Зачем нам любовь. Том 1

Глава 23

— А ну, иди сюда! Живо!

Я даже испугаться не успела, только почувствовала, как у меня на загривке сжимается жесткая ладонь и воротник больно врезается в горло. Не вдохнуть, не вырваться. Меня словно котенка зашвырнули в первый попавшийся кабинет, так что пролетела до самой середины и едва успела ухватиться за спинку стула, чтобы не упасть.

Позади зло громыхнула дверь, и Матвей, больше похожий на разъяренного йети, чем на человека, двинулся ко мне.

— С-с-с-су-у-ука, — процедил сквозь зубы с такой лютой ненавистью, что у меня за долю секунды заиндевели внутренности, — мерзкая, тупая, сука.

— Мэт, — я попятилась, — ты…ты чего?!

— Довольна, да? Нажаловалась своему ублюдку и ходишь счастливая?

Я вся съежилась изнутри.

Марат что-то сказал брату? Зачем?! Нельзя же! Ни в коем случае нельзя.

— Матвей, я не понимаю.

— Идиотку из себя не корчи! Не понимает она, — взорвался он, — обязательно было звиздеть о том, что у нас происходит?! Или так хотелось сопли по чужой жилетке размазать?

— Я ничего не мазала…

— Признавайся, бабок захотелось, да? Ради них все затеяла?

Он был не в себе. Так сильно не в себе, что я всерьез опасалась за свое здоровье. Сжатые, трясущиеся кулаки, бешеный взгляд, перекошенный от ненависти рот — рядом с таким человеком жутко находиться, а убежать — никакой возможности, потому что он стоял на пути к вожделенной двери.

— Матвей, успокойся, пожалуйста. Я не знаю, что у вас произошло…

— Не знаешь, что произошло?! Твой ублюдок выставил меня полным ничтожеством перед всей Ремизовской шайкой!

О, боже… Марат, зачем?

Что у них там произошло?

— Он не хотел.

— Не хоте-е-ел? — протянул Мэт, — да ты что? У них рожи чуть от удовольствия не треснули, пока они меня в дерьмо носом макали. Они мне всю репутацию засрали! А знаешь, чего стоит репутация в деловых кругах?! Это главное, твою мать! Это то, над чем я бьюсь в последний год, а какая-то тупая овца все слила в унитаз.

Брат порывисто шагнул ко мне, а я отпрянула, выставив перед собой несчастный стул, как будто он мог меня защитить.

— Матвей, хватит. Ты перегибаешь!

— Не тебе меня учить, как и куда гнуть, дорогая моя сестра. — его рот исказила некрасивая улыбка, больше похожая на звериный оскал, — сегодня же скажешь своему утырку, что отказываешься от денег в мою пользу.

Я никак не могла понять о каких деньгах речь. О моей несчастной зарплате? Так я и без этого отдаю ему почти все.

Чего еще он от меня хочет?

— А если не сделаешь, то конец твоей мамаше. Поняла?! И не думай, что Ремизовские псы ее спасут. Как бы не так! Я ей такое устрою…я им всем такое устрою…И в этом будешь виновата ты. Поняла? А знаешь, почему?

— Потому что вокруг ябед все мрут, — просипела я, снова погружаясь в свой кошмар.

— О чем ты вообще думала? — он аж плевался от ярости, — Сама зассала отпор дать, побежала прятаться за его спину?

— Почему бы и не спрятаться, если я ее муж? — от звука голоса вздрогнула и я, и Матвей.

— Марат…— прошептала я, отчаянно мотая головой, — не надо.

— Послушай жёнушку, иначе…

Он не договорил.

Ремизов ударил. Наотмашь по морде, а брат отлетел как деревянный солдатик, на ходу цепляясь за тот стул, которым я прикрывалась, и утаскивая его за собой.

А я, вне себя от страха, подлетела к мужу и что есть мочи уперлась в тяжело вздымающуюся грудь.

— Марат, не надо, остановись.

Он перевел на меня почерневший взгляд:

— С тобой все в порядке?

— Д…да… Мы просто говорили.

— Ты мне лицо разбил, — Матвей сплевывал кровь прямо на светлый пол, и прижимал ладонь к лицу.

— Я тебя предупреждал, что будет если посмеешь к ней сунуться.

Чувствуя, как муж подобрался, я еще сильнее уперлась ему в грудь:

— Не надо, Марат! Пожалуйста. Пусть уходит!

— Я-то уйду, но вы у меня еще попляшете, — с этими словами брат бросился к дверям и был таков, а перекинулась на Марата:

— Зачем ты это сделал? Что ты натворил?!

— Есь, послушай…

— Он доберется до матери, как ты не понимаешь? Он погубит ее, Маа-а-арат, — простонала я, прижимая ладонь к груди, в тщетной попытке унять боль, — возможно уже сейчас кто-то входит в ее палату…

От этих мыслей меня чуть не вывернуло.

Пожалуйста, не надо. Пожалуйста.

***

— Есь, он обманывал тебя, — хрипло сказал Марат, сжимая мои плечи, — все, что он говорил, было ложью. Каждое его слово. Завещание, по которому все переходило к Матвею — фальшивка. Мы нашли того, кто помог ему это провернуть, и настоящее завещание тоже нашли.

— Я не понимаю, при чем тут завещание? Какое завещание? — меня трясло так, что зуб на зуб не попадал.

