астер была… восхитительна. Джегг не слишком разбирался в стандартах женской красоты, но на какой бы части тела он не задерживал взгляд, возникало желание её целовать.

Девушка между тем чуть оттянула край телесного цвета ткани, очень похожей на облегающую ткань её спортивного костюма, и только теперь мужчина заметил, что на ней осталась какая-то одежда. Астер и её носила из спортивных соображений — фиксация груди позволяла бегать, прыгать и лазать, не отвлекаясь на колебательные движения бюста. Но соски проступали через неё вполне отчётливо.

— Это уже снимать не буду. А то, не исключено, у тебя опять нежелательная физиологическая реакция возникнет.

Если бы у Джегга не пересохло в горле, он мог бы сказать, что весь спектр возможных физиологических реакций в его теле уже возник. Он обратил внимание на слово «опять» и теперь задавался вопросом, какой из эпизодов его вожделения она удосужилась заметить.

— Ваши традиции имеют свои плюсы, конечно, — Астер подошла к другому краю площадки и встала у начала широкой лестницы, соединяющей несколько террас. Террасы уходили вниз, к россыпи белых домиков, с этой высоты казавшихся игрушечными. — Если вызвать взаимное влечение можно, просто раздевшись друг перед другом, это удобно.

Она сладко потянулась, подставляя тело лучам заходящего, уже не жаркого светила.

— Ты меня тоже хотела, — Джегг прижался грудью к её спине и гладил плечи. Именно так, как ей нравилось. — Тогда, в тренажёрном зале. Ты…

Обе его руки скользили вдоль её тела, лелея и провоцируя одновременно. Астер откинула голову ему на плечо и потёрлась носом о выбритую щёку.

— Мне нравится, как от тебя пахнет.

Джегг легонько прикусил её у основания шеи. Её запах не просто нравился ему — он с ума сводил.

— Тогда почему ты… — его пальцы ласкали её именно так, как он мечтал: неторопливо, проникновенно-нежно, именно там, где нужно. Губы игриво касались шеи. Но эффект оказался иным, чем в воображении: Астер едва не мурлыкала от удовольствия, словно кошка, которую чешут за ушком. Но возбуждаться и не думала. Как будто эротическая сторона ситуации ускользала от неё. — Почему теперь ты так холодна со мной?

Астер повернулась в его объятиях, так что теперь смотрела Джеггу в лицо. Одна её рука лежала у него на груди, так не вовремя снова облачённой плотной тканью, вторая погладила бороду и нежно прикоснулась к щеке.

— Снова различие в культурном коде, Джегг. Социальная традиция. Для меня секс не просто приятное занятие, для меня это… важно. Я хочу заниматься любовью с человеком, с которым свяжу жизнь. Только не обижайся — ваши традиции спать с любым, кто окажется рядом, просто ради выброса эндорфинов и стабильного гормонального фона, я не осуждаю. Просто я… выросла в другой среде, понимаешь? Тебе это, должно быть, кажется нелепым, так же как мне ваша зацикленность на наготе. Но физиологию мне успешно контролирует гормональный имплант, в длительном рейсе гораздо удобнее обходиться без овуляций, знаешь ли, а в плане отношений мне нужно больше, гораздо больше, чем мимолётная интрижка со статусным пассажиром.

Пока она говорила, его движения становились всё скованнее, пока не замерли совсем. Джегг продолжал обнимать Астер, подушечками дрожащих пальцев воспринимая её тёплую симпатию. Ей приятно с ним. Не более того.

— Почему ты считаешь меня таким… легкомысленным? — спросил он, не в состоянии до конца скрыть горечь в голосе. — Что я сделал, чтобы ты так думала обо мне?

— Не передёргивай, — она отстранилась, он не удерживал. — Я не называла тебя легкомысленным. Просто… я хочу найти себе пару, Джегг. А тебе нужен приятный секс и, может быть, лёгкий флирт для снятия стресса. Это не плохо, просто у нас разные цели. Давай не будем дурить друг другу голову?

— Что мне нужно, а что нет, я сам буду решать, если позволишь!!! — его голос звенел от едва сдерживаемых эмоций.

