В объятиях его одержимости

Глава 32 Арина

— Чай будете? Я с мятой заварила, — предлагает бабуля, когда мы только зашли в дом.

— Нет, спасибо. Я и так объелся, — Тимур скромно улыбается и приобнимает меня за талию.

— Я тоже не хочу. Мы уже укладываться пойдем, — достаю из холодильника бутылку воды, чтобы забрать в комнату.

— Отдыхайте, а я сейчас буду «Великолепный век» смотреть, — бабушка торопится, наливает чай, кладет на блюдце шоколадное «Юбилейное» печенье. — Всё, побежала, а то уже началось.

Мы смотрели сериал вместе, дважды! А сколько раз она пересматривала его одна, даже не знаю. Тимур хихикает, когда слышит, что бабушка разговаривает с телевизором. Это он ещё не слышал, как она под него храпит.

Заходим в комнату, не успеваю закрыть дверь, как Тимур прижимает меня к стене. Одна рука держит мой затылок, вторая гладит ключицы. Он тяжело дышит, ноздри раздуваются, рот приоткрыт.

— Пиздец соскучился, — оставляет легкие поцелуи на подбородке и скулах.

— Мы же весь день были вместе, — ставлю бутылку на пол, обнимаю его за шею.

— И я держал руки и язык при себе, — надавливает на скулы, рот открывается и Тимур достает мой язык двумя пальцами. Держит его, целует, а затем лижет.

Вряд ли я когда-нибудь привыкну к его странным животным повадкам, но это возбуждает так, что не описать. Внизу живота появилась тяжесть, которую только Тимур может убрать.

Мы целовались долго, медленно. Обнимались так крепко, будто не виделись до этого годы.

— Тимур, давай ляжем, — провожу рукой по мягкому ёжику.

Мужчина раскладывает диван, я заправляю постель. Замечаю, что он смотрит на фотографии родителей.

— Давно их нет?

— Мамы нет семнадцать лет, а папы десять.

— Ты маленькая похожа на папу сильно, — берет рамку с фотографией, где мы с родителями втроём.

Это правда. В детстве я была копией отца, а с возрастом начали и мамины черты проявляться.

Тимур снимает одежду, остаётся в одних боксерах. Я снова цепляюсь взглядом за шрамы и синяки.

Ложимся под одеяло, мужчина сразу меня обнимает. Утыкаюсь носом ему в шею, целую. Нравится прикасаться к грубой коже.

— Тимур, я совсем о тебе ничего не знаю.

— Спрашивай, что хочешь узнать.

— Откуда у тебя столько шрамов? Они не только от ножевых ранений и пуль, — наконец-то решаюсь спросить.

Мужчина молчит пару минут, будто собирается с мыслями.

— Часть получил дома, потом в малолетке. Ну и так, бывало всякое.

— Тебя били родители? — глажу его плечи.

— Отчим. Мать не вмешивалась никогда, просто смотрела, как он лупит меня и сестру.

— У тебя есть сестра? — неожиданно.

— Была. Повесилась.

Моя рука застывает в воздухе. Тимур хмурится и смотрит на стену за мной. Не хочу на него давить, очевидно, что ему неприятно это вспоминать.

— Мне жаль, что так… Извини, — целую его в грудь.

Мы продолжаем лежать в тишине, но чувствую, что Тимур напряжён. Глажу его по голове, массирую виски. Он периодически ведёт носом по моему лбу, целует.

— Я попал в малолетку в пятнадцать. Убил отчима. Он насиловал Регину, пока нас с матерью дома не было. Один раз я пришел с тренировки раньше и увидел всё. Дальше как в тумане, набросился на него, пиздил до тех пор, пока он в кашу не превратился.

Молчу. Просто смотрю на него.

— Мать даже на суде говорила, что Регина сама перед ним жопой вертела, вот он и не сдержался. А Регине всего восемь было, она ещё в куклы играла. Потом когда меня забрали, она повесилась на балконе. Оставила записку, что не может жить с позором, что я пострадал из-за нее. Дурочка, — хмыкает, но в глазах стоят слёзы.

— Почему мама решила, что Регина сама виновата?

— Ебанутая потому что. Всегда мужиков ставила на первое место. Толпами водила их домой. И если кто-то задерживался, то он становился для неё всем. На нас было похуй.

— А твой папа?

— Он был шахтёром, погиб на работе. Там что-то случилось в шахте и их засыпало. Я малой был совсем, если честно, даже лица его не помню.

