Элизабет
Я хорошо изучила иллюзии. Это фантазии, и я цепляюсь за них, потому что не готова расстаться с утешением, которое они мне дают. Большая часть того, что приносит мне утешение и покой — не более чем призраки моего прошлого, но я крепко держусь за них, чтобы они были со мной в настоящем, опасаясь, что без них я тоже могу исчезнуть.
Я боюсь оставаться одна, хотя в некотором смысле я всегда этого боялась.
Электрический разряд пробегает по густой крови в моих венах. Это единственное, что позволяет мне понять разницу между реальностью и иллюзией. Искра приводит мой организм в состояние повышенной готовности, она заставляет мое сердце биться быстрее и мои глаза расширяются в шторме из тысячи вопросов, которые мой разум не может обработать.
Я ползу на четвереньках к краю кровати, уставившись в телевизор над камином. Деклан сидит позади меня, но я больше не чувствую его, так как мне трудно дышать.
— Он жив, — это все, что я могу пробормотать, глядя на остановившийся экран новостного репортажа.
— Кто? — спрашивает Деклан с расстояния в миллион миль, когда я спотыкаюсь с кровати и неровными шагами иду через комнату, ближе к телевизору.
Я протягиваю руку, когда приближаюсь к изображению, которое не может быть правдой, но это так. Я подхожу к камину, мои пальцы дрожат, когда я медленно прижимаю их к экрану. В тот момент, когда я прикасаюсь к нему, мое сердце разрывается, и я кричу. Кровь из моей израненной души заливает мои глаза и стекает по щекам. Мое дыхание прерывается и заполняет комнату.
Сильные руки хватают меня за плечи, и мне хочется упасть, но я не могу отвести взгляд от того, что искала всю свою жизнь.
— Поговори со мной, — говорит он в панике.
Крепче прижимая руку к экрану, я умоляю почувствовать его тепло на своей коже.
— Кто он такой?
— Это все по — настоящему, верно? — спрашиваю я Деклана. — Ты и я, в этой комнате, это реально, не так ли?
— Посмотри на меня.
Но я не могу. Я боюсь отвести взгляд, боясь потерять его. Что каким — то образом он исчезнет с экрана.
— Скажи мне, что это правда, — кричу я.
— Это правда, дорогая. Я здесь, с тобой.
И с его словами из моей груди вырывается отвратительное рыдание, но я быстро сдерживаю его, когда Деклан встает рядом со мной у камина. Когда воспоминания закручиваются внутри, смесь туманных эмоций борется друг с другом, и когда гнев заявляет о своей победе и выплескивается на поверхность, я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на Деклана. Его глаза отражают мои в полном замешательстве.
— Он мертв, — говорю я ему, слова, как бритвы, режут мои голосовые связки, но я говорю сквозь боль, слезы текут по моим щекам. — Мне сказали, что он мертв. Почему? Почему?
— Кто?
— Я видела его могилу. Я трогала камень, на котором было выгравировано его имя, — продолжаю я. — Зачем им лгать мне? Почему он солгал мне? Почему он никогда не приходил за мной?
Деклан притягивает меня в свои объятия, крепко прижимая к груди, пока я плачу снова и снова, взывая к ответам, которые не могу найти, взывая к утешению во всех моих "почему".
— Кто? — снова спрашивает он, и когда я поворачиваюсь и зарываюсь лицом в его обнаженную грудь, я рыдаю сквозь разбитые мечты, разбитые сердца и потерянные души.
— Мой отец.
Я сжимаю кулаки на груди Деклана, а его хватка сжимается вокруг меня. Его объятия непоколебимы и совершенно жестки, в то время как его мышцы сжимаются вокруг моего ослабевшего тела.
— Почему от меня так легко уйти?
— Не делай этого, — ругается он. — Не смей винить себя.
— А почему бы и нет? — я кричу, вырываясь из его объятий, злюсь на весь мир и впервые в жизни злюсь на своего отца. Шагнув вниз и подальше от Деклана, я поворачиваюсь и набрасываюсь на жалость к себе во всю силу своих легких.
— Что я сделала, чтобы заслужить эту жизнь?
— Элизабет, пожалуйста. Просто сделай глубокий вдох.
— Нет.
Он подходит ко мне и говорит:
— В последний раз, когда ты его видела, тебе было всего пять лет, верно? Как ты можешь быть уверена, что это вообще он?
Я подхожу к нему и киплю от слез:
— Потому что ты не забываешь лицо единственного человека, по которому ты всю свою жизнь тосковала. Нет никаких сомнений, что этот человек — мой отец.
Возвращаясь к телевизору, мои глаза застилает яркий синий цвет, который я так живо помню. Глаза, которые, как мне казалось, любили меня больше всего на свете. Глаза, как мне показалось, были черными на глубине шести футов. Но он здесь, и я никогда не чувствовала себя более одинокой.
— Элизабет?
Мои руки вцепляются в каминную полку, чтобы ноги не подвели меня.
— Элизабет, пожалуйста. Посмотри на меня.
— Элизабет?
Его голос одновременно и яд, и вино, и, услышав его, мои конечности атаксируют, и я падаю на пол. Знакомый запах гвоздичных сигарет одновременно успокаивает и мучает меня.
— Это правда? — я спрашиваю своего брата Пика, но Деклан отвечает первым.
— Я сделаю все, что смогу, чтобы это выяснить.
