В самом Сердце Стужи. Том IV

Глава 21 Эрен

Купец Мордел отбыл обратно на юг уже утром следующего дня. Для охраны финансов, которые были ему переданы на закупку зерна, он забрал с собой несколько крепких проверенных работников в дополнение к тем помощникам, что у него были. А вот от дружинников купец отказался.

— Мы будем по реке идти. На веслах али бурлаках, — заявил Мордел, когда я вышла на причал в сопровождении Грегора и нескольких бойцов, проводить купца в путь. — Ничего опасного, миледи, не впервой большие суммы везти, пусть и серебром. А вооруженные дружинники в сопровождении только вопросы вызовут. Не надобно этого, лишнее внимание.

Я вопросительно глянула на Грегора, который сейчас в отсутствие моего мужа отвечал за безопасность замка. Мужчина мгновение помолчал, но все же высказался:

— Может, оно и здраво, миледи, — согласился Грегор. — Все же, когда мы были наемниками, нас нанимали охранять караваны пешие, которые в другие государства ходили или в приграничье, где людей немного. По реке оно, конечно, безопаснее и спокойнее. А ежели кто из соседей захочет на купца Мордела напасть, то там два бойца погоды не сделают, так я думаю.

Высказался мужчина удивительно многословно — обычно Грегор старался говорить поменьше и по делу — видимо, стараясь подобным образом придать вес своим словам. Спорить с ним я не стала, ведь люди моего мужа и в самом деле были сведущи не только в вопросах войны с северными варварами, но еще и в деле охраны. Так что настаивать и приставлять к старшему Морделу дополнительных людей я не стала.

Виктор должен вернуться через пару дней, аккурат к моим именинам, так что пока на хозяйстве оставалась я в одиночку. Амбары готовились полным ходом и одна из артелей, после установки жерновов, должна переместиться в город, помочь с ремонтом каменных хранилищ, которые уже через пару месяцев будут под завязку заполнены свежим зерном. Это было мое требование — весь хлеб должен быть именно этого урожая, а не прошлого, потому что уследить, где и какое по возрасту зерно, не так и просто. А на третий год хранения такой смеси можно получить серьезные проблемы. Так что весь трехгодовой запас хлеба Мордел должен будет привезти в один подход.

Накануне ночью меня подмывало встать и открыть шкатулку с украшениями из серебра и золота, которые Виктор привез из замка барона Фитца. Нет, мой муж не сдирал драгоценности прямо с вдовы — женщина отправилась в Кемкирх так, как вышла встречать тех, кто убил ее супруга на поле боя. А у баронессы Фитц, видимо, были более серьезные понятия о чести, чем у ее сложившего голову мужа. Все же, она была уроженкой Кемкирха, из семьи тамошнего лорда, поэтому уехала, в чем была, не взяв ничего лишнего.

В шкатулке же лежало два десятка золотых и серебряных колец всех размеров, а некоторые — и украшенные небольшими самоцветами. Несколько тяжелых золотых подвесок, четыре комплекта серёг. Одни, с крупными темными сапфирами в массивной оправе из серебра, мне особенно приглянулись, а еще по виду камней было сразу ясно, что украшение это хоть и кичливое, тяжеловесное и старое, но довольно дорогое. Именно к этим серьгам и еще нескольким кольцам у меня и тянулись руки.

Только за сапфиры можно было выручить пять-шесть фунтов, а если найти хорошего покупателя, который возьмет серьги целиком, а не только камни — то и все семь фунтов полновесным серебром. Огромные деньги, на которые можно купить трех волов и останется еще фунт, либо же трех боевых коней. А еще на эту сумму можно было бы погрузить дополнительно больше чем четыреста мешков, или почти двадцать три тысячи фунтов зерна. Из которых, после помола, можно испечь сорок тысяч буханок хлеба весом в один фунт каждая…

Но я этому порыву не поддалась. Не потому что боялась гнева Виктора из-за моей расточительности или самоуправства, а потому что понимала — того, что привезет старший Мордел, будет достаточно. А если нет — мы купим еще хлеба. Заготовим консервов, увеличим промысел зверя в зимний период, станем больше ловить рыбы. Кроме того, крестьяне сами выращивали зерно на своих полях, кормились собственным трудом, так что закупленный нами хлеб был нужен скорее для подстраховки и будущих нужд растущего надела. Ведь урожай этого года никуда не исчезнет — проблемы начнутся следующим летом и осенью, когда посевы поразит засухой и почти весь хлеб сгорит в полях прямо на колосьях, так и не будучи пожатым.

