После одного ненастного дня летняя жара спала, и даже не верилось, что она вообще была в нашем городе.
По дороге с работы домой я думала о том, что пора доставать из шкафа толстый шарф. Еще я думала, что Джек, может быть, прав. Можно, конечно, забыть, о чем он говорил, и самой разыскать Джонатана, но что-то вдохновения не было. Меня занимали другие проблемы.
Неделю назад Джек сказал, что любит меня. Сейчас я думала: можно ли считать это заявление гарантией на всю жизнь? Или срок его действия истечет через шесть дней, как у Интернет карты с ограниченным сроком действия? Джек, должно быть, понял, что мои чувства к нему не изменились, и все же не проявлял желания сделать следующий шаг. Наверное, несмотря на свои слова, он все же мне не доверяет. Или я сделала что-то не так, опять проявила свою инфантильность. Не знаю. Во всяком случае, я ему звонить больше не собиралась, теперь его очередь.
Тут я задумалась: а если я ему вообще не позвоню? Что тогда? Он тоже не позвонит? Человек ведь сам создает свои шансы — или отсутствие таковых, — если достаточно упрям. Можно замкнуться в себе, стать меньше, еще меньше, свернуться в комочек, потом еще плотнее, как фигурка оригами, пока не отгородишься от всех возможностей доставлять кому-то радость, получать ее от кого-то. Так многого себя лишишь, зато будешь в безопасности, продолжая унылую жизнь в своей пустой башне с высокими стенами. Я больше такого не хотела. Да, не спорю, безопасность — это важно, но радость и счастье — важнее. Ради них стоит рискнуть.
Но что же тогда мне делать, если Джек отказывается мне верить?
Телефон зазвонил, как только я вошла в дверь. Я сделала прыжок от двери к трубке:
— Алло! — Я постаралась говорить приветливым и спокойным тоном.
— Ханна!
— Да, слушаю, — это был голос Роджера. Мою приветливость как ветром сдуло, и я, как погода, переключилась с лета на зиму.
— Еду к тебе, буду через секунду, надевай пальто, поедешь со мной.
— Даже не надейся, что я тебе открою. Может, напомнить тебе о нашей последней встрече? Кажется, она закончилась тем, что ты дал мне оплеуху.
Роджер явно верил в бред о том, что время лечит все раны. Это не так. Если у человека сепсис, заражение крови, то со временем будет гангрена. Больную часть тела ампутируют. Моя рана была свежей, она дымилась и источала гной. Время не пойдет ей на пользу, рана — это не вино, со временем лучше не становится.
— Но ведь и ты меня толкнула, у меня еще синяк не прошел. Но это сейчас не важно, я не могу…
Только в последние дни я поняла, что Роджер невероятно зациклен на себе, что это у него дошло до степени душевного заболевания. Нарциссизм — вот как это называется! Психотерапевты всему найдут название. Наверное, до этого мне не хотелось видеть очевидное. Гораздо легче игнорировать неприятность, чем разбираться с ней. Хотя теперь я понимала, что все неразрешенные конфликты никуда не уходят. Они прячутся на задворках сознания, атакуя исподтишка, заставляя тускнеть взгляд на мир, влияя на каждую мысль, поступок, мнение.
Когда я узнала, каков на самом деле мой отец, я пережила большое потрясение. Одно дело — узнать о каком-то недостатке своего кумира. И совсем другое — узнать, что человек, которого ты всегда считал совершенством, напрочь лишен каких-либо достоинств, более того, способен на такие грехи, как предательство и ложь. Причем отец был настолько легкомысленным, что оказался неспособен понять мои чувства. Он даже не осознавал, что его поступок был важен для формирования моей личности. Из-за него я стала морально ущербной женщиной.
