Ваалан

Глава 17. Между жизнью и смертью

Меня поили водой так, что уже тошнить начало, но африканер настаивал и я через силу вновь делал несколько глотков.

Прошло уже больше часа. Если не считать, что немного пропала резкость в глазах и лица моих товарищей смазывались при движении, других симптомов укуса я не ощущал. Все это время Айман не выпускал моей руки, считая молитвы на арабском языке, смысл которых до меня доходил не сразу, разговорный арабский отличается от коранического.

Нат собрал много хвороста. Огонь горел достаточно сильно, освещая территорию вокруг. Спустя какое-то время почувствовал, как мне начинает не хватать воздуха, вздохнуть глубокой грудью не получалось. Дышал я теперь чаще, вспомнилась передача из нейшнл географик про нейротоксическое действия ядов, деталей не помнил, в памяти осталось лишь то, что грудные мышцы просто перестают работать под действием яда и жертва умирает от нехватки воздуха.

Айман и Нат заметили, что мое дыхание участилось, и если для сомалийца это был сигнал к очередной порции молитв, то африканер прямолинейно обратился ко мне:

— Алекс, сейчас наступает период, когда от способностей твоего организма зависит, справится организм с ядом или нет. Ты должен дышать, как бы трудно ни было, даже через силу. Если прекратишь бороться, просто умрешь и никто не сможет помочь. Я осмотрел ядовитые клыки змеи и подоил ее: у нее еще оставалось много яда, видимо, кобра не охотилась как минимум сутки или двое.

— Это плохо, значит концентрация яда была высокая, — просипел я в ответ.

Дышать становилось труднее, но пока мне еще удавалось не впадать в панику.

— Наоборот, — возразил мне Нат, — самое сильное токсическое действие у свежего яда. Если он застаивается, его сила немного слабеет и организму будет легче. Это хорошо, что не мамба, там всё наоборот. Шанс есть, Алекс!

Может, это было самовнушение, но на минуту мне стало легче дышать и даже немного сфокусировалось зрение. Нат пропал с поля зрения, мои мысли метались, словно табун испуганных лощадей. До сих пор мне везло, мне удалось убить своих насильников и уйти из плена, потом я смог уйти из блокированного города. Даже на корабле при перестрелке я не пострадал и не утонул в океане, потеряв сознание. Мне повезло, что именно порядочный рыбак Айман вытащил меня и вернул к жизни. Мне удалось уцелеть во время шторма в открытом океане. Даже попав на рудник, я опять оказался везунчиком: алмаз, найденный мной, стал ключом к свободе не только для меня, но и для всех пленников.

Но вечно везти не может. Похоже, фортуна решила показать мне свой изящный зад в лице этой коричневой капской кобры. Мои лимит везения исчерпан, черти на том свете заждались, разогревая костер для меня.

«Интересно, а там меня жарить на костре будут в каком обличье, в мужском или женском?» — идиотская мысль сейчас полностью завладела моим сознанием, прилипла, словно жевательная резинка к волосам. После долгого мучительного спора в голове я пришел к выводу, что гореть лучше в мужской ипостаси, чтобы у чертей не возникло соблазна.

Временами я вырывался из своего мысленного диспута. Ночь была звездной, мириады искр были щедро рассыпаны по небосводу. Но сейчас я их словно через очки Виталика, своего одноклассника. Виталик был очкарик, худой и слабый, одноклассники вечно забирали у него очки. Помню, как один раз надел его очки и все увидел расплывчато: свет лампы в классном кабине расплывался размером с солнце.

Аруба. Почему он так поступил? Только потому, что я нашел алмаз и получил свободу? Но я не собирался их там бросать, не собирался. А ведь ты мне казался достойным человеком, но ты оказался типичным черным, именно таким, как вас описывали Нат и Квестор Роот. Интересно, дошла ли группа Роота до поселения белых людей или их скелеты уже белеют в пустошах? «Скелеты появятся лишь месяцы спустя, — возразил мне внутренний голос. — Сейчас там разлагающиеся трупы, усыхающие под палящим солнцем, если их еще не растащили падальщики».

Падальщики! При мысли о падальщиках я подумал, что меня, наверное, похоронят. Ведь похоронили же мы Руда, копая могилу тесаком и помогая руками. Правда, я был в отключке, но Нат потом рассказал.

Нат! Надо ему дать мой домашний адрес, чтобы он мог рассказать маме, как и где умер его сын. Лучше бы тогда в океане утонул, чем умирать от укуса змеи.