— Конечно, Джегг, — она сделала примирительный жест. — Просто… от половины того, что ты со мной сейчас делал, Хэла кончила бы уже минимум трижды. И сейчас скакала бы на тебе верхом с весёлым улюлюканьем. Не спрашивай, откуда я в курсе. Всё, что я знаю о пристрастиях нашего капитана, я знаю против своей воли. Но давай мыслить логически: к чему тратить лишнюю энергию при таком низком КПД?

Джегг сокрушённо провёл ладонью по лицу. Вот оно что! Тот эпизод с нимфоманкой-капитаном успел уже забыться. Он не чувствовал ревности со стороны Астер, а потому объяснять что-то не счёл нужным. А она… она не ревновала просто потому, что ей было всё равно, кто ему греет постель.

— Я не спал с Хэлой, — угрюмо сообщил он, не ожидая, что ему поверят. Кто бы на её месте поверил? — Я… был груб с ней. Но не… в этом смысле.

Если б она закатила истерику, обвиняла его, старалась уличить во лжи, было бы легче. Но Астер лишь произнесла успокаивающе:

— Нет, так нет, Джегг. Тебе, конечно, видней. Это в любом случае не моё дело.

— Но…

— Послушай, — перебила она, начиная уже уставать от этого бессмысленного спора, — ты прикасался ко мне явно не как неопытный юнец. В твоём возрасте это, впрочем, вполне понятно — у тебя были женщины, которых ты, может быть, любил, может быть, нет — не принципиально. Ты красивый, умный и талантливый мужчина с высоким социальным статусом, так что недостатка в поклонницах, я думаю, не испытываешь. Но ты сам говорил, семьи у тебя нет и никогда не было. Вероятно, ты в такого рода отношениях не нуждаешься. Так вот я, — она сделала ударение на этом «я», — не намерена становиться в шеренгу тех, кто горячил тебе кровь, а теперь остался за бортом твоего внимания. Ну вот такая я странная. Чокнутая, можешь считать. Мне приятно проводить с тобой время, обниматься и болтать о пустяках. Я очень ценю тебя как профессионала. Я уважаю тебя как человека. Пожалуйста, уважай и ты мои… маленькие странности. Я хочу… кого-то своего круга. Без пафосных кортежей, без героического ореола, какого-нибудь тихого ботаника, за которым не будет носиться половина Галактики с целью убить или всучить очередную Священную Миссию. Я хочу быть с кем-то, кто будет вместе со мной детей наших купать и с ложечки кормить.

— Я только что говорил, что остался в системе Ориона ради тебя, — Джегг пытался нащупать слабое звено в цепочке её рассуждений.

— Только ради меня? — Астер смотрела на него, чуть сощурившись. — Или в том числе? Ты не вернулся на Бхар, Джегг, и у тебя были для того веские причины. Но я вижу, с каким лицом ты смотришь их новостную ленту. Тебе больно. Ты хотел бы быть там. А теперь… ты оставил бы в беде колонию, которая тоже была твоей, просто потому, что какой-то белый священник так повелел?

Джегг закусил губу и посмотрел сначала в вечереющее небо, потом себе под ноги. Астер резала по живому.

— Оставил бы, — наконец, тихо сказал он. — Я трус. Я сбежал с Бхара, потому что он убивал меня. И отсюда бы точно так же сбежал.

— Перестань.

Она ткнулась лбом в его грудь.

— Я сама вскрывала твою капсулу. Ты не бежал, Джегг. Тебя выдворили силой. И ты боролся до последнего. Ты не трус, ты… был сильно болен. Ты и сейчас не совсем ещё здоров.

«Как странно… — думал священник, поглаживая девушку по волосам. — Ты питаешь ко мне те же чувства, что и в первые дни на корабле: участие, симпатию и, будь она проклята, жалость. Я ощущаю твою заботу и тревогу. Я знаю, что не безразличен тебе. Это больше, чем я заслужил. Больше, чем я должен был даже мечтать. Почему же мне так важно обладать тобой?»

— Что это за место? — Астер подняла голову и кивнула в сторону статуи бога. — Какое-то особенное? Тебе не просто так тут поплохело, верно?

