Витамины любви, или Любовь не для слабонервных

Глава 32

Наверное, я иногда делаю что-то, что раздражает окружающих. Все мы иногда делаем что-нибудь такое, что раздражает даже любящих нас людей. Например, Габриелла, любимая моя невестка, вечно рассуждает о диетах и здоровой пище. Просто не дает спокойно поесть. Однажды мы вместе обедали, и я съела целую гору пасты с сырным соусом. Так она сказала: «Ты ешь слишком много белой еды». Причем ясно было, что она предпочла бы, чтобы я набралась в стельку, — с ее точки зрения, это было бы простительней.

У Джейсона был просто дар раздражать меня. Он находил миллион способов: шаркал ногами при ходьбе, в банке на вопрос кассира, в какой валюте ему выдать деньги, всегда отвечал «в стерлингах», и так далее, могу перечислять часами. Олли однажды довел меня тем, что, зайдя в мой туалет, оставил там такой серьезный сувенир, что тот застрял в унитазе. Джейсон решил, что это сделала я, и долго пилил меня на эту тему, мол, я не смогла справиться, теперь придется вызывать водопроводчика. Мартина бесила меня тем, что громко сморкалась, ей не приходило в голову уединиться для этого процесса. Грег раздражал тем, что при посторонних ковырялся во рту зубочистками (интересно, а в ресторанах для пущего шика он пользуется зубной нитью?). Моя мать… ну, про нее, я уже говорила. Но отец всегда был безупречен в моих глазах.

До сих пор. Ну, он мог немного пошатнуться на своем пьедестале, но не более того. Каждый раз он снова выпрямлялся, и моя вера в него была непоколебима. Я слушала каждое его слово, ничье мнение не было для меня важнее. До сегодняшнего вечера я не поймала его ни на чем, что заставило бы меня усомниться в нем. Он приехал за мной точно в назначенное время на своем шикарном черном «Вольво», открыл передо мной дверцу автомобиля, похвалил мою прическу. А когда мы доехали до ресторана, оказалось, что это очень модное место. В такое заведение не пойдешь просто ради утоления голода. Так что побывать в нем для меня было событием.

Нас приветствовала толпа мужчин и женщин в ливреях, беспрерывно улыбавшихся и наперебой предлагавших напитки, удобные места, перечень вин, меню, канапе, бокалы с коктейлем какого-то бледного пенистого напитка «от шеф-повара». Я боялась, что тот просто плюнул в бокал, но Роджер объяснил, что это коктейль «Пенка Пимма» — за точность названия не отвечаю, — и через соломинку высосал свой до последней капли.

Зал оказался белым, с огромными окнами от пола до потолка, как в оранжерее. С наших мест было видно пруд, который при внимательном рассмотрении оказался глубокой лужей. В нем плавали светильники с горящими свечами. Джек, увидя все это, сказал бы с норвежским акцентом: «Мо-о-тиф-ф-ф пламени и воды». Папа сказал, что тут «мило», но я бы сказала — аляповато. Хотя в такую жару это место мне понравилось точно воссозданной средиземноморской атмосферой.

Блюда были оформлены как произведения искусства. Все было очень вкусно, но порции оказались просто крохотными. Пришлось все закусывать хлебом. Закончив с едой, отец вздохнул и откинулся на спинку своего кресла, стоявшего во главе стола, как кресло папы-медведя из сказки. Я сидела на высоком стуле у стены, не доставая ногами до пола, и болтала ими, как маленькая, размешивая соломинкой свой шоколадно-молочный шейк. Я уговаривала себя начать разговор, и поэтому для храбрости решила впихнуть в свой организм как можно больше сахара. Габриелла, если бы увидела это, опять сказала бы: «Ты снова травишь себя сахаром!» Она может целый день следить за тем, что я ем, а вечером сидеть и пересчитывать: «Хрустящие хлопья — раз! Белый хлеб с медом и арахисовым маслом — два! Кока-кола — три! Жареный в меде арахис — четыре! А еще: финики, яблочный сок, шоколадный батончик, кофе со сливками и двумя порциями сахара, снова кока-кола, яблочный пирог, мороженое с тертым шоколадом!» Я могла только упрямо уверять ее, что это моя специально разработанная сбалансированная сладкая диета.

