В субботний вечер я ужинала у Габи и Олли. Главным блюдом был цыпленок. Мама сидела напротив меня за столом и вертела в руках бокал. Мы вели себя вполне светски; только пока хозяева спорили, сколько минут нужно отваривать рис, мы позволили себе на время снять с лиц официальное выражение. В моем почтенном возрасте я, наверное, заслуживаю более занимательных разговоров, чем светская болтовня. Мама, думаю, чувствовала то же самое. Хотя мне тут же стало стыдно за свое недовольство: ведь я обожаю этих людей — где я смогу лучше провести время?
К тому времени, как рис сварился, мое светское выражение лица опять было на месте.
А они были счастливы. В тот день мы вместе с Олли водили Джуда на детскую площадку, пока Габи делала покупки. Олли уверенней обращался со своим сыном, был к нему намного внимательней, чем прежде. Я заметила, что Габи на этот раз не оставила моему брату миллиона указаний.
Сказала только: «Наверное, Пискуну хватит яйца всмятку на обед?» и оставила нас одних.
— Па-па! — сказал Джуд, — па-па!
— Джу-у-уд! — протянул Олли, — Джу-у-уд! — Услышав это, Джуд расхохотался. У этого ребенка странное чувство юмора.
— Я вижу, ты стал спокойнее, — заметила я.
— Да, — кивнул Олли, — вроде все налаживается.
И больше мы об этом не говорили.
Позже, когда Олли и Анжела купали Джуда, Габи, шинкуя овощи, рассказала мне кое-что. Мне было неудобно набивать рот орехами кешью, пока она трудится в поте лица, и я предложила — из вежливости, ясное дело:
— У тебя столько еще дел, Габи, может, помочь тебе что-нибудь приготовить?
Она тут же взвилась, как кошка при виде крысы:
— Ты шутишь, Ханна? Ты же готовишь отвратительно. А я это дело люблю. Я отдыхаю, когда стряпаю. Да и теперь я не чувствую себя такой загруженной, слава Богу. Олли… сейчас нашел неплохую работу, и это многое изменило. Он не так… уходит в себя. Может быть, потому, что Джуд подрос. Мы стали чаще разговаривать, больше ладим, дольше спим, у меня все в порядке с работой, у него тоже прогресс. Мне доктор Патель сказал, что у меня, видимо, была депрессия. Он объяснил, что это биологический процесс, он закончился сам по себе. Оказывается, этот процесс накладывается на изменения в жизни, когда начинаешь растить ребенка. Отсюда ощущение усталости и нерешенных проблем. Чувствуешь себя отрезанной от всего мира. Доктор сказал, что я страдала от перенапряжения нервной системы. Еще доктор Патель сказал, что мне не надо стараться достигнуть совершенства. В сущности, этот совет относится ко всем аспектам жизни. Он такой хороший врач, я послала ему открытку с благодарностью. Так что я стараюсь быть спокойней, не переутомляться. Олли помогает, и я, естественно, отношусь к нему намного лучше. Уже нет ощущения, что я мечусь как белка в колесе! Да, и еще я завела симпатичных подруг в этой группе с послеродовым синдромом. У них тоже дети возраста Джуда. Я стараюсь видеться с ними почаще, они для меня — лучшая поддержка. Состояние Клер хуже, чем у меня, она считает, что каждый вирус, обнаруженный у ее Себастьяна, — это рак. А я в таких случаях думаю, что это менингит. А Полли после родов стала невероятно медлительна, а ее малышка Октавия обожает «Телепузиков», но, тем не менее она такая смышленая девчушка, ей это увлечение не вредит. Полли мне объяснила, что ничего страшного не случится, если я не буду водить Джуда в зоопарк, или на ферму, или в оперу каждый день, он вполне переживет и без всего этого. Достаточно того, что мы пойдем с ним в магазин или просто побудем дома — это тоже прекрасно. Вчера я встречалась с очень милой няней, ее устраивает предложенное мной время. Мне еще надо проверить ее рекомендации. В последней говорится, что она покупала маленькой девочке кубики и книжки. На свои деньги. Ты не представляешь себе, какая это редкость. Не няня — чистый бриллиант. Мы с Олли вчера обедали в отличном