В объятиях его одержимости

Глава 27 Арина

Перечитываю сообщение несколько раз и чуть не срываюсь в истерику. Они вдвоем решили меня с ума свести? В один день? Это какой-то идиотский розыгрыш?

На носочках подхожу к двери, смотрю в глазок. Дрёмов действительно стоит за дверью, облокотился на стену и смотрит в экран.

У меня пиликает телефон.

Дрёмов: Не бойся, Арина. Меня точно бояться не стоит. Давай просто поговорим?

Быстро пишу ответ: Нам не о чем разговаривать. Уходи.

Чувствую как сердце пульсирует в ушах. Возможно, Дрёмов бы и мог помочь. Но чем? Какая мне помощь нужна на самом деле?

И я не уверена, что Тимур не сделает с ним что-нибудь. Учитывая, что Ваня пришел ко мне домой, когда я практически отшила Тимура.

Возвращаюсь в ванную, включаю теплую воду и сажусь. Несмотря на жару, мне холодно. Надо выпить успокоительное, сама я не справляюсь с эмоциями. Не уверена, что кто-то мог бы остаться в здравом уме после увиденного.

Телефон на стиральной машинке снова вибрирует. Вытираю руки о полотенце, снимаю блокировку.

Дрёмов: Хорошо, не буду давить. Но знай, что я рядом. Тебе стоит только попросить и я сразу заберу тебя.

Из меня вырывается нервный смех. Ещё один «заберёт». Я не вещь. Не понимаю, почему и один и второй думают обо мне, как о своей собственности. Видимо, это тот случай, когда твою доброту воспринимают за слабость. Но я не слабая. Даже перед Тимуром.

Просыпаюсь от звонка телефона. Номер не определился.

— Алло.

— Арина Александровна?

— Да.

— Здравствуйте, я следователь по уголовному делу в отношении Ханжина, капитан юстиции Дроздов Алексей Геннадьевич.

— Здравствуйте, Алексей Геннадьевич.

— Мне нужно ещё раз опросить вас по факту инцидента, произошедшего в 157 колонии. Сможете подъехать сегодня к одиннадцати?

Смотрю на часы, время 08:20.

— Да, конечно. Куда?

— В Следственный Комитет, Победы, 19. Паспорт с собой не забудьте.

— Хорошо, подъеду к одиннадцати.

Лежу, смотрю в потолок. В душе пустота. Но в то же время… Я скучаю по Тимуру. По его горячей коже, сильным рукам и нежным поцелуям. Уткнуться бы сейчас ему в грудь и не вспоминать, что вчера случилось. Будто бы это было не с нами. И это был не Тимур, а какой-то другой мужчина. Но сказок не бывает.

За завтраком звоню бабушке. Она мне рассказывает про очередной турецкий сериал, который начали показывать на «Домашнем». Про клубнику, которая всё растет и растет. А ещё про огурцы, которые она уже замучилась закатывать. Слушаю и так спокойно становится, всё отходит на второй план. Хочу к бабушке в эту дачную суету. Обещаю, что скоро приедем с Алёной и Кириллом. Про Тимура не уточняла, она о нем пока не знает и хорошо. Мне бы самой разобраться для начала.

В назначенное время я подхожу к Следственному Комитету. Сегодня прохладно и пасмурно. Погода будто чувствует мое настроение.

СК выглядит гораздо приятнее, чем колония. Много деревьев на территории, цветы, лавочки. Внутри чисто и очень ярко. Вместо разодранного линолеума — белоснежная плитка. Вместо облупленных стен — пластмассовые панели.

На первом этаже меня встречает следователь, который звонил. Высокий худощавый мужчина, на вид лет сорок. Светло-русые волосы с проседью на висках. Взгляд серьезный и проницательный. Наверное, все следователи такие.

— Пройдёмте, Арина Александровна.

Идти далеко не пришлось, кабинет Алексея Геннадьевича оказался в двух шагах от входа. Небольшое помещение, высокие потолки. Окна выходят во двор, а не на дорогу. Письменный стол, несколько стульев завалены папками и бумагами, компьютер. На стене висит портрет молодого Путина. Всё, как показывают в сериалах про ментов.

