В объятиях его одержимости

Глава 4 Арина

Дрёмов хмурится и резко выходит в холл.

— Что случилось? — спрашивает с яростью в голосе.

Шорох, опять стоны.

— Да вот, пырнули Шмыгу. В бок.

Отхожу от прохода, очевидно, сейчас кого-то занесут. Проходит секунда, трое надзирателей заносят мужчину. Практически бросают его на кушетку.

— Блядь, еле дотащили, — один из мужчин разгибает спину, снимает кепку и вытирает пот со лба.

Заключённый весь в крови. Держится за левый бок, оттуда хлещет кровь. Действую на автомате. В два шага оказываюсь около раненого, убираю его руки, осторожно поднимаю футболку. Дрёмов срывается ко мне и пытается встать между мной и заключенным.

— Арина, по инструкции ты не можешь приближаться к заключенному слишком близко, — Дрёмов говорит это с диким напряжением в голосе.

— У него глубокий порез, возможно даже задеты внутренние органы. Он может умереть, — киваю на раненого, мужчина стонет.

Дрёмов мешается секунду и отходит.

— Потерпите, сейчас станет легче, — смотрю в лицо заключенного. — Нужно обезболивающее и нитка с иглой, — поворачиваюсь назад и вижу, как они все просто смотрят. Кристина Алексеевна будто и не собирается оказывать помощь.

Вопросительно поднимаю бровь.

— Из обезболивающих только анальгин в таблетках, — говорит Кристина.

— В смысле только анальгин в таблетках? Больше ничего?

— В прямом, это не то место, где есть всё необходимое для операций, — спокойным голосом отвечает Кристина.

Перевожу взгляд на Дрёмова, он молча кивает. Пиздец.

Заключённый стонет и практически хнычет. У меня правая рука в крови, левой лезу в сумку, достаю таблетки, которые пью во время месячных, чтобы живот не болел. Они точно сильнее, чем анальгин. Открываю четыре таблетки.

— Подействует не сильно быстро, но все равно немного станет легче, — нажимаю рукой на скулы раненому, он открывает рот и я кладу таблетки. Воды, естественно, тоже нет.

— Дайте перчатки, антисептик, иглу и нитки, — кидаю через плечо Кристине Алексеевне.

Она громко вздыхает и медленно, виляя бедрами идёт к шкафу. Стараюсь сохранять самообладание и не заорать. Держу мужчину за руку, большим пальцем успокаивающе глажу по запястью. Это рефлекс, я всегда так делаю тяжёлым пациентам.

Кристина возвращается всё также медленно, кладет необходимое на тумбочку рядом с кушеткой. Она не принесла перчатки, значит, их тоже нет. Ладно. Снимаю сумку левой рукой, бросаю ее на стул.

— Повернитесь на бок, но не резко, — прошу заключённого и помогаю ему принять положение.

Достаю антисептик, обрабатываю свои руки, затем осматриваю рану ещё раз. Достаю иглу и нить, начинаю зашивать. Я не хирург, но проходила хирургические курсы. Однажды мне пришлось вот так же неожиданно зашивать пациента, но тогда я действовала интуитивно. Но потом пошла на курсы, чтобы смочь нормально зашить, если это придется сделать. Ну и как видите, навыки пригодились.

Мужчина потерял много крови, он слаб. Его кровь горячая, она липнет к рукам и неприятно засыхает. Чувствую этот запах и хочется отвернуться, вдохнуть запах своей кофты. Пока я зашивала, то замечала взгляд раненого на себе. Как и чувствовала спиной взгляды Дрёмова и Кристины Алексеевны. Женя также стоял в дверях и наблюдал. Такое ощущение, что для них это словно развлечение.

Когда всё закончила, мужчина уже не стонал, но ему было больно. Таблетки начали действовать, но это всё равно не то.

Всё время я стояла буквой Г над пациентом. Естественно, спина затекла от неудобного положения. Руки в крови, надо помыть. Поворачиваюсь назад, вижу ошарашенный взгляд Дрёмова. И какой-то завистливый от Кристины Алексеевны. Могла бы и сама зашить, в чем дело?

— Мне нужно помыть руки, — обращаюсь к Ивану Николаевичу.

Он смотрит на мои окровавленные руки, переводит взгляд на лицо. Кивает потеряно.

— Раковина в углу, — показывает рукой в сторону.

Иду к раковине, включаю воду, течет только холодная. Мыла нет. Делаю мысленно заметку, что надо принести сюда хотя бы какое-то жидкое мыло и полотенца одноразовые. Кровь долго не стирается с рук, чувствую, как пальцы уже начинают неметь от ледяной воды. Слышу шорох за спиной, поворачиваюсь, Дрёмов стоит практически вплотную ко мне.

— Замёрзла? — спрашивает почти шепотом. Киваю.

— Честно говоря, я… впечатлён, — говорит всё также тихо.

— Чем? — выключаю воду, стряхиваю руки. Поворачиваюсь и практически утыкаюсь лицом в его грудь. От Дрёмова вкусно пахнет свежим одеколоном, однако он слишком близко.

— Тобой, девочка. Никто не успокаивает заключённых и никто… не бросается их спасать. А ты, кажется, ещё не растеряла свою человечность. Это удивляет и восхищает, — Дрёмов наклоняется ко мне, будто хотел поцеловать. Серьезно? Делаю шаг вправо, обхожу мужчину.

Никого в кабинете больше нет, только пациент ещё лежит на кушетке. Он в сознании, что меня радует. Наклоняюсь к нему, смотрю в зрачки — реагируют на свет. Мужчина фокусирует взгляд на мне.

— Как вы? — спрашиваю.

Кажется, что мужчина на секунду подвисает. Едва заметно улыбается.

— Хуёво, но жив благодаря тебе. Спасибо. Буду должен, — последнее говорит чуть громче.

— Это моя работа, — беру свою сумку, перекидываю через голову, — Выздоравливайте.

Заключённый снова устало улыбается и кивает. Дрёмов всё это время наблюдал за нами.

— Мы можем идти? — спрашиваю начальника колонии.

— Пойдём.

Выходим в холл, там шепчутся Женя и Кристина Алексеевна. Увидя нас сразу замолчали и пошли к нам навстречу.

— Женя, Шмыгу надо перенести в госпиталь, приставь человека рядом. Кристина Алексеевна, закончите инструктаж, чтобы Арина Александровна знала, что где находится.

На удивление девушка не стала бухтеть, торопливо пошла в соседнюю дверь, где находился госпиталь. Всё такой же убитый интерьер, решетки на окнах, кроме дореволюционных кроватей ничего нет. Не знаю, почему меня это всё удивляет?

Инструктаж прошел довольно быстро, потому что в целом у них ничего нет. Ни медикаментов нормальных, ни инструментов. Как оказывать помощь в случае чего-то серьезного, я не представляю. Но деваться некуда, будем разбираться по ходу дела.