Так что украшения, которые привез мне из похода муж, так и остались лежать в шкатулке, дожидаться своего часа. Хоть женщины обычно не путешествовали, но может, когда-нибудь мы с Виктором опять посетим Данстер или рынки Гатсбури. И я уже выйду в люди не молодой девушкой, которая кутается в плащ с плеча графского конюха, а гордой баронессой, которая сопровождает своего не менее благородного и отважного мужа-варлорда. Но все это будет сильно позже, если вообще когда-нибудь будет. Сейчас вся моя жизнь умещалась в четырех этажах донжона и городских стенах Херцкальта, ведь даже выйти без сопровождения на причалы я была не в состоянии.

Наверное, я даже в чем-то завидовала свободе Виктора. Служа Храму, я привыкла находиться в пути и время от времени переезжать в разные города, а сейчас, сидя в четырех стенах, бесконечно занимаясь вопросами кухни, шитьем и надзором, мне стало казаться, что мои хоть спокойные и умиротворенные дни, сливались в нечто бесформенное. Почему я не напросилась поехать вместе с Виктором на мельницу? Там работала половина баронской дружины и было почти так же безопасно, как и в замке, а присутствие Петера вовсе делало нас неуязвимыми перед любыми угрозами. Но я не смогла сказать мужу «возьми меня с собой», не хотела навязываться. Мы достаточно времени проводили вместе. Вместе работали, делили одни покои, каждый вечер, каким бы уставшим он не был, Виктор возвращался в комнату, чтобы отужинать в моей компании. Я знала, как живут другие семьи, и не могла жаловаться на черствость супруга, ведь он был крайне внимателен ко мне и моим просьбам.

Но еще я знала, что любой мужчина ищет свободы. От обязательств, от ответственности, от семьи. Кто-то находил отдушину в кубке с вином, кто-то — в плотских утехах с прислугой или в борделях, иные — посвящали себя охоте или какому-то благородному делу. Многие аристократы сейчас увлекались дуэльным искусством владения мечом — мои братья были тому ярким примером. Еще мужчины следили за модой и посещали банкеты и собрания, если говорить о сообществах крупных городов.

Ничем подобным мой муж не занимался, будто бы его это вовсе не интересовало. Хотя, как мне казалось, Виктору просто все это надоело задолго до того, как он стал бароном Гроссом. Там, на его родине, откуда он прибыл в королевство.

В последние дни я окончательно утвердилась в мысли, что мой муж был беглецом из Сорога высокого происхождения. Это отлично укладывалось в его поведение, знание иностранного языка, навык письма, странные словечки и полное незнание того, как живут простые люди. Возможно, в своей семье Виктор был поганой овцой, мечтателем или вовсе бастардом, которого притесняли так же, как притесняли меня в семье Фиано, но в отличие от меня, слабой женщины, которая искала выхода только в смерти, он решил начать жить заново. Или же его бегство было связано с тайной исцеления, когда он оговорился о том, что был калекой, и поэтому ему пришлось бежать? И вот, он переплыл море, сколотил отряд и, как военный профессионал и аристократ, отправился делать то, чему его обучали всю жизнь — воевать за своего нового короля.

Даже история с ударом по голове, которая изначально казалась мне странной и непонятной, встала на свое место.

А как еще объяснить все те знания и странности, которые буквально сыпались из моего мужа, как пыль и сор сыплются со старого гобелена? Если тайна его происхождения будет раскрыта, он может оказаться в большой опасности. Вот и была придумана легенда о «прозрении», после которого Виктор Гросс внезапно стал чудаком со знаниями и навыками, которые дают только наследникам великих домов с богатой историей.

Мой муж определенно был удивительным человеком. Не один год дружинники служили под его началом в отряде наемников, но все они до сих пор хранили его тайну, даже если не были посвящены в детали — просто не трепали лишнего, чего уже было достаточно.

Впрочем, преданность мужчин братьям по оружию могла быть абсолютной, это я умом понимала. Это свой, особенный тип привязанности и благородства, свойственный только настоящим воинам, все члены дружины Виктора были достойными людьми.