Ведь даже кот из соседней квартиры разбирается в моих чувствах лучше меня. Когда я прихожу поздно домой, уставшая, злая, он встречает меня у двери, с мурлыканьем трется шелковой шерсткой о мои щиколотки. Я успокаиваюсь и расслабляюсь, и, конечно, он всегда получает от меня кусочек бифштекса или филе цыпленка. Я никогда не позволила бы себе сказать, что он выпрашивает у меня еду. Он слишком учтив для этого. Просто кот знает, что мне необходимо поверить в дружелюбность окружающего мира. Чармиан Мяу лучше знает, что мне необходимо для счастливой жизни!
Что интересно, с котом я могу найти общий язык, а со своим отцом, как выяснилось, нет. Притом что я даже не любитель кошачьих!
Какой смысл пытаться отомстить отцу, если он не способен понять, что он со мной сделал. Стоит ли ждать извинений от человека, который не чувствует себя ни в чем виноватым, и я подозреваю, что никогда не почувствует. Он может ощутить только свою боль. Это ведь так удобно! Это как объявить себя душевнобольным после того, как забил кого-то дубинкой до смерти. Если он до сих пор не смог понять, что он со мной сделал, я не смогу ему этого объяснить. Но все же не хочется все ему спускать с рук. Если он интересуется только своими чувствами, то, значит, нужно собраться, напрячься и попробовать причинить ему боль.
— Роджер, — прервала я его речь, — Я поражена, что ты вообще осмеливаешься выходить из дома, ведь все твои так называемые друзья из Хэмпстед-Гардена только, и говорят, что о связи Анжелы. Все прекрасно понимают, почему она пошла на измену. Ты относился к ней безобразно. Поэтому все твои знакомые спрашивают друг друга, почему она ограничилась только связью, почему вообще не ушла из семьи. Ах да, там ведь дети, но теперь-то дети выросли? Зачем оставаться с ним? Я не сомневаюсь, они думают, что…
— Ты знала!
— Что за вопрос! Конечно, знала! Ты никогда не давал нам забыть…
— Да я не про ту связь! Ты знала, что она вынашивала такие планы?
Я замолчала. Я не стала спрашивать, какие планы, потому что не хотела, чтобы он подумал, будто у него есть преимущество передо мной, что он знает что-то, чего не знаю я. Он был просто старой противной жабой, я ему и так рассказала слишком много, я отдала ему столько лет своей жизни, что больше не намерена тратить на него ни минуты. Думай, Ханна. Призови на помощь логику. Я откашлялась и рискнула. Я сказала:
— Ты хочешь спросить, знала ли я, что Анжела намерена оставить тебя?
Голос отца перешел в крик. Верней, в визг:
— Я так и знал!
Мое сердце сильно забилось. Она все же пошла на это! На самом деле решилась! В голове у меня зашевелилось воспоминание, как личинка мухи на куске мяса. Откуда оно взялось? Ах да, разговор с Джеком. Он меня спросил, когда я в последний раз разговаривала с Анжелой, не сегодня ли утром. Вопрос был задан в ответ на какие-то мои слова. Ну, думай, тупица!
— Поверить не могу, что она так поступила со мной, и ты меня не предупредила, не могу пове-е-ерить!
Я отодвинула трубку от уха и с отвращением посмотрела на нее. Ха-ха-ха! Я рада, что Роджер сейчас страдает.
Вспомнила! Именно эти слова я и сказала Джеку. В ответ на его вопрос, когда я разговаривала с Анжелой. И это надо было так понимать… ну ты и тупица… это значит, он знал, что она хочет оставить Роджера. Потому что ему сказал Джонатан! Ага! Аг-га! Черт побери!
Да, но Джек мне этого не сказал. Он отказался дать мне телефон Джонатана. Значит, я права! Он мне не доверял. Он не верил, что я не расскажу отцу! Несмотря на все то, что я выяснила. Спасибо, Джек, за доверие.
Из чистого любопытства я приложила трубку к уху:
— …с ним, да? Все ее вещи исчезли, грязная посуда так и стоит, даже записки не оставила! Я тебя предупреждаю, ты мне скажи, где они, или я…
— Роджер, иди к черту и пугай дьявола. — Я положила трубку.