Мысли быстро завертелись в голове.
— Видишь ли, — сказала я, — не хотела расстраивать твою маму, не рискнула позвонить от себя. Мне просто понадобился твой нынешний адрес. Я решила, что так будет проще его узнать.
— А зачем тебе нужен мой нынешний адрес?
— По телефону трудно объяснить. Я подумала: может, мы могли бы увидеться…
— Не думаю. — И он повесил трубку.
Нервно улыбаясь, я пробубнила себе под нос: «Хорошо все получилось» — и рухнула на свой рабочий стол. Ноги стали ватными, как будто вот-вот отвалятся.
— Надеюсь, у тебя все в порядке? — Грег стоял в дверях. Я изобразила повышенное внимание.
Грег с растерянным видом держал в руках плошку с кашей. Я точно знала, что каша холодная, но Грег все равно ее съест. Это повторялось каждое утро. Он варил кашу, пока она не становилась вязкой, как клей. Потом что-нибудь неизбежно отвлекало, и он весь день ел эту кашу по ложке. Мне нравилось смотреть, как Грег бродит по офису с тарелкой холодной каши в руках. От этого в офисе я чувствовала себя как дома. Но не сегодня. Из гордости я не приносила на работу свои личные драмы. Мы и так целыми днями занимаемся чужими драмами, просто не до своих.
Когда Грег принимал меня на работу, я упомянула, что разведена, и спросила, имеет ли это какое-нибудь значение. Он признался, что предпочитает брать на работу именно разведенных, потому что считает их обладателями душевного равновесия, даже если они в депрессивном состоянии.
— Но я не в депрессии, — ответила я. — Вообще- то я вполне счастлива.
— Хорошо. Тогда скажи, как ты будешь себя чувствовать, когда придется сказать человеку, что супруг его обманывает?
— Мне тяжело будет сообщать дурные вести, — сказала я, как мне казалось, дипломатичным тоном, — но моя позиция такова: они имеют право это узнать, хотят это узнать и должны это узнать.
— Это они так думают, что хотят узнать, — Грег помолчал. — Вообще-то я аморален. Наша работа в принципе аморальна. Я боюсь моралистов, которые приходят сюда и меня осуждают.
— А за что вас осуждать? — Я подалась вперед. — За то, что вы выясняете правду? Если кому-то не нравится, что ты раскрываешь обман, значит, скорее всего, эти люди сами не без греха. Такие люди, как вы, не должны чувствовать себя виноватыми. Вы просто вестники. Пока кому-то не стало больно, он к детективу не обратится.
Улыбаясь, Грег медленно кивнул с полузакрытыми глазами.
— Хорошо говоришь, — одобрил он.
Поэтому вопросом чести для меня было делать вид, что я в душевном равновесии. Это подсказывал мне голос разума.
— Никаких личных проблем. — Я легко вздохнула в манере героя детской передачи «Бисто Кид», вскинув голову как бы в ожидании солнечного завтра. — Жизнь просто не может быть лучше!
Грег поставил на мой стол свою кашу. Мне пришла в голову жуткая мысль, что он заставит меня съесть ее в наказание за вранье, но он сказал: — Выкладывай, девочка. У меня столько секретов за душой, одним больше, одним меньше — ничего не изменится.
Он улыбнулся мне, а я скорчила ему в ответ гримасу. Было ясно, что, когда он был моложе, женщины пачками падали вокруг него. Да и сейчас он не был обделен женским вниманием. Он выглядел очень даже, несмотря на изможденный вид. И ему хватало ума не задирать от этого нос.
— Расскажу, — согласилась я, — но только никому не говори.
Я решила придерживаться фактов и не вносить эмоций в свое повествование. Ему понравится. Я слышала, в некоторых конторах сотрудницы устраивают истерики в присутствии своих начальников. Габриелла как-то работала в женском журнале мод и рассказывала, что каждую секунду, хоть на ленч спорь, в сортире рыдает кто-нибудь из сотрудниц. Услышав об этом, я порадовалась, что работаю не там. У нас такого не бывает (зато часто рыдают клиенты). Не люблю я зрелища рыданий, мне становится страшно. Если кто-то плачет, не обращая внимания на присутствующих, значит, с ним случилось что-то ужасное.
— Мне кое-что понадобилось от бывшего мужа. Я ему позвонила. Он не обрадовался моему звонку.
— Наверняка понадобилось что-то важное, — сказал Грег с участливым выражением лица.
— Да. Поэтому я найду способ это получить.
Я не хочу показаться Грегу размазней. Такого не забывают. Ты можешь быть совершенством, как Микеланджело, но стоит совершить один промах, и помнить будут только его.
— Значит, готова к драке?
— Ко всему.