Из разговора с отцом выяснилось, что он вовсе не пришел в ужас оттого, что Олли ушел от Габриеллы. Он сказал:

— Буря в стакане воды! Все это ерунда! Сами напридумывали проблем, которых нет! Лучше не совать нос в чужие семейные дела, Ханна! — и вытер рот салфеткой, показывая этим, что тема закрыта.

В отчаянии от такого безразличия, я чуть не сказала: «Да, но мы даже не знаем, где сейчас Олли! Ты не беспокоишься за него?» — но сдержалась. Не хочет говорить об этом — и не надо. У меня есть более важная тема для разговора. Я все ждала, когда же мои вены после шейка и крем-брюле слипнутся от глюкозы, и я буду, готова задать Роджеру интересующие меня вопросы. Но тут отец сам поднял тему:

— Итак, — начал он, — теперь, когда Джейсон устранен с горизонта, я предполагаю, ты захочешь ввести в игру Джека.

Такого я от него не ждала. Я проглотила кусок и через стол уставилась на отца. К счастью, в этом ресторане не было свечей посередине стола, которые, как факел, светят в глаза.

— И с чего ты так переживаешь из-за Джека? — Конечно, надо было спросить мягче, начав: «Скажи, папа» или «Позволь спросить». Но, как вы уже поняли, у меня никогда не будет для этого достаточно такта.

Если бы это была сцена из фильма о мафии, то, по закону жанра, камера дала бы крупным планом лицо главного злодея — моего отца, показывая, как на его щеке играет мускул, выдавая ненависть. Мне этот прием всегда казался дешевым — редкий актер сможет сжать челюсти и при этом не показаться смешным. Вот в «Неповторимом театре» все актеры мастерски умели это делать. Но, кстати замечу, мой отец челюсти не сжал. Он спокойно сказал:

— Просто, по-моему, он тебе подходит, Ханна. Вот и все.

Я ненавидела это слово — «подходит». Что оно значит? Что и к чему подходит? Его пенис к моему влагалищу? Он определил это на глаз? Или каким-то чутьем? Почему старшее поколение считает, что способно определить, кто кому подходит? Откуда вообще у них такое право — совать свой нос в личную жизнь младшего поколения семьи? Что, все прожили счастливую семейную жизнь и теперь знают какие-то секреты подбора спутников жизни? Меня взбесила его убежденность в своей правоте и то, что он навязывает мне свое мнение. Папа одобрил моего кавалера! Мне что, пятнадцать лет? Я сама могу решить, с кем мне быть. Мне не требуется его одобрение. Помню, в школе я всегда получала плохие отметки, когда мы проходили романы Джейн Остин. Я не могла понять, почему всех героев так волнует мнение их семьи и общества. Для меня, ее книги были моральной порнографией.

Я сдержалась. Сказала только:

— Ну, ясно, значит, хочешь, чтобы он пришел на спектакль.

— Ну да, почему бы и нет! — Отец широко улыбался. — Я подумал, неплохо бы тебе привести кого- нибудь с собой, потом ведь будет небольшой фуршет, а Джек как раз знаком со всей нашей семьей. Все пройдет скромно, без церемоний.

Я опять внутренне закипела. «Приводи своего мальчика на ужин, без церемоний». Папа, я уже не ребенок! Но тут у меня возникло одно подозрение:

— Папа, а ты в курсе, что Джек — театральный агент? Причем весьма удачливый? — Я с бьющимся сердцем схватилась за свой стул, как будто он стоял на краю обрыва.

— Ну-у-у-у! — отвечал отец. Судя по голосу, он был уязвлен и потрясен. — Ханна! Уж не намекаешь ли ты на то, что я?.. — И с упреком, хоть и ласково, добавил: — Ну, сколько лет ты меня знаешь? — Теперь его голос стал строгим, но понимающим (папа был мастером интонаций): — Ты прошла через столько трудностей, тебя предавали многие люди: Джейсон, твой шеф, твоя мать…

— Честно говоря, с мамой все нормально, а соль в блюде по ее подсказке…

— Не имеет значения. Я только хочу объяснить, что могу тебя понять: вера в близких людей у тебя подорвана. Но все-таки позволь сказать, что меня совершенно ошеломило твое оскорбительное предположение, что я мог пасть так низко, решил воспользоваться дочерью, чтобы продвинуть свою пустячную актерскую карьеру, — это даже не карьера, просто хобби, развлечение, потакание своим желаниям, возможность уйти от реальности. Если бы мне хоть на секунду пришло в голову, что ты могла себе такое вообразить, я бы в жизни не предложил тебе пригласить Джека. И даже стал бы настаивать, чтобы ты ни в коем случае не приводила Джека на спектакль. Я не перенесу, если ты затаишь подозрение, что я уговорил тебя притащить его, чтобы удовлетворить мой эгоизм! Ханна, доченька, поклянись, что ни за что не приведешь Джека Форрестера, чтобы показать ему своего старого папашу, валяющего дурака на сцене в семь часов вечера, в среду, в зале бывшей школы!