— Присаживайтесь, — показывает рукой на свободный стул.

Алексей Геннадьевич садится за стол, достает телефон из кармана, быстро печатает и убирает.

— Арина Александровна, мне нужно, чтобы вы восстановили хронологию событий в тот день. Во сколько вы пришли на работу, какие пациенты были в госпитале. Любая мелочь — всё важно.

Не хочу вспоминать тот день, но деваться некуда. Рассказываю всё по порядку, упускаю момент, когда Дрёмов распускал руки.

— А как вы поняли, что Ханжин под наркотиками? — что-то записывает.

— Было характерное поведение. Метался от спокойного до агрессивного состояния. Почти не моргал и зрачки были сильно расширены.

— От какого вещества это может быть?

— Всех не перечислить. Это практически стандартная реакция на препарат, когда расширяются зрачки и меняется привычное поведение. Помимо этого надо учитывать индивидуальную переносимость. Кто-то от спайса ловит галлюцинации, а кто-то просто крепко спит.

Следователь внимательно смотрит, будто пытается решить уравнение в уме.

— Вы знали, что надзиратели употребляли запрещённые вещества? — подаётся вперёд.

— Нет. Они всегда… были в адеквате, — почему он спрашивает во множественном числе?

— То есть Ханжин был один из наркоманов? — давит.

— Я не знаю, был ли Ханжин наркоманом со стажем или это был единственный раз, когда он употреблял. До того дня я никогда не видела его таким.

— А среди заключённых были те, кто сидели на наркоте?

— Вряд ли. Это же надо как-то пронести в колонию, а такое ведь невозможно, — почему-то говорю неуверенно.

Алексей Геннадьевич слегка улыбается.

— Вот именно, Арина Александровна, невозможно. Но как-то получилось, что наркоманом был не только Ханжин, а ещё примерно двадцать процентов осуждённых. И большой вопрос, как они получали дурь в закрытом учреждении, — трет подбородок.

Мне бы удивиться этому, но почему-то не удивляет. Моя жизнь сейчас перевернулась с ног на голову и какие-то очевидные вещи по типу, что в колонию нельзя пронести наркотики — ну вот вообще никак не вызывают диссонанс.

— К сожалению, не могу ничем помочь, потому что я не знаю как у них всё там устроено и работает. Я заменяла их постоянного врача недолго совсем. Да и пациенты, которые поступали в госпиталь, они точно были «чистыми».

— Я знаю, что вы там недолго работали. Но учитывая, что вы врач скорой помощи, я думаю, вы замечали какие-то звоночки, — смотрит с прищуром.

— Да, например, у них нет нормальных медикаментов. И если поступает пациент с ножевым ранением, его нечем обезболить. И приходится зашивать наживую. Подходящий звоночек?

— Я наслышан о вашем героизме, Арина Александровна, — хмыкает.

— Это не героизм, а профессионализм. В своей работе вы, наверняка, придерживаетесь этого же, — чувствую себя адвокатом дьявола.

Мужчина долго смотрит мне в глаза и как-то странно улыбается. Устало. Будто бы моя позиция — это и про него тоже, но не сейчас.

— И вы не побоялись пойти в коридор к заключённым, пытались противостоять неадекватному надзирателю и более того, хотели спасти раненого зэка.

При упоминании погибшего Саввы у меня холодеют ладони. Больно это вспоминать.

— К сожалению, его травмы были несовместимы с жизнью. Я не смогла ничего сделать, — последнее говорю тише.

— Я вас ни в чем не обвиняю. Вскрытие показало, что у Капилова была серьезная травма головы. Когда приехала скорая, то мозг частично вывалился.

Прикрываю глаза. Я помню, как у него стекала мозговая жидкость.

— Если что-нибудь вспомните ещё, наберите мне, — протягивает визитку. Вряд ли я что-то вспомню, но беру из вежливости.

— Спасибо, — улыбаюсь.

— Вам спасибо, — кивает.

Выхожу из здания и прямо у входа стоит Дрёмов. О, нет.