Но почему я сейчас в океане? Я тону, мои легкие захлестывает вода, я не могу дышать.

Я Зеноби, нет, я Мишааль.

Иду на дно, выброшенный рукой друга за борт в океан, выброшенный рукой умирающего друга.

Бадр! Интересно, свидимся ли мы после моей смерти? Или нас разведут по разным раям и адам, согласно вероисповедованию? А может, между ними есть калитка? Будем ходить друг другу в гости. Ты мне, Бадр, будешь гурий подгонять, а тебе — выпивку! Все решено.

Жди Бадр, я иду, я тону, не могу дышать… Легкие уже разрываются, их наполнила морская вода.

«Хватит сопротивляться, просто умри», — шепчет чей-то голос. Это мой внутренний? «Нет, я не твой внутренний, я голос твоего демона, что решает твою судьбу, взвешивая хорошие и плохие поступки».

Озираюсь, пытаюсь увидеть его, но вижу только вывернутые назад ноги и копыта. Копыта в крови, но откуда кровь?

«Это кровь твоих жертв. Всмотрись, неужто не узнаешь тех, кого лишил жизни?» — голос вкрадчивый, даже ласковый, хочется закрыть глаза и уснуть. Словно в кинопроекторе проплывают лица: начальник охраны, полураздетый с торчащим железным штырем в животе, несколько трупов в комнате охраны, пираты, лежащие на мостовой Рас-Хафуна с разбитыми в клочья лицами, я в яме, засыпаемый землей.

«Подождите! Я живой!», — кричу из-за всех сил, но меня не слышат, комья земли падают мне на лицо, забивают нос и рот. Не могу дышать, дайте вздохнуть, полцарства за кислород!

«Царство небесное», — так назывался один интересный фильм про молодого тамплиера. Говорят, сокровища тамплиеров так и не нашли.

«При чем здесь сокровища тамплиеров? Ты умираешь, потому что забываешь дышать», — это тоже голос демона. Озираюсь, но не вижу его, ни вывернутых ног, ни копыт в крови.

«Я голос твоего инстинкта самосохранения, ты должен дышать, а ты не дышишь уже минуту. Сделай усилие или потом будет поздно», — голос холодный, бесстрастный словно читает прогноз погоды. «Я не могу, — жалуюсь ему, — мои грудные мышцы меня не слушают, ударь меня по ребрам, пусть они начнут работать».

«Я виртуален, я твое порождение, то, что веками люди передавали на уровне подкорки, толкать ленивые мышцы не входит в мои обязанности. Но, видно, я плохо тебе передался от твоих предков, раз ты не хочешь спасти себя», — голос слабеет, уходя от меня. «Стой, не уходи, — хочу кричать и не могу, потому что нет воздуха. А может, меня уже похоронили и воздух не проникает сквозь толщу земли?»

Мысли лихорадочно мечутся, хочу взглянуть на звезды, но их нет. Их украли или просто я нахожусь под землей? Или глубоко под водой, куда не проникает солнечный свет? Слышу завывание ветра. А нет, это не ветер, это человеческий голос, но я не понимаю, о чем он говорит, на каком языке он говорит?

Я понял, почему не могу дышать: это игра. Мы всегда так играли в детстве на речке. Окунались и сидели под водой, держась из-за всех сил, сдерживая дыхание, чтобы вынырнуть последним и победить. Так вот в чем дело, надо просто посидеть под водой максимально, а потом вынырнуть, с шумом вдыхания живительный воздух. Интересно, я уже выиграл или еще надо посидеть, чтобы быть уверенным в победе?

«Ты уже проиграл! — опять этот вкрадчивый ласковый голос, от которого клонит в сон. — Ты проиграл, просто впусти меня, я поведу тебя туда, где человеческая жизнь бесконечна, где сады моего мироздания покажутся тебе краше райских садов во стократ, туда, где Бессмертие не заслуга, а Дар. Только откройся мне, впусти меня, все остальное я сделаю сам».

Озираюсь вокруг. Надо убедиться, что это снова он, в копытах в крови. Но вижу сногсшибательно красивую девушку, лицо которой мне знакомо. Так это же я, это Зеноби, это Мишааль. Какая она прекрасная или это я прекрасный? Это я или не я?