— Да, это правда.
Подняв глаза, я перевожу взгляд с Деклана в угол комнаты, где стоит Пик. Мы оба знаем, что я не должна смотреть на него, ведь Деклан думает, что я принимаю таблетки, которые убивают мои галлюцинации, но это не так. Я пока не могу попрощаться с братом. Может быть, никогда не смогу.
Но вот он стоит, живой, с темными волосами, заправленными под черную шапочку, и руками, засунутыми в карманы брюк, так что видны покрытые чернилами руки. Его глаза излучают любовь и силу, прежде чем он кивает Деклану, и я следую его намеку, зная, что потеряю его, когда сделаю это.
Я сижу на коленях, а мое горло распухает от боли, болезненно покрываясь волдырями. Это воплощение каждой мечты. Я просто никогда не знала, что мечта жила в невообразимом кошмаре. Независимо от того, какой гнев я сейчас испытываю, остается одно: ты можешь глубоко ранить меня ложью, ты можешь бросить меня в пламя жизненных зол, но я никогда не откажусь от того, к чему всегда стремилась.
Со слезами, стекающими по моему лицу в непрерывном потоке боли, я мучительно задыхаюсь от горя маленькой девочки, потерянной внутри меня:
— Я хочу к отцу.
В два быстрых шага Деклан оказывается на полу рядом со мной, обнимает меня, укачивает, успокаивает и клянется сделать все возможное, чтобы найти его.
Прижимаясь к нему, я принимаю все утешение, которое он дает, и пытаюсь впитать больше, сжимая его крепче и вдавливая пальцы глубже в его кожу. Если я причиняю ему боль, он этого не показывает, поэтому я закрываю глаза и забираюсь к нему на колени, как ребенок.
Я снова открываю глаза, от полностью поднявшегося солнца глаза щиплет, и мои щеки горят от соли. Я все еще в объятиях Деклана, и мое тело болит не только от того, что я в таком положении, Бог знает сколько времени, но и от пыток последних двух дней, проведенных в плену.
— Мне больно.
Деклан встает и поднимает меня с пола, прежде чем положить на кровать. Он нависает надо мной, оглядывая мое избитое лицо и тело глазами, полными ярости и жалости.
Выражение его лица раздражает меня.
— Не надо, — говорю я.
— Что?
— Смотреть на меня вот так. Будто тебе меня жалко.
— Я беспокоюсь о тебе. Это все.
Затем он протягивает мне обезболивающее, которое я кладу в рот.
— Я не понимаю. Я ничего из этого не понимаю.
— Я тоже не понимаю. Но в последнее время ты через многое прошла, так что я не думаю, что твой разум способен к ясности. Как и мой. Так что давай сосредоточимся на чем — то одном, хорошо?
— Все, на чем я могу сосредоточиться — почему лицо моего отца на экране, когда его не должно быть. Не знаю, радоваться мне или злиться, — говорю я ему. — Почему он не хотел меня?
Деклан не отвечает, притягивая меня к себе. Я пытаюсь бороться с туманом от таблеток, который подкрадывается, но мои глаза тяжелеют, когда Деклан тихо шепчет мне на ухо, убаюкивая меня успокаивающим:
— Шшш, дорогая. Я позабочусь о тебе. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы найти ответы.
И пока я цепляюсь за его слова, я сдаюсь, делая глубокий вдох, прежде чем погрузиться в сон.
Деклан
Я обнимаю Элизабет, она дрожит во сне. Мой разум превратился в чертов лабиринт, когда я закрыл глаза и попытался переварить последние сорок восемь часов. Это невыполнимая задача, поскольку видения мчатся наперегонки с сотней новых откровений и тысячью новых вопросов. Единственное, что я знаю, это то, что я боюсь, что не смогу удержать Элизабет от полного психического коллапса.
Ее лицо — это полотно синяков, рубцов и рваных ран, которые иллюстрируют изнасилование и пытки, через которые она прошла. Мне больно сознавать, что я играю свою роль, что некоторые из этих ран были нанесены моими собственными руками, а другие были нанесены потому, что я не смог защитить ее от этого придурка, Ричарда, человека, которого я убил.
Я даже не колебался, когда всадил ему пулю в голову после слов Элизабет, что он убил мою маму. Тот факт, что я могу так легко убивать, пугает меня до чертиков. Это мрачное чувство — бояться самого себя. Теперь я знаю, что способен на все. Я чудовище, созданное этой женщиной, чье тело обернуто вокруг моего.
Я хочу объяснений, как и она. Кто такой Ричард? Откуда он знал мою маму? Почему он убил ее? Какую роль во всем этом играет мой отец? Я хочу знать. Я хочу понять, но, как бы я ни был неуправляем, она более изменчива, чем я. Ей нужна сила, поэтому я должен отбросить все, что преследует меня сейчас, и сосредоточиться на ней.
Когда ее дыхание выравнивается, я выскальзываю из постели и позволяю ей отдохнуть, ее тело отчаянно нуждается в этом. Я останавливаюсь, прежде чем выйти из комнаты, и смотрю на Элизабет, лежащую в моей постели, когда волна удовлетворения и гнева накатывает на мою кожу приливной волной. Она сбила мой контроль с его оси, и мне нужно вернуть его на место, чтобы она была в безопасности — чтобы убедиться, что больше ничего не произойдет без моего разрешения.