Единственное, что меня немного расстраивало, так это то, что мой муж не хотел открыться мне, своей супруге. С другой стороны, какому количеству людей за все десять жизней я поведала свою собственную историю? В первые перерождения я еще пыталась излить душу и рассказать об ужасе, в котором оказалась, но после моя душа окостенела. Даже Петер, который был моим близким другом и человеком, который бы точно поверил мне без всяких оговорок, не знал о том, что со мной происходит. И не узнал до самого моего последнего вдоха, после которого я опять открыла глаза в маленькой комнатушке в крыле для прислуги поместья графа Фиано.

Я подожду, мне это не впервой. Надеюсь, когда-нибудь я смогу услышать от своего мужа историю о его далекой родине — королевстве Сорог. Узнать его настоящее имя, если ему пришлось его сменить, узнать, кто его обучал столь многим наукам. Узнать, из какой семьи происходил мой муж и самое главное, узнать, почему ему, видному и образованному молодому мужчине пришлось бежать на другой континент, лишь бы разорвать свою связь с прошлым.

Была ли причина в преступлении? Или в грехах его отца? Или же Виктор уклонялся от нежелательной женитьбы, гонений или других невзгод? А может, мой сдержанный и столь внимательный супруг раньше был авантюристом и искателем приключений? Ведь даже сейчас, конструируя невиданные механизмы и делая странные пометки на сорогском, суть которых я не могла уловить при всем желании, в нем прорывалась та самая черта мечтателя, которая была свойственна многим алхимикам и исследователям.

Кем же он был и кем хотел стать? Это я надеялась когда-нибудь узнать от него. Добровольно. Потому что я была не уверена, учитывая всю глубину моей трагедии, что смогу набраться смелости, чтобы спросить его сама. Ведь для того, чтобы сделать это с чистой совестью, чтобы не обманывать этого мужчину, что отнесся ко мне с невиданной добротой и уважением, с мужчиной, которого я так не хотела разочаровывать, мне придется рассказать и свой секрет.

И если раньше я страшилась осуждения и непонимания, страшилась отстраненности и холодности, то сейчас я более боялась, что моя тайна разобьет нам сердца. Мне — потому что рассказав о своих перерождениях, я вслух признаю то, что Виктор лишь страница моей истории, но никак не ее финал. Ему — по той же причине, что он отдал свое тепло и заботу не юной и невинной девушке, а циничной закостенелой старухе, которая, может, познала не одну сотню мужчин за свой десяток жизней.

А нет ничего страшнее для мужчины осознания, что он не особенен для своей избранницы, а лишь один из множества.

И пусть наш брак был волею короля Эдуарда, я все еще четко помнила тот вечер, когда Виктор взял меня за руки и чуть тревожно, но четко говорил о том, что ему нравится во мне. О моем румянце на бледных щеках, о моих глазах цвета стали, о том, что я прихожу к нему во снах… От одного воспоминания о том вечере, когда мы неловко держались за руки, в груди поднималась волна тепла, а на губах сама собой появлялась улыбка. И я искренне боялась, что те чувства, которые продемонстрировал мне Виктор тем вечером, будут стерты, истоптаны, осквернены знанием о прожитых мною годах, о том, кем я являюсь на самом деле.

Поэтому я буду молчать. И ждать, дабы мне не пришлось спрашивать самой. Дабы не быть обязанной раскрывать то, что должно быть унесено из этого светлого и счастливого мира в следующий. Где меня будет ждать очередная мрачная неизвестность.

Казалось, ничто не может нарушить покой замка. Вечером я совершала обход — зайти на конюшни, пройтись по двору, коротко переговорить с дежурящими дружинниками. Это обычно делал Виктор, но в его отсутствие занималась я, как хранительница замка и цепи лорда надела. Далее — на кухню и в кладовые, справиться, как дела у котла, снять пробу, утвердить закупки, если таковые необходимы. Главная кухарка была женщиной опытной, у нее всегда при себе был кошель с парой серебряных монет, которые она могла в любой момент пустить в ход на свое усмотрение, если внезапно выяснилось, что прокисло пиво или испортились овощи. Ведь мужчин из дружины нельзя оставлять голодными. Но вот покупки для барского стола — всегда согласовывались со мной. И из-за стоимости, и по причине того, что я зорко следила за тем, что и в каком количестве подается на стол Виктору.

Он не знал, но по моему приказу для него отбирались яйца от лучших несушек, потому что ему не нравились мелкие, а больше двух за раз он почему-то не съедал, хотя мог взять три. Или что мой муж более предпочитал грудную часть курицы, вместо сочных и жирных голеней или крыльев, поэтому на забой для его стола, опять же, отдельно откармливали птиц. Или что воду для него летом кипятили всегда прямо в медном чайнике, а не в общем котле, чтобы она точно была чистой и без посторонних запахов.