Если это я, почему я вижу ее своими глазами, а не вижу мир ее глазами? Я запутался, боль в груди выбивает слезы из глаз, огромный носорог снова разбегается и бьет меня рогом в грудь, через открытые рану в груди в легкие попадает свежий воздух, но рана затягивается моментально, лишая меня воздуха. Кто я? Халк? Снова разбегается носорог, но я не боюсь его, я сам бегу ему навстречу, пусть пробьет мне грудь, только бы воздух попал внутрь. Снова удар, и снова я дышу.

«Зачем сопротивляться, ты обречен, надо просто расслабиться», — это не Зеноби и не Мишааль, это подлец Абдель-Азиз, по рукоятке, торчащего из живота кинжала стекает кровь, попадая на травинки под ногами. Он медленно ступает ко мне. Трава, на которую попадает его кровь, вспыхивает и осыпается мелким пеплом, отмечая пепельной дорожкой поступь негодяя.

Он вытаскивает из брюха кинжал и раздвоенным змеиным языком слизывает кровь. Змея! Была змея, почему у меня плохое предчувствие от этого слова, я их боялся всю жизнь, а сейчас слово «змея» вызывает тошноту.

Вспомнил! Змея, так я называл свою девушку, она и впрямь была похожа на змею с длинным и гибким телом. Она всегда ползла ко мне на кровати, шипя и не мигая, гипнотизируя меня. Но змея оказалась бесхвостой ящерицей. Скинув мне хвост в виде счетов из магазинов, она в один день исчезла. Может, просто впала в спячку? Ведь змеи зимой прячутся от холодов и цепенеют, и только солнечное тепло или большие деньги могут пробудить в них интерес к жизни.

Нет, не хочу змею, они холодные и скользкие. Мне нужно тепло, мне нужен уют и ласка. Хадижа! Вот кто мне может дать тепло и уют, но Хадижа мертва. Но я не хочу умирать, ты не обидишься, Хадижа если я пока не приду? Почему она молчит, обиделась? Маме бы она понравилась! «Мама, милая, как ты? Ну задержался сегодня на работе, зачем названивать десять раз, приеду скоро, ты главное не волнуйся. Я знаю, что тебе было трудно, как ты дрожала надо мной, переживала. Конечно, не буду пить за рулем! Остановит еще мент поганый, попросит дыхнуть в трубочку, а дыхнуть не смогу, потому что не могу дышать!»

Почему я не могу дышать? У меня же пробита грудная клетка, я даже вижу легкие и вижу, как бьется мое сердце. Может, просунуть руку и пощекотать легкие? Чтобы задышали? Но в легких нет нервов, значит, на щекотку не среагируют. Что мне остается? Сдаться или бороться!

«Сдайся», — шепчет ласковый голос.

«Дыши!» — орет голос, я знаю этот голос, это голос моего брата Аймана. Но с каких пор он стал орать на меня, он же на меня как на божество смотрит, Waalaan называет. Айман, ты сдурел? Ты бьешь меня по груди. Так это не носорог мне грудную клетку пробил, а ты? Айман, ты попробовал дури, что мы нашли у негров. У тебя безумные глаза брат, ты явно с катушек съехал! Это надо превращать, ты ударами своего рога мне грудную клетку в сито превратишь!

Резко выныриваю из стометровой глубины, выскакиваю из могилы, разбрасывая землю, вдыхаю полной грудью, освободившись от земли и воды:

— АЙМАН!

Словно камера, настраивающая фокус, глаза приобретают резкость, на фоне светлеющего неба вижу плачущее лицо брата.

— АЙМАН, не плачь!

Со свистом врывается воздух в легкие, переполняя легкие, мысленно посылаю дьявола на самый большой детородный орган в мире: Я МОГУ ДЫШАТЬ! Улыбаясь, засыпаю.

Тайм-аут!

Алекс метался в бреду, Айман с Натом поочередно смачивали ему губы водой, приподняли голову, чтобы было легче дышать, но дыхание становилось учащенным.

Нат посмотрев в зрачки Алекса, поднесся огонь, ужаснулся: зрачков практически не было, видны были лишь две точки. Еще со школы Нат помнил, что отравления и укусы змеи вызывают уменьшение зрачков. Смуглый сомалиец сидел рядом с укушенным и уже третий час читал молитвы на неизвестном языке. Африканер дивился этой странной дружбе, но спросить, что их связывает, не решался.

Дыхание Алекса стало прерывистым, он замирал на вдохе и выдыхал спустя пару секунд, при этот Нат заметил, что паузы задержки дыхания на вдохе становились больше. В своей жизни ему дважды в жизни удалось видеть укушенных капской коброй, оба умерли. И этот парень умирал, африканер привязался к нему всей душой, ему импонировала манера этого парня говорить по существу, прямолинейно.