Грег улыбнулся:
— Хотел бы я посмотреть на того, кто рискнет тягаться с тобой, Ханна.
Не могу сказать, что для Грега я как дочь, которой у него никогда не было. Эта затасканная фраза в данном случае не совсем соответствует истине. Но все же он мне симпатизирует. Я считаю, что такая симпатия допускает некоторую фамильярность, а отсюда один шаг до полной бесцеремонности. Поэтому я была настороже.
— Он мне не подходит, — сообщила я, нахмурившись. — Поэтому мы развелись и не виделись десять лет. — Тут я улыбнулась, демонстрируя наплевательское отношение к этому факту.
— И чем занимается этот экс-муж?
— Театральный агент. — Я закатила глаза, давая понять, что считаю эту работенку самым идиотским занятием в мире!
Но Грег, сам профи по выполнению идиотской работы. Однажды он сказал: «Мне платят за игру в шпионов», при упоминании о родственной ему душе насторожился.
— Интересно. Как его фамилия? С кем он работает?
— Не знаю.
— Ну уж фамилию-то ты знаешь, девочка, ты же была его женой!
— Прости, ты меня не понял. Я не знаю, с какими актерами он работает. А зовут его Джек Форрестер.
— Я слышал это имя. — Грег сделал серьезное лицо.
— Да что ты. Уверен?
— Ну-ка, постой. — Грег прошлепал из комнаты, оставив на моем столе свою застывшую кашу. Я ее убрала из своего поля зрения. Несомненно, Джек достиг огромного-преогромного успеха. Ну что ж. Значит, заслужил. Не могу сказать, что он был лентяем. Он хотел стать именно театральным агентом, потому что, по его словам, ему показалось занятным «наживаться на тех, кто придуряется, чтобы заработать себе состояние». Но, насколько я знаю Джека, он решил стать театральным агентом не только из этих соображений. Это не удивительно, что он преуспел в бизнесе, где от личности требуется жесткость и при этом личное обаяние. Думаю, Джек получил то, чего хотел, ни от чего не отказываясь (кроме меня). Я не могла не позавидовать ему.
Ход моих мыслей прервал телефонный звонок:
— Ханна?
— Да.
— Это Джейсон.
— Привет, Джейс! Как дела?
— Спасибо, все в порядке. А твои? Я звоню узнать, как ты отнеслась к моим… — он сделал паузу, — требованиям.
И кашлянул. Джейсон ненавидел намеки. Это я находила очень милой чертой в современном вульгарном мире. Не знаю, может, я уже рассказывала. Он, например, не мог передать никому — ни мужчине, ни женщине — банана, держа его вертикально. Выведя теорию на основе случайных наблюдений, я потом годами подвергала его тестированию. Он всегда держал банан горизонтально. Чтобы, ради бога, это не было напоминанием о вертикальном положении сами-знаете-чего.
— Да все классно, — сказала я.
— Хорошо. Просто я подумал, что так будет лучше для построения нашего будущего.
— Я согласна.
— Я люблю тебя.
— О, как мило.
Послышался вздох:
— Ханна?
— Да тут я, тут.
Опять вздох. Есть женщины, которые не могут понять, как это их мужчины не воспринимают день Святого Валентина как великий праздник (бесчувственный чурбан!). Ну а Джейс не может понять, что я не из тех, кто постоянно говорит о любви. Я проявляла свою любовь, поддразнивая людей. Его — особенно. Так что он, по моему мнению, давно должен был сделать вывод: я его обожаю!
— Ладно, Ханна, — наконец сдался он. — Встретимся, скажем, через неделю. И ты расскажешь мне, как там у тебя дела со всем этим.
— Заметано.
Он вздохнул в третий раз и положил трубку.
Хочет отчета о моих делах. Это смешно. Тем не менее, на меня это произвело впечатление. Джейсон стал напористым. Как по-м-м-мужски! Мне было неловко признаваться, что до сих пор во всем этом деле не произошло никаких сдвигов. Я пропустила всю чушь о том, чтобы следить за внешностью, потому что в наше время и в моем возрасте я не принимала это требование всерьез.
Я это сделала не потому, что была ярой феминисткой. Просто я считаю, что человека надо принимать таким, какой он есть. Черт. Это ведь бред. Мы принимаем людей такими, какие они есть, пока не заключили с ними брак. А уж тогда без всяких рассуждений приступаем к действиям — стараемся вылепить из партнера то, что хотим. Джейсон был честен в своих желаниях, и за это я должна была ему поставить памятник.