Дышу медленно, чтобы не расплакаться.

— В малолетке жёстко было. Поначалу так совсем. Проверяли на прочность и старшаки, и администрация. Голодом морили. Били палками и цепями. Так и получил первые косяки на коже.

— Разве там не следят, чтобы дети не подвергались насилию? — привстаю на локтях.

— Смешная ты, девочка, — целует в лоб. — Там следят только за тем, чтобы из зверей сделать ещё более опасных и диких. Это выгодно.

— Кому? Там ведь… дети. Да, они совершили проступки, но они всё равно дети.

— Когда ты попадаешь туда, то перестаешь быть ребенком, Арина. У меня седина на висках появилась на второй месяц пребывания. Другие пацаны пытались руки на себя наложить, потому что их трахали старшаки и никто не заступался. И это не были дети, у них были безумные глаза стариков и сломанные жизни. Потом нас жгли утюгами, чтобы «воспитательные работы» провести. В малолетке ещё хуже, чем в колонии со взрослыми мужиками.

Опускаю голову на руки, слезы катятся сами собой. На скорой я видела кучу таких детей, которые освобождались из колонии для малолетних, и это… Действительно были звери. Они жили в подвалах, воровали еду и деньги. Постоянно все были физически травмированы.

— А потом, что? Ты вернулся домой? — поднимаю голову.

— Некуда было возвращаться. Я вышел мне было за двадцать. Мать не пустила на порог, сказала, не нужен ей сын душегуб. Она к тому времени уже пропитая вся была, через пару лет захлебнулась в своей рвоте и померла.

Прикрываю глаза. Какой лютый ужас.

— В малолетке с Мишаней сдружились. Я был из другого города, он позвал к себе сюда. У меня ни денег, ни работы, только паспорт и хреновая характеристика. Потому что приходилось драться и кусаться, чтобы не сломали. Они думали, что я отбитый, а я просто хотел выжить. На работу никуда не брали, образование только одиннадцать классов и то, где я их закончил? Здесь начал в подпольных боях участвовать, пошли первые деньги. Потом Миша с местными авторитетами договорился и нас взяли типа охраной. В разборках участвовали постоянно, впрягались. Ну и постепенно сами стали авторитетом обзаводиться. Так и пошло поехало, — вздыхает.

— А ты не хотел просто жить спокойно, как обычный человек? — сажусь по-турецки.

— Сначала я очень хотел есть, — опускает взгляд, — а потом когда понял, что сильно погряз в этом дерьме, то просто так уже было не уйти. Да и смысла не было. Семьи нет, детей нет. Держаться не за что, — кладет руку мне на ногу.

— А сейчас хочешь семью и детей?

Тимур смотрит на меня с грустью и какой-то… надеждой?

— Да, с тобой хочу семью. Очень.

— Но ты ведь понимаешь, что с таким образом жизни — это невозможно?

— Всё знаю, девочка моя, поэтому и начали двигаться в сторону закона, а не наоборот, — тянет меня на себя. Сажусь на него сверху. У Тимура темнеет взгляд, облизывается.

— Мне… жаль, что так сложилось в твоей жизни. Ты перенёс ужасные вещи, — целую его в щеку.

— Никто меня не смог сломать, а одна красивая хрупкая девочка поставила на колени, — прихватывает мою нижнюю губу зубами. — И знаешь, что? Мне это пиздец нравится. Хочу быть твоим, полностью, — хватает за волосы и притягивает к себе ещё ближе, — Чтобы одним воздухом дышать. Не отпущу тебя, Арина. Моя ты, моя девочка, — целует глубоко.

Тимур снова дрожит, как и всегда, в минуты всепоглощающей нежности. Обнимает, гладит, сжимает.

— Тимур, ты… — не даёт слово сказать, вторгается своим языком в рот. Кладу руку ему на губы, чтобы остановился. Хмурится.

— Ты сказал, что хочешь быть моим, — держу ладонь на губах. Глаза Тимура вспыхивают пламенем, зрачки расширяются, грудь вздымается от частого и глубокого дыхания. Кивает.

— Тогда позволь мне сделать тебя своим. Хочу, — сглатываю, — целовать тебя. Везде. Можно?

Тимур вздрагивает, шумно выдыхает мне в ладонь и кивает.

— Ты всегда слишком заботишься о моем удовольствии и практически не даёшь ласкать себя. Сегодня всё только для тебя, только для твоего удовольствия.

