Глава 2

Бывший любовник Хелен, Родди Кларк, прекрасно знал, с кем стоит поддерживать знакомство. Большую часть жизни он пробыл многообещающим ребенком, а повзрослев, начал выполнять свои обещания. Его считали не по годам талантливым; в двадцать восемь лет, почти сразу после раскрытия крупного мошенничества в Сити, Родди назначили ведущим репортером отдела расследований газеты «Уорлд» — чрезвычайно популярного ежедневного издания в стране. Отчеты о громких скандальных делах приносили ему, безусловно, славу и деньги, но временами долгие месяцы уходили лишь на погоню за чьими-то глупыми фантазиями. Полтора года Родди наслаждался результатами плодотворной и кропотливой работы, чтобы следующие полтора провести в унынии и скуке.

В общепринятом смысле красивым назвать Родди было трудно, однако притягательная сила его личности многим внушала искреннюю симпатию. Когда Родди ощущал себя на коне, он сиял. Густые, зачесанные назад темно-каштановые волосы обычно не прикрывали ушей. Карие, слегка прищуренные глаза смотрели на собеседника с напряженным вниманием. Голову по привычке он едва заметно наклонял в сторону и всегда доброжелательно улыбался.

Дом, в котором жил Родди, выходил фасадом на север. Шесть его этажей, включая подвальный, где находилась квартира Родди, чванливо высились над слегка горбатым склоном холма. Раньше здесь жил брат его матери, но пять лет назад, перед самой смертью, он оставил свою недвижимость племяннику. Местоположение полностью устраивало Родди, но вот квартира оставляла желать лучшего — все-таки подвальный этаж. Пребывая в дурном настроении, Родди казался себе настоящим троглодитом. Однако не совсем респектабельное жилье позволяло ему тратить большую часть своих доходов на те привычки, которые в более престижных апартаментах были бы недоступной роскошью: Родди любил хорошую еду, модные костюмы, путешествия по экзотическим странам и предметы настоящего искусства. Подобный образ жизни его родители могли бы счесть недостойным, если бы потери на рынке ценных бумаг не разъели фамильное состояние. Многократные объяснения Родди, что он предпочел бы жить по-другому, в конце концов почти заставили Хелен ощутить и свою в этом вину. Причина крылась в шестизначных суммах, которые она получала в Сити. Со стороны казалось: чем выше ее заработок, тем мизернее его. Родди швырялся деньгами, она же как бы поощряла это. Сам он в душе, с одной стороны, завидовал успехам Хелен, с другой — явно гордился ею.

Родди говорил, что любит Хелен, что хочет стать ее мужем. Она восхищалась его образованностью, умом, остротой восприятия мира. Он раскрывал перед ней тайны журналистской кухни — мира, который и отталкивал, и очаровывал ее. Однако связывать свою жизнь с Родди Хелен не собиралась — как, впрочем, и ни с одним другим мужчиной. Когда-то это, безусловно, произойдет — если появится подходящая кандидатура, — но только не сейчас. Четыре месяца назад они расстались, и без всяких драматических сцен: проснувшись однажды утром, Хелен просто поняла, что идиллия закончилась. Его объятия и поцелуи больше не волновали ее. Спокойно и ласково она объяснила Родди, что все кончено. Слушая Хелен, он смотрел в ее полные печали глаза и приходил в ярость; Родди прекрасно понимал — причина этой печали вовсе не в нем.

Два месяца прошли для него в скорбных раздумьях, зато потом Родди нашел в себе силы стать просто другом. Хелен была рада: Родди по-прежнему нравился ей, и теперь она могла видеться с ним без опасений задохнуться в ловушке никому не нужных обязательств. Время от времени Родди заводил разговор о браке, но эти попытки Хелен воспринимала как деликатное прощание с надеждой. Подобное поведение удивляло: он привык умом и хитростью добиваться поставленной цели.

Хелен достала ключи: Родди настоял на том, чтобы связка осталась у нее — на тот случай, если он вздумает уйти в себя, что и в самом деле бывало. Предупреждая о своем приходе, она нажала на кнопку звонка и распахнула дверь. Родди сидел на ручке кресла в гостиной, разговаривая с кем-то по телефону.

— Не клади трубку. Подожди! — Он вскочил, широким шагом пересек комнату, обнял Хелен и целомудренно чмокнул в щеку. — Привет! — Родди оценивающе оглядел ее костюм. — Странный наряд. Извини, минуту. — Он вернулся к телефону: — Мне пора. Явилась непоседа Хел.

Хелен скорчила гримаску.

— Хорошо — божественная Хел, — тут же поправился Родди.