Чувство вины разрывало мое сердце.

— Папочка, — сказала я, — я приведу Джека на эту дурацкую пьесу, и хватит об этом, прими мои нижайшие извинения, и забудем этот разговор, как будто его и не было, сотрем воспоминания о нем из памяти, как грязь с обуви. Извини, я кофе хочу. А ты будешь? Мне без кофеина, а тебе?

Как только я все это сказала, я поняла, что готова на все, лишь бы доставить радость папе. Патология просто: столько сахара ввела в организм, и то не помогло. Даже когда я почувствовала, что Роджер меня раздражает, моя глубинная потребность — доставить ему радость — оказалась сильнее. Меня тошнило, как подшитого алкоголика, украдкой пропустившего глоточек виски. В приступе обожания я могла бы пообещать папе даже луну с неба. А еще… мне очень хотелось увидеться с Джеком, а папа дал мне повод ему позвонить. В моей голове, как камушки в водопаде, перекатывались с грохотом его слова, сказанные в фойе театра: «Я бы всегда за тобой приглядывал, если бы ты мне разрешила». Я начинала понимать, что Джек оберегал свои чувства, прятал эмоции. Никогда нельзя было быть уверенным, что он хотел сказать, если не рискнешь попросить объяснений.

На следующее утро я думала об этом до тех пор, пока меня не затошнило, и я не побежала в туалет. А потом я позвонила Джеку в офис. Я решила, что если он спросит, как я поживаю, отвечу ему: «Одиноко». Хотя такими выражениями можно навсегда отпугнуть мужчину.

Трубку взял его секретарь и спросил тоном привратника:

— Офис Джека Форрестера. Чем могу помочь?

— Передайте, что звонит Ханна Лавкин. Мне бы хотелось поговорить с ним, о… он там?

— Могу ли я узнать, в чем суть вопроса?

— Я его бывшая жена.

— О! Простите. Я решил, что вы актриса с просьбой о встрече! Одну секунду, я вас соединю.

Джек взял трубку не сразу. Первое, что я услышала, было:

— Нам, в общем-то, не о чем разговаривать.

Я крепко стиснула зубы, чтобы не зарычать.

— Джек, — мне нравилось произносить его имя, — я хочу, чтобы ты знал: я разорвала помолвку с Джейсоном. — И я замолчала, ожидая реакции. Ее не последовало. Я на секунду прикрыла глаза и договорила: — И я много думала о твоих словах в театре, о том, что я… боюсь душевной близости… Вероятно, так оно и есть, то есть ты, верно, это подметил. — Я замолчала. Он тоже молчал.

— Ты знаешь, я подумала: ничего, если я приду к тебе повидаться? Куда скажешь.

В любое удобное для тебя время. Я сейчас не работаю. Может, сегодня, попозже?

— Ханна, я даже не знаю.

— Прошу тебя.

— У меня много работы.

— Может, подождать тебя после работы, в твоем офисе?

— То есть ты хочешь прийти ко мне в офис?

— Да.

— Тебе придется долго ждать.

— Ну и ладно.

— Ханна, ты, видимо, считаешь, что мужчины могут в один миг стать прежними, все забыть, что они не чувствительны к боли.

— О нет, я так не считаю! Сомневаюсь, что я вообще об этом задумывалась.

— А следовало бы.

— Джек!

— Что?

— Я приеду к тебе в офис, ближе к вечеру, к семи часам.

— Что?

— Прошу тебя!

— Господи! Ну ладно, приезжай.

В приступе неуверенности в себе после этого разговора я ладонью стерла помаду с губ. Мне так тяжело далось решение позвонить ему, а он, прекрасно понимая это, не дал мне никакой надежды, не сказал ни единого ласкового слова. Но все же согласился встретиться. Это ведь о чем-то говорит. Может, зря я так расстраиваюсь. Не обязан же он делать признания в каждом телефонном разговоре! Рассудив так, я немного успокоилась.