итальянском ресторане, название вроде «Лолалилалилабла-бла». Анжела сидела с ребенком. Для нас так непривычно, что можно куда-то пойти вместе, не по очереди. Для меня было праздником сидеть напротив него за столиком. На столе была лилия, мы просто разговаривали, как раньше. И какая-то обаятельная женщина восхищалась моим платьем покроя «Хлоя». Я записалась в спортивную группу, при ней есть ясли, так что у меня будет немного времени для себя. И я, представь, сумела договориться с Мишелем на завтра: пойду в салон красоты, сделаю все процедуры за один раз. Кстати, у меня новая уборщица, она не вытаскивает мои тампоны из пачки и не раскладывает их, как на выставке, по мраморной чаше, которую я купила для ватных шариков; она не складывает аккуратно грязные вещи и не запихивает их назад в шкаф, и…
Черта с два у нее депрессивный синдром! Ничего у нее страшного нет, ну, может, легкий невроз! Я тоже достаю свои грязные шмотки из корзины с грязным бельем и тут же напяливаю на себя. Ей еще везло, что прежняя уборщица аккуратно складывала грязное белье и укладывала в шкаф!
— Габриелла, — сказала я, когда она, наконец, иссякла. — Ну, ты меня порадовала.
Я надеялась, что она проболтает весь остаток вечера, так что никто не спросит меня о Джеке.
— Итак, — начала Габи, как только я приступила к шоколадному торту, — как у вас с Джеком?
— Никак. О каком таком Джеке ты говоришь? — Все посмотрели на меня недоверчиво и неодобрительно, так что пришлось добавить: — Он разбирается со своими старыми трагедиями, родом из детства, а я в эти дела вмешиваться не хочу.
Все сидели с каменными лицами. И мне пришлось пересказать им печальную историю моего посещения свадьбы Джейсона.
— Ну, какой же Джейсон идиот! — воскликнула Габи, которая сегодня выпила лошадиную дозу красного вина. — Да Джек просто испугался. Потому что он тебя слишком любит!
О да. Это из оперы: «Я тебя так люблю, что скоро убью».
Даже Олли сказал:
— Почему бы тебе не позвонить ему?
А мама добавила:
— Почему бы тебе не написать ему?
— А тебе, почему бы не написать ему? — огрызнулась я. — Я достаточно за ним бегала, теперь его очередь. Больше унижаться я не намерена. Ну, теперь мне можно спокойно доесть мой торт?
Я считала, что единственное место, где я смогу расслабиться, это наш офис. Но и тут не вышло.
На следующий день вечером я уже стояла в дверях, когда Грег подозвал меня, помахав рукой с зажатой в ней ложкой каши. Я неохотно приблизилась к оружию метания овсянки.
— Ты все еще с Джеком?
— Нет, — рявкнула я. — До завтра!
— Идиотизм! — крикнул он мне вслед. Интересно, кого он считал идиотом — меня или Джека?
Я не сразу села в машину. Сначала пошла и купила себе кофе. Что-то в этом есть — пить кофе из пластикового стананчика с крышкой. За один фунт и семьдесят пять пенсов ты получаешь порцию кофеина и чувствуешь себя так, будто у тебя маленький праздник. Это придает тебе значимость. Когда я вижу, как люди несут стаканчик кофе, я думаю: вот повезло, это, наверное, важные и занятые господа! Боже, послушай только, что я говорю! Мне надо срочно завести хобби.
Я села в машину и стала пить кофе, глядя прямо перед собой. После четырех глотков у меня затряслись руки. Кофе мне требовался меньше всего, смысл был в его покупке. Я вздохнула, вылезла из машины и вылила кофе в ближайшую урну. Каждый раз, когда я совершаю подобный поступок, я увеличиваю суммарное накопление отходов моей жизнедеятельности на планете. За тридцать лет это уже целая гора: пластиковые бутылки, картонные упаковки, те скрипящие полистироловые стружки, которыми выстилают дно каждой картонной коробки. Тюбики от пенки для волос, банки от антистатика — неизбежный вред природе, если ты делаешь стрижку или носишь синтетику. Но ведь покупать кофе в пластиковом стакане, когда даже не собираешься его пить, — это уже хамство. Я — позор нации, признаю это.