Это были мелочи, которые доставляли мне особую радость, маленькие секреты, которые делали жизнь барона Гросса приятнее, а он даже не догадывался о том, что я всем этим занимаюсь. Потому что если бы узнал — тотчас бы стал ворчать, что я трачу время на пустую ерунду и вовсе не нужно заставлять слуг проглаживать его рубахи угольной жаровней или вытягивать простыни, которыми он обтирается после мытья, на рубеле и отбивать для мягкости скалками. Или что я зря трачу силы на ежедневную инспекцию кухни, чтобы проверить, достаточно ли крупные яйца принесли сегодня к его столу, чтобы их можно было подавать вареными, а не жареными.

Когда я вошла в кухню, то тут же оказалась свидетельницей крайне неприглядной картины.

Едва стоящий на ногах Арчибальд пытался отобрать кувшин с вином у одного из поварят, который со слезами на глазах противился действиям заместителя. Мужчина эту битву молодому парнишке проигрывал, потому что рука у него была лишь одна, а вот поваренок крепко вцепился в пузатый кувшин обеими руками.

— Господин Арчибальд! Не положено! Нельзя! — причитал совсем мальчишка. — Меня тетка Сигрид выпороть прикажет, если отдам!

— Руки убери с кувшина! — зло прорычал Арчибальд. — Кому сказал, малец! Сам с Сигрид разберусь, не мешайся!

— Нельзя! Господин Арчибальд, никак нельзя!.. — чуть ли не плача, отвечал мужчине поваренок.

Как так сталось, что никого из взрослых слуг на кухне сейчас не оказалось, я понимала: Сигрид, наша главная повариха, скорее всего, ушла в погреб за продуктами, потому что знала, что я скоро приду с проверкой. В это же время в кухню завалился пьяный Арчибальд, который после окончания войны чаще пил в своей комнате, нежели занимался делами, само собой, с попустительства моего супруга.

Старшие быстро смекнули, что стоять на пути у формального заместителя барона себе дороже, так что просто бросили паренька, сбежав с кухни под какими-нибудь благовидными предлогами. Расчет был простой. Либо кухарка вернется и сама наведет порядок — а ей Арчибальд был не указ, потому что она подчинялась во многом напрямую мне — либо же заместитель получит желаемое вино в обход запрета и виноватым останется поваренок.

— Арчибальд! — у меня даже прорезался голос, которым я в прошлой жизни гоняла храмовых прислужников, что точно так же разоряли храмовые погреба.

От моего крика заместитель даже не вздрогнул, но рукоять, за которую все это время мужчина крепко держал кувшин, все же из руки выпустил.

Поваренок едва не рухнул на пол, прижимая глиняный сосуд к груди, и с восторгом посмотрел на мою тонкую фигуру, стоящую в дверном проеме.

— За мной, живо, — прорычала я Арчибальду и не глядя развернулась и вышла из кухни.

Поведение заместителя позорило сейчас не только самого мужчину, но и его лорда, моего мужа, который позволял ему вести себя подобным образом. Но так как Виктора в замке сейчас не было, я решила посодействовать в решении этой проблемы. В любом случае, происшествие, свидетельницей которого я стала, оставлять безнаказанным было нельзя.

Я не боялась Арчибальда. Мужчина, конечно, всегда мог броситься на меня, но сейчас он был скорее в подпитом состоянии, чем сильно пьяным, так что остатки разума у него еще были. И эти самые остатки повели его вслед за своей госпожой вместо того, чтобы продолжать бороться с поваренком, который пытался защитить кухонные припасы.

— Что ты себе позволяешь, Арчибальд? — прошипела я, когда мы отошли от кухни и по моему приказу шатающийся заместитель ввалился в одну из пустых кладовых недалеко от кухни. — Ты позоришь имя своего лорда подобным пьянством!

— Чем позорю? — нагло усмехнулся Арчибальд.

Я никогда не видела мужчину таким. Всегда рассудительный и собранный, сейчас Арчибальд выглядел как безумец, который потерял всякий самоконтроль и вознамерился утопиться в кубке с вином. Фигурально и буквально.