Айман продолжать читать молитвы, но Нат уже видел такое, его даже удивило, что спустя почти четыре часа Алекс мог дышать. Те двое, что он видел раньше, умерли меньше чем за три часа. Яд капской кобры, помимо паралитического действия на мускулатуру, имеет еще токсическое действие на мозг. Африканер не мог знать, что происходит, но видел, как выгибался несколько раз дугой Алекс, как стонал и что-то говорил сквозь стиснутые зубы.

Теперь паузы между вдохом и выдохом достигали десяти секунд. Присев рядом с умирающим, каждый вдох и выдох Нат ожидал услышать как последний. Он пощупал пульс: ритм был бешеный.

«Не меньше двухсот ударов в минуту», — решил про себя африканер, понимая, что такой пульс сердце долго не выдержит.

— Айман, мы уже ничем не можем ему помочь, отпусти его, он проживет максимум полчаса, — Нат положил руку на плечо сомалийца. Закончив очередную молитву, сомалиец ответил, глядя на умирающего:

— Этого мы не можем знать, его судьбу решит Всевышний, я молюсь и прошу за него.

Айман снова зашевелил губами. Ната тронула такая вера, и он отошел на пару метров, чтобы не мешать. Не имея сил смотреть на агонию умирающего, голову которого обхватил и держал на коленях сомалиец, африканер взял горящую ветку и решил немного прогуляться. Гулял он долго, даже не заметил, как прогорела и погасла ветка в его руках. До него доносились хриплые стоны, перемежающиеся с полной тишиной, нарушаемой только звуками ночного леса.

«Какой у него крепкий организм», — подумал африканер. Он соврал Алексу, чтобы его не лишать надежды: клыки кобры были пустые. Это значило одно из двух: или в организм попало колоссальное количество яда, или яд был свежий, а значит, максимально токсичный. Наступила тишина.

«Вот и конец», — тоскливо подумал Нат, смахнув набежавшую слезу. Он прошагал двадцать метров в сторону, где лежал Алекс и остановился, увидев, как зажав нос парню, сомалиец делает искусственное дыхание. Сделав пару вдохов, Айман сильно ударил несколько раз Алекса по грудной клетке. Потом снова начал делать дыхание изо рта в рот.

«Это бессмысленно», — раздражаясь, подумал Нат. Подойдя, он пощупал пульс, не смог его почувствовать.

— Айман, он умер, прекрати, это бесполезно, — он мягко тронул сомалийца за плечо.

Тот, оторвавшись от Алекса, взглянул на африканера безумными глазами:

— Он не умрет! Не умрет! Не умрет!

С этими словами он снова несколько раз нанес раскрытой ладонью удары по грудной клетке парня и снова принялся делать искусственное дыхание.

«Один умер, второй сошел с ума», — Нату хотелось выть волком от бессилия. Столько пройти, отбиться от преследователей и умереть от укуса змеи! Судьба жестока и насмехается над теми, кто пытается выжить.

«Надо прочитать над ним молитву, парень был христианином», — подумал Нат, когда внезапно странный звук его заставил бросить взгляд в сторону Алекса.

«Померещилось», — Нат сделал пару шагов в сторону сомалийца — это издевательство над трупом надо прекратить — когда звук повторился. Африканер остановился пораженный: это был звук вдоха, когда воздух словно прорывался через преграду.

— Дыши, дыши, дыши!

Сомалиец тряс за плечи Алекса. Нат схватил горящую ветку из костра и сделал пару шагов. Медленно открылись глаза у трупа, еще десять минут назад у которого не было пульса, широко открылся рот и, шумно вздохнув, Алекс выдохнул, потом еще пару раз. Слабым, еле слышным голосом он прошептал:

— Айман, Айман не плачь!

Потом глаза снова закрылись, и голова повернулась набок.

Нат бросился к парню. Мерно вздымалась грудь, с небольшим присвистом выходил воздух. Не веря своим глазам, африканер пощупал пульс. Тот был учащенный, но заметно ровнее и реже, чем раньше. Пораженный, Нат встретился глазами с сомалийцем. Тот плакал, но это были слезы радости.

— Он спит, он будет жить, Всевышний ответил на мои молитвы, — Айман после этих слов стал на колени, воздев руки к небу.

«Нет, парень, Всевышний ответил не на твои молитвы, а на твои усилия, отчаяние и любовь к брату», — подумал Нат, устало садясь на землю.