Спустя ровно восемь часов я сидела в уголке офиса Джека на низеньком жестком стуле и наблюдала, как он работает. Нас разделял массивный дубовый стол. Он бросил мне только одно слово («Привет») среди своих бесконечных и непонятных телефонных разговоров.

— Ну, я тебя пристроил в эту мыльную оперу, я тебя и заберу оттуда. И никакой прессы, огласки. Никаких больше съемок в коротких юбках в три часа утра. Третья серия? Откажись. Не надо бояться отказывать. Тем, кто снимался в сериалах, потом трудно найти работу. Дорогая, это снобизм. Тебе выбирать. Потом будет трудно устроить тебе просмотр, скажем, для фильма по Шекспиру, но ты ведь хочешь именно этого. Сейчас идет отбор на классику, тебе будет интересно. Донмар[10], хороший режиссер, Сэм Мендес[11]… Сериал, но высокого класса. По «Гордости и предубеждению». Сочетание кино и хорошего театра. Роль угрюмой служанки подошла бы тебе идеально. После нее можно будет пробоваться даже в Национальном театре. Нам надо быть наготове, держать дверь открытой, а ты хочешь погрязнуть в съемках дешевого сериала. Подумай, позже еще поговорим, м-м-м-гм. Пока…

— Венеция? Наконец прошло распределение. Завтра в десять тебя устроит? Обсудим, на какие роли мы можем попробовать тебя… Да, две главные роли… Я думаю, они ищут настоящих ирландцев для этого. Тилли сегодня вечером прочитает сценарий. Ты где? Это плохо. Знаю, вчера он искал тебя, рыскал за кулисами… Что? Да, знаю. Нам сообщили. Требуется только договор о сотрудничестве. Я и слова не сказал. Это пакт с дьяволом. Все, что я могу сказать, — это не самое важное соглашение… Согласен.

— Люсьен? Ну, как всегда, в своем репертуаре. Не работал месяцами, потом сразу две роли, такие разноплановые. Я разговаривал по поводу «Ярмарки тщеславия». Нет, это будет в Глочестере, в четверг, единственный день, когда у них свободен вертолет… Теренс. Он играет в паре с ним. Ты должен быть в четвверг, в Праге, Теренс не сможет ни в какой другой день. Другие вертолеты? Для этого я раздобуду еще вертолеты, будь спокоен. До встречи.

— Клара, милая, ты? Говорит Джек. Ты сейчас сидишь? Сделка заключена. Да! Я знаю! Официальный контракт! Выпей где-нибудь, где пьют звезды, сегодня твой день! Вовсе нет, это ты хорошо выступила. Если у тебя талант, все само начинает вертеться. Я передал подробные данные о тебе в офис продюсера. Завтра тебе позвонят насчет костюма. Ассистент по производству уже звонил в офис, хотел узнать, куда послать договор. Я сказал, чтобы отправили тебе на квартиру. Знаю, знаю, очень вдохновляет! Спи крепко, дорогая, целую тебя.

Именно после этого разговора я громко фыркнула носом и помрачнела. Джек взглянул на часы и сказал:

— Милая, не пытайся на меня давить. Я не намерен отказываться от своей жизни из-за того, что твои планы на сегодня включают меня. Может, ты завтра снова захочешь быть с Джейсоном.

— Не захочу! — с негодованием рявкнула я.

— Конечно, нет. Я несправедлив. Прости, — сказал он, поднимаясь из-за стола.

— Гм, — ответила я.

— Ладно, Ханна, извини меня, — и взялся за пальто. — Просто я… сегодня нервничаю. Чтобы завязать с кем-то имеющие смысл отношения, надо доверять этому человеку.

Вот это да, подумала я, наконец, наступило это событие, ожидаемое, как рождение инфанта! Джек попросил прощения! И Джек признал, что надо доверять человеку, с которым хочешь быть!

— Ты мне не доверяешь, себе не доверяешь, никому не доверяешь. Не многое изменилось в тебе за последние десять лет. А теперь, когда мы обсудили эту животрепещущую тему и приблизились к пониманию друг друга, может, пойдем, съедим чего- нибудь?