— Милорд Гросс даже не прикасается к вину до захода солнца! — продолжила я вычитывать заместителя. Я знала, что Виктор не откажется от своего единственного командира отряда, так что Арчибальда нужно вразумить. Да и справляться без него было откровенно тяжело, слишком много легло на плечи моего супруга в отсутствие этого пьяницы. — А что ты⁈ Напиваешься днями на пролёт и жалеешь себя⁈ Когда тебя ждет работа⁈ Ждут обязанности⁈

Я думала, Арчибальд зацепится за мои слова об обязанностях и работе, но вместо этого мужчина начал говорить совершенно о другом:

— Что значит, не прикасается? Ха! Не прикасается… — Арчибальд откинул голову назад и, упершись спиной в каменную стену, хрипло рассмеялся. Немытый, с косматой бородой и потухшим взглядом в единственно уцелевшем глазу, он сейчас более походил на бродягу, чем на правую руку моего мужа, барона надела. — Да что вы знаете, миледи? Что вы знаете о Викторе Гроссе? Знаете ли вы, сколько мог выпить командир, пока был в своем уме? Да он никогда и не бывал трезв! Ха!

— Достаточно! — зло ответила я. С пьяными всегда тяжело. Стоило бы приказать окатить Арчибальда холодной водой из бочки и привести в чувство, но опять же, это только сделает его посмешищем, а моего мужа выставит бесхарактерным. Я была в почти безвыходной ситуации. — Нет тебе нужды оскорблять так своего господина, Арчибальд. Если жизнь дорога.

— Наговаривать на кого? Самозванца, который подменил командира одной ночью? — оскалился заместитель. — На того, который сделал меня своим помощником, потому что я был достаточно умен, чтобы не задавать вопросов? Конечно, не буду наговаривать! Но и вы не смейте говорить, что знаете Виктора Гросса! Настоящий Виктор Гросс был бы горд тем, что я сумел выпить столько вина! И никогда бы не оставил калеку в замке, требуя быть командиром дружины! Ха-ха! Безумие! Безрукий калека командует отрядом! Нет… Настоящий Виктор Гросс, который набирал людей через кулачный бой, никогда бы не допустил такого позора… Так что не вам тут говорить, миледи, что я кого-то позорю! Не вам!

Язык мужчины заплетался, отчего я поняла, что он был намного более пьян, чем мне показалось изначально. А значит, он мог быть для меня опасен. Но слова, которые Арчибальд сейчас буквально выплюнул, резанули ухо, впились в мое сознание острыми шипами и не давали даже шага сделать прочь из кладовки.

— В смысле, подменили? Арчибальд, что ты такое несешь?.. — спросила я.

Я мигом поняла, что сейчас происходит. Тайна, которая мучила Арчибальда долгие месяцы, тайна, которую он все желал кому-нибудь раскрыть, но боялся, что его не поймут. Так я смотрела в собственное отражение каждый раз, когда думала перед медным зеркалом о том, чтобы рассказать Виктору о своих перерождениях.

— Что видел! — огрызнулся Арчибальд. — Другие не особо обратили внимание, но я-то не дурак, сразу понял! Тот же голос, то же лицо! Но вот человек совсем другой, даже ходить стал иначе, будто доспеха не чувствовал! Вы говорите, что знаете милорда Гросса? А я говорю, что ничего вы не знаете! И не смейте мне про это знание что-то говорить! Тошно!

— И что случилось? Когда, как… — я сыпала вопросами, чувствуя, как холодеют, а потом и вовсе отнимаются конечности.

— А мне почем знать? — усмехнулся пьяный мужчина. — Я же простым бойцом был, так, на подхвате. Это теперь я важный и незаменимый… А тогда, при старом командире, настоящем командире, только Грегор да Ларс были. Проныра нашел лазейку, сбежал в столицу, а вот оруженосец еще здесь. Идите и спросите, коли смелости хватит такое спрашивать. Потому что все, кто вопросы задавал, либо были выгнаны из отряда, либо сгинули в бою с варварами! До единого! Так что потом не плачьте. А мне не мешайте, я вина хочу… Мне оно сейчас милее любых титулов и наград…

Арчибальд отлип от стены и демонстративно и непочтительно поклонился в пол, положив левую ладонь на грудь. Словно издевался, будто бы был шутом.

— Позвольте идти, — оскалился мужчина. — Миледи.

После чего, шатаясь, Арчибальд вывалился из кладовки, оставив меня в звенящей тишине каменного мешка, пытающейся осознать, что я сейчас услышала.