— Священное, — Джегг был благодарен ей за мягкую смену темы. — Нааяк — бог-герой. Ему положено молиться перед тем, как собираешься на подвиг. Но алтарь с другой стороны города. На него должны падать первые лучи рассвета. А тут… — священник окинул взглядом фонтан, — предполагается очищение воина от скверны пролитой крови. Или… не только крови, — добавил он, присовокупив к легенде собственный недавний опыт общения с чудесными рыбками. — От скверны вообще. Подвиги почему-то никогда не удаётся совершать в белых перчатках, не замарав их. И как раз на закате…

Джегг всматривался в копошащиеся на противоположном конце лестницы тёмные фигурки.

— Тебе лучше одеться, Астер.

Девушка проследила его взгляд, коротко ойкнула и последовала совету. Из нижней части города к площадке с фонтаном поднималась группа людей.

Священник с чёрной иронией подумал, что судьба опять к нему благосклонна: произведи его притязания желаемое впечатление на девушку, местные жители застали бы костёр страсти, бушующий аккурат возле священного источника. И Джегг тогда… вряд ли был бы способен быстро сосредоточиться.

— Может, нам стоит ретироваться, пока вечер не перестал быть томным? — спросила Астер из-за плеча Джегга. — Тем путём, которым мы пришли?

— Хочу поговорить с ними, — чёрный священник источал невозмутимость, как святые мощи — мирру. — Раз уж мы здесь. Скорее всего, они Бессмертные. Идут смывать кровь с рук после операции. Хочу знать, что они сделали. И по чьему приказу.

Она молчала, но Джегг спиной ощущал её беспокойство, поэтому обернулся и попросил:

— Не волнуйся. Это моя работа. Наименее… неприятная её часть. К тому же, нас уже заметили.

Астер осторожно кивнула, но на всякий случай отошла в тень, к столбу, украшенному барельефами.

— Подыграй мне, — сказал он, чтоб развеять её напряжение. — Я буду разговаривать с Бессмертными по одному. А ты подводи их к рыбкам в фонтан.

— Ладно, хорошо, — Астер нервно потёрла ладони одну о другую. — А они же не на самом деле бессмертные? Это фигура речи?

— И весьма циничная. Бессмертные и до тридцати стандартных обычно не доживают.

Джегг отошёл вглубь площадки, освобождая место для новоприбывших. Их было пятеро. Четверо молодых, горящих задором и возбуждением. Один пожилой, насквозь пронизанный страхом. Жрец.

— Аре шайтан, баахар никало! — срывающимся голосом повторял старик, поводя перед собой какой-то разукрашенной палкой.

Джегг едва сдержал улыбку, узнав формулу христианского экзорцизма, произнесённую на баашане. Ещё бы на латыни изгнать его попытался и пентаграмму нарисовал.

— Сабсе чаалак санп, тумб аб маанав джати ко докла дене, чуне ху логон ко сатаане ки химматнахин карте (Не смеешь более, змей хитрейший, обманывать род человеческий, преследовать избранных), — голос священника, объёмный и чистый, звучал как музыка, отличаясь от бормотания жреца, как трель певчей птицы от карканья стервятника.

Старец запнулся на полуслове и качнулся, вперёд, будто ноги внезапно перестали держать.

Джегг подхватил его за плечи, помогая устоять.

Четверо Бессмертных наблюдали эту сцену без какого-либо беспокойства: жрец и по ступенькам-то поднимался не без труда, так что присутствие более молодого священнослужителя их не насторожило.

С мягкой улыбкой Джегг прикоснулся к шее старика — руки тот судорожно прятал, а шея, линия скулы… вот она!

Увидев Ракшаса на вершине Пути Героя Мохан не слишком удивился: если б это исчадие можно было убить человеческим оружием, его давно бы низвергли обратно в Бездну. Но нет! Ракета попала точно в цель, а он стоит в сердце священного города Хампи и ухмыляется, как ни в чём не бывало!

Жрец пытался изгнать Ракшаса, призывая на помощь всю мощь бога Нааяка, но тот, должно быть, отвлёкся сегодня на другие дела. Демон даже бровью не повёл.