Спускаюсь чуть ниже, целую его ключицы, грудь. Натыкаюсь на рубец, провожу по нему языком. Тимур хрипло стонет, дрожит и сильно сжимает мои бедра.

Целую и зализываю каждый шрам, который нахожу. Есть в этой безумной нежности отголоски животного поведения Тимура. Сейчас он уязвим и мы оба это понимаем. Но никто не считает это слабостью, ведь сейчас я присваиваю его себе так, как он делал это со мной. Мы оба в этом нуждаемся.

Опускаюсь до паха, чувствую грудью выпуклость под одеялом. Тимур держит меня за руки, переплетает пальцы. Постоянный тактильный контакт. Безумие.

Смотрит сверху вниз, облизывается. Ну точно животное. Мой ласковый и нежный зверь. Отпускает мою правую руку, левую всё ещё держит. Убираю одеяло, на серых боксерах мокрое пятно от его возбуждения. Целую это место, втягиваю ткань в рот вместе с членом. Тимур дёргается, сжимает мою руку. Чувствую как по позвоночнику стекают капельки пота, я сама на грани.

Стягиваю боксеры, отбрасываю их в сторону. Тимур прекрасен. Эти шрамы не уродуют его, а делают ещё более опасным. Но в то же время, вызывают какое-то восхищение человеческой силой духа.

— Арина, — Тимур зовёт меня, когда я слишком долго его разглядываю. Садится, — Ты не должна, если не хочешь, — берет за лицо. Он думает, что я сомневаюсь?

— Ты очень красивый, знаешь? — Мужчина немного сводит брови, словно не верит.

— Арина, я урод, не обманывайся.

Быстро снимаю пижамные шорты и трусы. Беру его руку и ввожу в себя два пальца. Я мокрая до невозможности, пальцы входят с характерным хлюпающим звуком.

— Чувствуешь? Из-за тебя такая мокрая, — Тимур стонет, кусает меня за нижнюю губу и посасывает. Толкаю его в грудь, чтобы лег. Он падает обратно, живот подрагивает. Кажется, что он нервничает. Я тоже немного.

Я никогда не делала минет, примерно представляю как это должно быть. Глажу его вверх вниз, обхватываю головку губами. Тимур резко вздрагивает, сжимает одеяло руками. Беру его глубже, глаза немного слезятся. Тимур сдерживается, хочет взять инициативу, не отдаю. Облизываю уздечку, ствол, параллельно глажу яички. Мужчина кусает свою руку и тихо стонет. Вся эта картина доводит до сумасшествия.

Чувствую, что член наливается, головка увеличивается в размере и вот-вот выстрелит.

— Арина, пожалуйста, — Тимур приподнимается на локтях и одной рукой рвано проводит по моим волосам. Смотрю в его глаза, а там черти пляшут. Я понимаю, что он хочет и даю ему это.

Тимур хватает меня за голову двумя руками и быстро двигает бедрами. Не входит глубоко, но у меня всё равно перебивает дыхание. Несколько секунд и Тимур кончает мне в рот. Густая жидкость обжигает язык и гортань, её много. Мужчина резко садится, практически складывается пополам, удерживает меня руками. Поднимаю голову, смотрим друг на друга и я глотаю.

Секунда промедления, Тимур резко хватает меня за волосы и целует с такой жадностью, что я теряюсь. Тянет меня на себя, снова оказываюсь сверху. Проводит рукой по моим мокрым складкам, трет клитор и за три поглаживания я улетаю.

Падаю на его плечи, держусь за шею. Ноги дрожат, спина мокрая. Тимур гладит, прижимает к себе.

— Я твой? Скажи? — тянет волосы назад, запрокидываю голову, подставляю шею.

— Только мой, — улыбаюсь и в то же время мне хочется плакать. Слеза стекает, Тимур перехватывает ее пальцем.

— Почему слёзы? Я переборщил?

— Нет, просто было очень хорошо. С тобой всегда очень хорошо, — снова слезы.

Тимур кладет нас на подушки, накрывает одеялом. Переплетает наши ноги, сдавливает в своих руках. И я понимаю, что в этом безумстве мне так спокойно и так хорошо.

— Скажи ещё раз, — проводит носом по виску.

— Ты мой, Тимур, — отвечаю не открывая глаз.

— Ещё, — дрожит.

— Только мой, никому тебя не отдам.