Размышляя так, я неожиданно обнаружила под «дворником» на лобовом стекле конверт.
У меня в тот день была замедленная реакция. Я сидела и смотрела через это окно в течение двадцати минут. Это что, шантаж? Я без особого интереса разорвала конверт (все же любопытно узнать, в каких страшных преступлениях меня можно обвинить), из конверта выпал небольшой огрызок бумаги — фотография из глянцевого журнала. Одну минуточку, это ведь моя ванна. Ну, не моя, конечно. Просто снимок глянцевой белой ванны за семьсот фунтов, о которой я мечтала каждый раз, когда садилась в свою ужасную, облупленную посудину. Под фоткой почерком Джека было написано: «Боже, я такой кретин, могу я купить твое прощение?»
Я вытащила мобильник, набрала его номер и услышала за спиной:
— Алло?
— Вот зараза! — я обернулась. Джек стоял рядом с машиной.
— Я уже полчаса тут стою, жду тебя. Чем, ты говорила, ты зарабатываешь на жизнь?
Я резким движением отключила мобильник:
— Убирайся, проваливай, катись…
— Ого, — Джек сделал шаг назад. — Я, собственно…
— Я только цитирую последние слова, которые ты сказал мне после нашего визита на свадьбу.
— Постой, я…
— Так вот — нет, ты не можешь купить моего прощения. Взятка не компенсирует того, что ты думаешь обо мне. Ты должен возместить мой моральный ущерб сам, лично. Подкуп — это подмена.
— Нет, ты не права! Я позвонил твоей маме, чтобы узнать, чего ты хочешь больше всего на свете, а ты опять недовольна. Ты не понимаешь, ванна — это просто чтобы показать тебе, что…
— Ты хочешь сказать, что моя мама позвонила тебе.
— Нет, я ей сам позвонил.
— Да что ты! И ты уже заказал ванну? — Я тут же возненавидела себя, но из песни слова не выкинешь.
— Э-э-э, нуда, от Филиппа Старка.
— Неужели копию ванны Фила Старка из сети магазинов «Ванны морской звезды»? — Признаюсь, я довольно падка на подкуп.
— При чем тут сеть «Ванны морской звезды»? Нет, милая! Твои мечтания, надеюсь, не сводятся к приобретению копии шедевра!
— Ты хочешь сказать… — Он просто пошел и купил настоящее произведение этого дизайнера за семь тысяч фунтов. Идиот! Я слабо улыбнулась. — Это тебе мама сказала, что я хочу такую ванну?
— Да, — признался Джек. — Она точно ее описала. Написала по буквам мне имя дизайнера. И цену.
Да, эта дама с каждым днем становилась все нахальнее.
А я становилась все дешевле. Я боролась с совестью. И сказала с упрямым выражением лица:
— Видишь ли, Джек, тут есть одно обстоятельство. Ты инстинктивно не можешь мне доверять, и это проявилось на той свадьбе, когда тебя спровоцировали. Сейчас все с виду прекрасно, но ты это запланировал. Допустим, мы с тобой сойдемся снова. И все будет чудесно до той минуты, пока я не сделаю чего-то, что покажется тебе подозрительным, а это неизбежно случится, если ты считаешь меня главным подозреваемым. Ты ничего не можешь с собой поделать, таков уж ты есть. Я борюсь за нас обоих, Джек. Но и ты должен бороться за нас. Для этого мало отмочить пару шуток и выбросить кучу денег. Я веду себя честно в отношениях с людьми. Меня не купить. Боюсь, что ты этого еще не понял.
Он так и стоял с открытым ртом. Я хотела, чтобы он что-нибудь сказал, но он, видимо, был не в состоянии. Правду отрицать не мог.
Я положила в конверт фотографию ванны и вручила ему:
— Спасибо, конечно, задумано было неплохо.