Мохан ощутил тепло его руки и упал в это тепло, как капля падает в озеро. Он снова купался в Божественной Любви, как некогда, ещё до обретения грубого человеческого тела. В экстазе молитвы это чувство, бывало, навещало жреца. Особенно в молодости, когда на закате светила сердце трепетало сладким пониманием единства всего и вся, ощущением гармонии. Но чем старше становился Мохан, тем больше грязи ложилось на окошко, через которое нисходил к нему Божественный Свет. Пока душа его не потемнела совсем, так, что он забыл… забыл, что и сам он — часть этого Света, чистый луч, не подвластный тьме или скверне. Разве можно замарать Свет? Нет. Грязна может быть лишь поверхность, на которую луч света может упасть.

Сейчас Луч-Мохан падал всем своим существом на ладонь Бога. Бесконечно милосердного. И столь же бесконечно печального. Печаль его отзывалась в Мохане саднящей болью (как это ни странно для луча Света), потому что именно Мохан, тот Мохан, кто жил среди людей, и отчего-то забыл, что он Луч, создавал ту смердящую кровью и ненавистью дрянь, на которую Свет вынужден был упасть. Нет ничего более трагичного для Света, берущего начало в Предвечном, пронзившего время и пространство, чем закончить свой бег в луже нечистот.

Мохан пытался оправдаться. Возразить. Сказать, что был обманут. Каким-то Ракшасом. Но и Ракшас оказался таким же Лучом Света. И каждый из Бессмертных был маленьким лучиком. И даже шах Рамод, сияние которого блекло и тускнело от закопчённого стекла, в котором тот заточён, и коварная Юсфиталь, увязшая в жидкой мгле, в сути своей оставались Светом. И единственная причина, по которой Мохан освещал собой унылый кусок пустыря, с которого запустили ракету в сторону колонии, состояла в воле самого Мохана.

Но о какой воле можно говорить, если ты Свет? Всё это внешние обстоятельства, которые… Тёплое милосердие Предвечного предупреждающе всколыхнулось. Лабиринты смыслов, созданные зеркалами слов, для него не годились. Свет прозрачен. И при этом ослепителен.

И тот поток Света, что включал в себя Мохана, с наслаждением сместился с отмеченного плавленым песком пустыря на прохладные плиты священного Хампи.

Старик степенно опустился на колени перед Джеггом и церемонно коснулся лбом пола у его ног.

— Дханьяаваад! (Благодарю тебя!)

Чёрный священник почтительно поднял жреца за плечи и, поглядев тому ещё раз в глаза, произнёс:

— Сусваадатам! (Добро пожаловать домой!)

Необходимое воздействие оказалось совсем лёгким. Жрец в самом деле был глубоко верующим человеком. Джегг лишь слегка напомнил ему пару основных доктрин из Пути Света: про ценность каждого воплощённого существа, про Любовь к Живому и про отрицание насилия в качестве Пути. Весьма позитивное учение в основе своей. Жаль, что трактуют его вечно через… самые низменные фильтры.

С некоторым изумлением Джегг узнал, что героические почести четверо Бессмертных заслужили за его физическое устранение. Способ покушения вызвал у него вспышку ярости. Собственная безопасность священника мало заботила, но при обстреле гостиницы могла пострадать Астер! Недопустимость подобного в будущем он вбил в голову жреца очень тщательно. На совести Мохана достаточно затуманенных юношеских голов! Нивелировать этот вред Мохану предстоит теперь до конца своих дней.

Тревожила священника и информация про некую женщину со странным именем Юсфиталь, ораторствующую среди отобранных в ряды Бессмертных юношей. Для сугубо патриархального общества явление не типичное.

На этом Джегг старика отпустил и занялся молодёжью.

Истории Бессмертных мало отличались. Двое родились в колонии, двое за её пределами, но с детства бывали внутри периметра, подрабатывая низко квалифицированным трудом. Влажные юношеские мечты о богатстве и женщинах. Простой и естественный прыжок в раскрывший двери скоростной социальный лифт. Упоение властью, доступное лишь человеку с оружием в окружении гражданских. Похабное высокомерие. Уверенность в собственной безнаказанности.

