Училка моего сына (СИ)

Глава 29

Захар

Обозреваю разъяренную женщину и напряженного Кира, чувствую, что сейчас рванёт. И рванёт не слабо. А главное — я ничего не могу сделать, чтобы предотвратить этот взрыв.

Что мне драться с Евой? Смешно...

Или выгонять Кира? Еще смешнее... По взгляду исподлобья понимаю, что никуда этот поганец не уйдёт. Он, видимо, серьёзно настроился сделать всё ещё хуже, чем было.

Я стою на пути у Евы, потому что в гостиную Ева влетела как ракета с ядерной боеголовкой. Но... Неизвестно, что делал бы я сам, если бы у меня была дочь, а не сын. Мысль неприятная. Особенно, когда я вспоминаю Лию, всё, что натворил, и всё, что чувствую к ней теперь.

Ева меня огибает, а я торможу себя с желанием удержать её за руку. Тоже срабатывают, родительские инстинкты, мать их.

Только они здесь лишние. Может, будет лучше, если они поговорят. А может — станет хуже... Я не знаю... Какое-то минное поле, бля... Которое я никак не преодолею.

Ева подходит вплотную к Кириллу.

— Моя дочь сидит в комнате. Не выходит. Практически не ест, плохо спит. С нами со всеми почти не разговаривает. Утверждает, что поехала с тобой добровольно, и ты ни в чем не виноват, — я вижу, что взгляд Евы мечется по лицу Кирилла, — Я хочу понять, что с ней случилось. И... Кирилл... Если ты не заметил, то ты вырос. Пусть еще не мужчина, но молодой человек, юноша. Если в тебе есть это мужское, а не ветер в голове, я хочу, чтобы ты набрался мужества и рассказал мне правду. Что между вами произошло? Потому что я знаю свою дочь. Она бы не поехала с тобой, после того, как ты её предал. Она бы обязательно позвонила, чтобы мы не волновались. Она бы не позволила тебе ударить молодого парня, с которым встречалась несколько месяцев. А вот...

Взгляд женщины становится еще более уничижительным, чем был до этого. Сканируя Кирилла этим взглядом, она продолжает:

— Защищать тебя, чтобы с тобой ничего плохого не случилось, потому что за неё есть кому постоять вне зависимости от её желания — вот это вполне в духе Майки. Только... Если ты сейчас спрячешься за подол её юбки, какой ты мужик?!

Кир тоже вспыхивает. Он и не потухал вообще-то. А тут — после такой отповеди загорается словно спичка.

Усмехается — криво, смотрит — зло. Венка бьётся на виске, ноздри раздуваются. Вместо лица — какая-то маска, на которой огнём горят глаза.

— В вашей тираде, Ева Дмитриевна, не было никакой необходимости. Можно было просто спросить. Я бы сказал правду. Нет, Майя уехала со мной не сама. Вы хорошо знаете свою дочь. Я навалял её ухажёру, а её увёз.

Зачем он рот открыл?

— Кирилл! Лучше бы тебе заткнуться... - не сдерживаюсь. В конце концов, Майя — чужая, а этот остолоп — свой, родной.

И сейчас он копает себе яму. И мне заодно. Я от него не отрекусь. Плоть и кровь...

На меня бросают сразу два негодующих взгляда — и Ева, и сын. С одинаковым посылом — чтобы я не лез.

А Кирилл продолжает говорить. Вместо того, чтобы включить голову и заткнуться.

— Увёз за город. Дал возбудитель. Хотел... Наверняка, не надо объяснять, что я хотел. Но... - сейчас в глазах сына что-то мечется. Что-то потерянное... Человеческое, — Майка плакала, просила не трогать. И... Короче, ничего не было.

Ева сильно бледнеет. А после... По помещению проносится звук хлёсткой пощёчины.

— Какой же ты... - цедит она.

Затем оглядывается по сторонам и, заметив диван, опускается на него. Оттягивает ворот водолазки. Верхняя одежда у неё расстегнута.

— Принеси мне воды, — обращается ко мне.

Я бросаю обеспокоенный взгляд на Кирилла.

— Не съем я его! — рявкает она совсем не по-женски.

Иду, куда послали. На душе неспокойно. И гадко... И от Кирилла. А от себя самого еще гаже.

Но пока беру стакан, наливаю воды, всё время прислушиваюсь — как бы еще чего не стряслось.

Когда возвращаюсь, Ева сидит, уперев руку локтем в колено и приложив ладонь ко лбу. Еще и слегка покачивается из стороны в сторону.

Кирилл — на том самом месте, где я его оставил, засунув руки в джинсы, стоит, сцепив челюсти и играя желваками.

— Вот, — подаю Еве стакан.

— Надеюсь, ты-то хоть туда ничего не намешал... - кусает она меня.

Но стакан берёт, выпивает залпом.

— Ев... Не перегибай... - говорю ей я.

Она поднимает лицо вверх.

— Как же вы задрали с этихи играми в богов... Его же в полицию сдать надо... Чтобы впредь ему было неповадно насиловать. А я... Похоже, этого сделать не смогу.

Ева приподнимается с дивана тяжело, впихивает пустой стакан обратно.

Поворачивает голову в строну моего сына.

— Потому что... Самое поганое в этом во всём... Ты-то этого не понимаешь. Она ведь весь удар на себя приняла, чтобы тебе не прилетело. Это ж до какой степени ей на тебя не всё равно? — Ева выглядит изумлённой.

Кирилл... При последних её словах он теряет всю спесь и гонор. Шумно сглатывает. Его лицо сейчас выражает какую-то детскую растерянность. Это, когда дети балуются, делают что-то плохое и не знают, как всё, что натворили исправить, ведь они так не хотели, а вот оно — случилось.

— И самое трудное сейчас, что правду-то я узнала, а как поступить — без понятия, потому что сдать тебя в полицию, её отцу, отчиму, брату — это значит пойти против неё. Она же себя поедом съест, если ты, герой, по заслугам получишь...

— Послушайте... - начинает Кирилл.

Но Ева от него отмахивается как от надоедливой мухи.

— Ничего мне не говори... - и направляется в сторону выхода из комнаты.

Останавливается напротив меня. Ненадолго.

Лишь, чтобы выплюнуть мне в лицо:

— Ну, что, отец — гордись! Отличного короля мира и наследника ты воспитал! Такой не просрёт твои миллионы... А за душой-то у вас что?!

С этими словами она уходит. Я ей ничего не отвечаю, потому что... Что тут отвечать?!

Кирилл тоже помалкивает...

Одни в гостиной мы стоим двумя статуями довольно долго.

Потом я не выдерживаю. Невыносимо тут. Резко срываюсь с места.

— Пап, ты куда? — спрашивает Кирилл.

— Надо мне... К Лийке поеду. Там хоть дышать есть чем. А тут я задохнусь скоро...

В спину мне летит:

— Даже сейчас я тебе на хрен не нужен. Ну, давай катись!

Оборачиваюсь.

— А ты чего ждал — что сопли тебе буду вытирать?! Так ты взрослый. Умел натворить — хлебай теперь.

Мчусь в ночь. Сам не знаю зачем. Ведь даже не уверен, что мне откроют.

А вломиться — после сегодняшнего я больше к Лие не посмею.