Лия
Сердце колотится так, что уши закладывает. Зажимаю рот рукой, чтобы не выть в голос. Я так испугалась! Пока Захар лез по шторке обратно, карниз оторвался. Хорошо, что труба выдержала... Иначе бы...
Смерть — это страшно. Ничего нет страшней. Когда больше нет человека. Наверное, мне бы надо ему её желать. Да я её ему и желала. За то, что так со мной обошёлся. Но вот он повис там — и всё внутри оборвалось. Не хочу...
— Тихо, тихо... Лий, ты чего? Всё нормально уже? Перепугал? — Кабирин тянет ко мне руки, а я продолжаю трястись и зажимать рот рукой.
На пороге кухни появляется Богдан с круглыми глазами. Бледный и перепуганный. А я сама в таком состоянии, что его даже успокоить не могу.
И вот тут я понимаю, почему Кабирин так в жизни хорошо устроен.
Богдан разлепляет губы и спрашивает:
— Что такое?
Захар как ни в чем не бывало — хотя это скорее напускное, я стою близко и вижу, как у него подрагивают руки, — закрывает окно.
— Привет! Да я вот полез шторку поправить, а в итоге — карниз твоей сестре оторвал... Бедовый я, да?
Богдан как-то сразу розовеет и проходит на кухню.
— Нет. Со всяким бывает. Ты же хотел как лучше...
— Лий... - теперь Захар обращается уже ко мне, — Ты сядь. На тебе лица нет.
А я себя так и чувствую — что на мне нет лица. Захар усаживает меня на стул, наливает в стакан воды, я отпиваю несколько глотков и что-то перед глазами всё начинает темнеть.
— Лий! Ты чего? — зовёт меня Кабирин.
— Не знаю... - шепчу я в ответ, — Что-то мне как-то...
Я даже не договариваю фразу — так сильно кружится голова.
Чувствую, как Захар подхватывает меня на руки и куда-то несёт. Я его уже даже не боюсь.
Он приносит меня в мою комнату, укладывает на кровать.
Надо мной склоняются два лица — Захара и Богдана. Оба — обеспокоенные.
— Ты ела сегодня? — вопрос Захара вызывает замешательство.
— Не ела она ничего, — сдаёт меня с потрохами Богдан, — Я ей говорил, говорил... А она — аппетита нет... На диету, наверное, села.
А после еще и вздыхает так... Забавно.
— Девочка...
— Так дело не пойдёт. Что хочешь?
Похоже, Богдан был прав, когда настаивал на том, чтобы я поела. Человек не способен существовать на одном воздухе и воде.
— Суп бы какой... - горячего хочется.
И желудок болит.
— Какой? — что ж он такой настырный? Ну, где он мне суп возьмёт? Не сам же варить будет?
Вспоминаю, какой рассольник из телятины мама варила. В носу начинает першить. Как же здорово иметь маму... И как же плохо, когда её нет.
— Лия, какой суп ты хочешь? — уже очень твердо интересуется Захар.
— Рассольник... - голос звучит так жалобно. Как у капризного ребёнка. Но если уж говорить, то до конца, — Только из телятины...
Раздаётся странное хмыкание, больше похожее на смешок.
Нашёл время веселиться.
— Сейчас всё будет.
Меня укрывают одеялом и оставляют отлёживаться. Захар и Богдан уходят. Дверь они прикрыли неплотно, и я слышу их приглушенные голоса. Но в смысл вникнуть не могу, то и дело впадаю в дрёму. Надо брать себя в руки, а то так и в больницу недолго попасть. А что тогда с Богданом будет?
Богдан приходит ко мне минут через десять с тёплым сладким чаем.
— Вот... Захар сказал, что ты должна выпить.
В голосе брата слышится согласие с тем, что сказал Захар. Объединяются против меня.
Раз должна — я пью. Мне нельзя болеть. И... Я жить хочу. То, что случилось сегодня на кухне, заставляет понять простую вещь. Я хочу жить. Рано или поздно перестанет быть больно и захочется радоваться. Просто идти по улице и радоваться тому, что я жива. На самом деле — это уже много.
Выпиваю с перерывами.
— Мы там сейчас приберём всё, — сообщает брат, — А завтра вы с Захаром шторки поедете выбирать. И карниз. Так Захар сказал.
Я вижу, что Богдан тянется к Кабирину. И не знаю, как себя нужно вести в этой ситуации. Вообще ничего уже не знаю и не понимаю.
— Бодь... - начинаю говорить и обрываю сама себя.
Ну, не вываливать же на ребёнка, что со мной случилось на самом деле...
— Что?
— Я выпила, — говорю, передавая ему бокал.
— Хорошо. Молодец. А еще Захар сказал, что суп скоро привезут. И он тебя с ложечки будет кормить...
Богдан уходит, а я прикрываю глаза. Как в нём это всё совмещается? Если бы он был действительно негодяем, то ему бы сейчас было так наплевать, что со мной.
А он... Чуть во окно не вывалился, лишь бы что-то мне доказать. И опять же — клиника, продукты эти, суп, шторки, карниз — всё это какая-то непонятная карусель.
Я не идеализирую Захара. Чувствую, что там нечего идеализировать. Если бы ему было на меня плевать, то он бы через меня перешагнул и никогда бы обо мне не вспомнил. И абсолютно начхать ему было, что тут со мной. Хоть бы даже и вздёрнулась после того, что он со мной сотворил.
Почему не плевать? Похоже, он сам не знает ответ на этот вопрос.
А я...
Нет во мне к нему ненависти. Просто мне очень больно из-за того, что он так со мной. И я не знаю, как унять эту боль.
Надо к психологу всё-таки обратиться. Прав был Кабирин с самого начала. А я его не послушала.
Слышу, что в дверь звонят. Потом слышу торопливые шаги Захара по коридору, негромкие голоса в прихожей и снова шаги.
— Захар! — зову его.
Он заглядывает. У него в руках пакеты.
— Отправь Бодю спать, пожалуйста. А то режим собьёт. Поздно уже...
Сама встать не могу. Такая слабость навалилась. Как плитой меня придавило.
— Завтра суббота. Сейчас поест и пойдёт...
— Что ты... Он, что, попросил ему заказать что-то? Зачем... И... - начинаю лепетать не пойми что и сама себя от этого чувствую растерявшейся.
— Лий... Давай вот без вот этого. Сейчас суп тебе принесу.
— Я на кухне... - пробую я возразить.
Даже приподнимаюсь, но меня ведёт в сторону.
— Ложись, а? — обращается ко мне Захар. Строго...
— Да лежу я, лежу.
Опять до меня доносятся голоса. Причём у Боди — радостный. Как мало ребёнку надо для счастья.
Скоро Захар появляется у меня в спальне. Тарелку с супом ставит на тумбочку возле кровати. После — помогает мне сесть. И я начинаю есть. Под его внимательным взглядом.
— Ты так смотришь... Мне неловко... - признаюсь я.
— Мне нравится смотреть, как ты ешь, — слышу в ответ, — Вон и щёки порозовели.
Затем через паузу.
— Лий... Самое важное, что есть у человека — это жизнь.
— Я знаю, — отзываюсь на его слова, — Но иногда это очень трудно.
Его рука тут же касается моей щеки. Заправляет выбившуюся прядь за ухо.
— Всё пройдёт, моя хорошая. Вот увидишь...