Джегг видел всё это десятки, если не сотни раз: он давно бросил считать подобные мимолётные проповеди. Учитель Стил проводил такую работу в несколько этапов, предваряя беседами, имевшими что-то сродни отеческому внушению, и в одном из десяти случаев добивался полной реабилитации. У Джегга, как правило, на подобные нежности не было ни времени, ни моральных ресурсов. Вот и сегодня он ломал моральные устои молодых людей без лишних сантиментов, как ломают не к месту выросшее случайное дерево, вкапывая на его место фруктовые саженцы. Честь, скромность, уважение к чужому образу жизни, стремление к миру, забота о слабых. Благоговение перед женщиной. Приживутся ли эти «деревья» в настолько бедной почве, дадут ли плоды, не приведут ли к распаду личности, Джегга мало интересовало. Главное, что боевиков из них больше не выйдет. При наихудшем стечении обстоятельств будут защищаться от внешней агрессии. Всё это давно превратилось в рутину.

Трое из молодых людей подчинились легко — они воспринимали священника как жреца бога-героя и не сопротивлялись. А вот последний… с ним пришлось повозиться. Упрямцу запала в душу речь таинственной Юсфитали о том, что колонисты — не люди. Мужчин их нужно безжалостно уничтожать, а женщины не более чем самки, созданные для удовлетворения потребностей Чистых Людей. Удел их — обслуживающий труд. Изнасиловать такую не только не грех, но и наивысшее благодеяние, которое может оказать Бессмертный низшему существу.

Четвёртый и последний мужчина попытался навязать Джеггу поединок воль. И, на беду свою, успел заметить подпирающую колонну Астер. Цвет её волос и белизна кожи недвусмысленно говорили об инородном происхождении. Бессмертный счёл её своим законным вознаграждением за уничтожение Ракшаса.

Астер глядела на происходящее не только с беспокойством, но и с любопытством: никогда прежде ей не приходилось видеть чёрного священника при отправлении служебных обязанностей.

И вынуждена была признать, что как минимум внешне в этом нет ничего впечатляющего. Джегг сказал, что хочет поговорить с этими людьми, но обменялся парой фраз лишь с одним из них — благообразным стариком. Тот отвесил какой-то церемонный поклон, чёрный священник поднял его с благосклонной улыбкой, но на этом всё и закончилось.

Потом Джегг по очереди подходил к молодым мужчинам, которых привёл с собой старик. С ними не разговаривал вовсе. Лишь смотрел в глаза, обнимал ладонью за шею, а лбом прикасался к их лбам, и стоял так сколько-то времени. После этого короткого ритуала мужчина, так же, как и старик прежде, становился на колени, касался лбом пола и произносил ту же фразу на баашане. Но, в отличие от жреца, подходил затем к Астер, бился лбом о камень уже у её ног, и начинал раздеваться. Предметы одежды вручались девушке один за другим с таким торжественным выражением лиц, что она едва сдерживалась, чтоб не прыснуть смешком. Но помнила, что обещала Джеггу подыгрывать и церемонно провожала Бессмертных к фонтану. Заходили те в воду сами, ненадолго замирали, закрыв глаза и раскинув руки, позволяя рыбкам щекотать себе тело, возвращались к Астер, получали назад свои шмотки и степенно одевались.

Так повторилось три раза.

Четвёртый мужчина дёрнулся, как будто пытался вырваться из дружеского объятия Джегга. Священник удержал руку у него на шее, но лицо отстранил. И улыбнулся так… неприятно, что даже Астер стало не по себе.

А потом… потом, видимо что-то пошло не так. Потому что четвёртый начал срывать с себя одежду. Не аккуратно снимать, как предыдущие трое, а натурально рвать, повреждая ткань.

— Не смотри сюда! — голос Джегга, обычно такой мелодично-бархатистый, прозвучал резко, как приказ.

Астер вздрогнула, и лишь потом сообразила, что он говорит на норгском и обращается к ней.

Но было уже поздно.

Расширенными от ужаса глазами она наблюдала, как четвёртый мужчина с воем отрывает собственный пенис и начинает его яростно топтать.

Не замечая девушку, он бросился к фонтану, на ходу раздирая кожу ногтями. Вода окрасилась кровью, а рыбки…

Что было дальше, Астер не видела. Джегг спрятал её лицо у себя на плече, закрывая от происходящего. У девушки кружилась голова и подгибались колени.

— Я же просил не смотреть, — вздохнул священник с глубоким сожалением.