Но едем дальше. В тот день, когда я была невестой, и это согласуется с теорией Габриеллы, я тоже внешне преобразилась. До чего приятно было услышать от незнакомца: «Да ты красавица». И еще: помню взгляд Джека, когда я на ватных ногах шла к алтарю. Несмотря на сюрреалистический ужас оттого, что мы затеяли, я узнала этот взгляд, полный благоговения: таким обычно мужчины одаривают только признанных красавиц вроде Софи Лорен или Синди Кроуфорд. Считайте меня старомодной, но это один из тех моментов жизни, которыми я дорожу. Неплохо бы еще раз получить такой взгляд от мужчины. Я имею в виду, от Джейсона.
Я снова набрала номер матери Джека. На этот раз трубку взяла сама Снежная королева:
— Пять семь пять девять.
— Добрый день, миссис Форрестер. Джек случайно не у вас? Это Сильвия, его одноклассница, он меня, может, и не помнит.
Я решила, что если сразу скажу все положенное — кто и зачем звонит, то разговор будет недолгим.
Похоже, она прикрыла трубку рукой. Послышались неясные звуки разговора, а потом:
— Алло?
— Прости, Джек, это снова я.
— Я вижу, ты настойчива.
Это прозвучало как утверждение, и я улыбнулась. Настойчивость он ценил.
— Ты прав, — ответила я, — нам не надо встречаться. Но мне очень нужно поговорить с тобой. Прошу тебя. Я не надолго тебя отвлеку.
Людей можно отпугнуть, если вдруг потребовать от них трудного решения, на которое потребуется затратить много времени. Нужно ласково попросить сделать для вас небольшую, необременительную для них любезность, а потом, уже втершись им в доверие, нужно попросить еще о немногом… и еще о немногом.
Трубка молчала. Потом я услышала:
— Скажи свой номер. Я сам тебе перезвоню.
Он и перезвонил. Через пятьдесят семь минут.
— Говори, только быстро. Я занят. И мне нечего тебе сказать.
— Понятно, — ответила я, быстро выцарапывая номер его мобильника.
В характере Джека было такое — мелкая подлость. Даже когда он шутил, в его юморе было что-то злое. Помню, однажды в воскресном приложении он обнаружил письмо, обращенное к какому-то терапевту — последователю альтернативных методов лечения. Какая-то несчастная тетка прошла операцию по удалению матки и страдала ночной потливостью. Он прочитал вслух:
«Я попробовала вытяжку из кактуса, черную полынь и настойку шалфея, но проблема осталась. Что вы еще мне порекомендуете?»
Джек сказал:
— Ну, что ответишь, чертов доктор? Советую так: «Ах, это ужасно! Перестаньте жрать сорняки и принимайте нормальные лекарства!»
Он был умен, но при этом зол — отвратительное сочетание. Особенно в человеке, который тебя больше не любит.
Я подумала — а стоит ли говорить ему правду? Какого черта? Вот уж действительно идиотская мысль, ведь необходимость в правде и была единственной причиной моего звонка.
— Я выхожу замуж, — начала я. — Скорее всего. Этот парень предлагает мне сначала очиститься от хвоста прошлого.
— Чего?
Понятная реакция. Я сделала еще одну попытку:
— Он хочет, чтобы я… — я поежилась, — помирилась с тобой, прежде чем мы…
— Ты выходишь замуж.
— Да, я…
— И тебе надо помириться со мной? Я-то, каким боком здесь замешан?
Я стерпела обиду. Или он меня просто не слышит? Он несет чушь. Я скорчила гримасу:
— Он говорит, что я слишком сдержанна из-за… того, что лежит у меня на душе. Из-за того, что случилось в моем прошлом. Между нами.
— Ты ему рассказывала, что ты мне изменила?
— Ну, Джек, может, и было что-то один раз, в каком-то смысле, но ведь все совсем не так, как ты себе представляешь. Но вообще-то да, я Джейсону все рассказала.
— А родителям?
У меня внутри все сжалось от жалости. Я вспомнила, что Джеку нравилась моя семья, особенно мама и Габриелла. Пусть я не любила маму, но все равно мне это было приятно. Мне хотелось, чтобы Джеку досталась любовь всех, ведь он раньше был ее лишен. Из-за нашего развода он потерял больше, чем я, и я подумала: может, он и за это на меня злится. Ему было бы даже сейчас больно узнать, что я рассказала родным о своей связи с Гаем. Я знала: он считает, что его это унизит в их глазах. Ему было бы трудно это пережить. Чувствуя себя полной идиоткой из-за этой жалости, я ответила:
— Боже мой, конечно, нет. Если бы папа узнал, что мы разошлись из-за моей глупости, связи с другим, он бы… он перестал бы меня уважать. Он стал бы меня презирать. Я бы этого не вынесла!
Помолчав, Джек сказал:
— Ты многого не понимаешь, Ханна. Твой жизненный опыт мог бы тебя чему-нибудь научить.