Они познакомились два года назад, на ужине, который давал ее босс, Хью Уоллес. Родди заговорил тогда первым, в тоне его слышался добродушно-язвительный вызов. Хелен мгновенно распознала в нем усталость повидавшего мир человека и. ответила по-дружески тепло. Родди был покорен. Оба тут же почувствовали интерес друг к другу. Он принадлежал к племени журналистов, тех самых кровопийц, которые замарали доброе имя ее отца. Не вызывало сомнений то, что Родди из хорошей семьи, прекрасно образован и был типичным защитником консервативных устоев общества. Она же — недоучившаяся дикарка, дочь печально известного финансиста. Но в ней ощущалась способность к сопереживанию, бесконечная терпимость, позволявшая, казалось, не бежать от боли и несправедливости, не бороться с ними, а просто оградить себя тихой, исполненной спокойного достоинства улыбкой. От счастья тоже. Она заставила Родди вспомнить о стихотворении Киплинга «Если…». Родди так и сказал ей тогда. В ответ Хелен рассмеялась — ведь она выросла на Киплинге. Поэму эту отец ей читал на ночь чуть ли не каждый день. Киплинг, а за ним Дилан Томас, Оскар Уайлд, Энид Блайтон и герои «Мабиногиона»[2] были ее кумирами.

Родди считал, что Хелен могла бы стать прекрасной героиней для любого из великих, что Киплинг должен был посвятить свою поэму не сыну, а дочери. В его глазах она и триумф, и катастрофу воспринимала с неизменной снисходительной улыбкой, с легким покачиванием головы: «Посмотрим, что будет дальше». Хелен не составляло никакого труда общаться с титулованными друзьями Родди или с уборщиками мусора; проведя восемь лет в море на камбузе, она непринужденно вошла в особый мир Сити, где один ее рабочий день стоил целого состояния, которое тут же ставилось на кон бесшабашной орлянки. Хелен, не задумываясь, рисковала не только собственным заработком, но и деньгами своего работодателя. Ей было плевать на сбережения, и они росли. За квартиру на Доусон-плейс она без малейших колебаний выложила полмиллиона фунтов — в то время как Родди приходилось довольствоваться остатками наследства предков. Он не мог отделаться от ощущения, что у постели Хелен всегда стоит наготове уже сложенный чемодан, что утром она подхватит его и исчезнет не оглянувшись.

Он был одержим любовью к скульптуре и располагал настоящей коллекцией. Изваяния мастеров украшали не только квартиру — каменные статуи были даже в небольшом саду. Хелен нравилось прикасаться к гладкому мрамору; ей казалось, что поцелуй теплых губ вдохнет в неподвижную фигуру жизнь, заставит ее вздрогнуть и сойти с пьедестала. Она вышла в сад и провела рукой по плечу мраморного юноши.

— Тяжелый был сегодня день? — спросил появившийся тут же Родди.

— Так себе.

— Много заработала?

— Достаточно. А ты?

— Не увиливай. Ты сейчас похожа на львицу, которая настигла добычу и размышляет, съесть ее сейчас или оставить на черный день.

Рассмеявшись, Хелен вернулась в гостиную, присела на софу и сняла кроссовки.

— Стала участником небольшого скандала в подземке.

— Что за скандал?

Она надела туфли. Взгляд Родди скользнул от округлых коленей вниз, к изящным щиколоткам.

— Какой-то сопляк повел себя слишком агрессивно. Пришлось зажать ему руку в санкё и…

— Господи, что еще за санкё? Будь добра, растолкуй.

— Это такой прием, им пользуются бойцы отрядов по борьбе с терроризмом в Северной Ирландии. Они высматривают в толпе вожака, отсекают его и заламывают ему руку за спину. Боль просто чудовищная. Санкё заставляет человека идти на носочках.

— Того же самого можно добиться и без айкидо. Ты позволишь мне черкнуть об этом пару строк? Так сказать, в дневник города? Получилось бы просто великолепно.

— Только попробуй — и ты труп, Родди. Тебе известно мое отношение к прессе.

Разве мог он забыть о нем? Свой взгляд Хелен высказала, когда они только начали вместе появляться на людях. В памяти сохранился холодный, бесстрастный голос, когда Хелен, сдерживая ярость, перечисляла подлости, совершенные газетчиками после исчезновения ее отца.

Они раздевают тебя догола, крадут твою свободу и насилуют душу. Так случилось с моим отцом, а поскольку его не было рядом, заодно они распяли и меня с матерью. Можешь себе представить, что я чувствовала? От матери отвернулись почти все друзья. Каждый раз, когда она выходила из дома, люди показывали на нее пальцем и начинали шептаться. Одноклассники издевались надо мной до тех пор, пока я не научилась драться. На протяжении нескольких месяцев, казавшихся тогда годами, за нами повсюду следили объективы фото- и кинокамер. Мы жили во мраке, с вечно задернутыми шторами, как в тюрьме. Программы новостей и газеты наперебой выкрикивали в адрес отца гадости, его лицо было повсюду, только не там, где должно было быть — не дома, не с нами. У меня украли детство.

Те же самые чувства Родди видел и сейчас в ее слегка затуманившихся глазах.

— То была настоящая исповедь, Хел.

В это мгновение он проклинал свою верность дружбе. Жизнь Хелен представляла собой захватывающую драму. Родди мечтал о том, чтобы положить ее на бумагу — получился бы бестселлер.

— Да, истинная. Можешь напечатать ее и выбросить меня из головы.

— Временами мне хочется задушить тебя, Хел, но выбросить из головы?! Никогда.

— Ах как трогательно! — Она посмотрела на часы. — Во сколько мы должны отправиться на паломничество в Хэмпстед?

— Роз ждет нас около девяти.

— Каким садистом нужно быть, чтобы приглашать людей на ужин во вторник вечером?

Загрузка...