— Половина всего и так принадлежало твоей матери, как совместно нажитое. А остальное делилось на четыре равных части. Ей, двум детям и на благотворительность. Так что Матвею доставалась одна восьмая от всего. Тебе тоже должна была достаться одна восьмая, а остальное — твоей матери. Ваш отец был уверен, что она будет делить, по справедливости, и никого не обидит.

Мне стало тяжело дышать. Удавка на шее стягивалась все сильнее и сильнее, вынуждая бороться за каждый глоток воздуха.

Жуткая мысль пробивалась сквозь кровавую пелену паники.

Обман? Все это обман?!

Дело не в деньгах, не в том, что я оказалась на старенькой квартирке без средств к существованию, а в страхе. В том самом страхе, который неотступно следовал за мной попятам каждый день с момента аварии. Страх сделать что-то не так, страх спровоцировать Матвея и навредить матери, страх, что он по моей вине откажется ее лечить и вышвырнет на улицу, как безродную дворняжку.

Ночами скулила от этого страха, прижимая к груди подушку и не смыкая глаз, потому что только так можно было избежать жутких сновидений. Превратилась в измученную, покорную тень, не смеющую и слова пикнуть против воли брата.

— Он не мог с этим смириться. Поэтому сделал то, что сделал. И по какой-то причине слепо уверовал в свою безнаказанность. Может это отбитость или слабоумие. Не знаю.

Зато я знала.

Все дело во мне.

Матвей был просто уверен, что у него самая никчемная сестра на свете. Что ей никогда в жизни не хватит ни мозгов, ни смелости во всем разобраться. Что ее, как всегда, можно запугать, прогнуть под свои нужды, что с детства вдалбливаемое «рядом с ябедами все мрут» будет и дальше безотказно работать.

Оно и работало!

Если бы Марат тогда не взял в руки мой телефон, я бы никогда и никому не призналась в происходящем! Я бы терпела это до скончания веков, уверенная, что выхода нет, что никто не в состоянии спасти нас из этой паутины.

Я бы терпела! Подыхала, выла ночами, но терпела, не допуская мысли, что можно что-то изменить.

По следам уже бежали неконтролируемые слезы, а Марат продолжал добивать:

— Он лечил ее за ее же счет, а не за свои деньги. А его угрозы навредить ей, отстранить от лечения — это способ держать тебя на коротком поводке. Фактически, Матвей — последний, кому была нужна ее смерть, потому что тогда бы снова началась возня с завещаниями и мог обнаружиться подлог. И ты бы стала наследницей практически всего. Все его россказни не стоили и выеденного яйца.

Как же чудовищно цинично.

И без того пугающий образ брата трансформировался в оскаленную пасть смеющейся гиены.

Как же ему весело было все это время. Как же он кайфовал, дергая за веревочки и вынуждая меня на пустом месте преклоняться перед ним. Как наслаждался украденной властью.

Меня затрясло еще сильнее.

— Сень, все закончилось. Он больше не тронет ни тебя, ни мать.

Я замотала головой, отказываясь принимать услышанное.

В груди расползался дикий жар. Боль, настолько невыносимая, что хотелось стечь по стене на пол, свернуться в клубочек и, обняв себя, выть.

— Есь, — муж встряхнул меня, так клацнули зубы, — ты слышишь меня? Все закончилось. Твоя мать в безопасности, к ней никто не сунется. Ты тоже с этого момента будешь под охраной, а Матвею придется отвечать перед законом за фальсификацию.

Вожделенное облегчение не приходило.

Вроде все, можно выдыхать, но вместо это меня наоборот накрыло.

Со всех сторон подступила удушающая темнота, железными крюками затаскивая меня все глубже и глубже в свое омерзительное нутро.

Воздух окончательно перестал поступать и, сколько бы я ни силилась, пытаясь сделать вдох, внутрь ничего не попадало. Легкие горели, словно в них плеснули кислоты. Пульс разогнался настолько, что я была уверена — не выдержу, что это моя последняя паническая атака, после которой уже ничего не будет.

И снова Марат стал единственным якорем, удерживающим меня отпадения:

— Еська, давай, дыши, — повторял он, растирая мои ледяные руки, — Я с тобой. И никому тебя не отдам. Дыши.

Я опять оказалась у него на руках. Скрюченными пальцами, цеплялась за рубашку, наверное, царапая через нее кожу. Но ничего не могла сделать. Если отпущу — умру.

— Ты в безопасности. Мама твоя в безопасности. Все закончилось.

Кажется, его самого трясло. Голос то и дело срывался. Он прижал меня к себе, зарывшись пальцами в волосы и качал, как маленького ребенка.

— Все, Есь. Все. Тсссс. Больше ничего не бойся.

А потом я почувствовала, как в попытке утешить к виску прикасаются горячие губы. И сама не понимая, что делаю, потянулась за поцелуем.

***

Не знаю, чем объяснить это безумие, но мне отчаянно захотелось ощутить его тепло. Казалось, что я просто умру без него. Растворюсь в этом болоте, потеряв саму себя.

Плевать, что любит другую. Плевать, что я для него всего лишь прикрытие, фиговый листик на причинном месте, заплатка со сроком годности. Пусть. Мне все равно.

Когда наши губы столкнулись, Марат замер, будто его парализовало.

Я чувствовала, как гудит сильное тело, как в груди неистово бьется мужское сердце.

Сейчас оттолкнет! Скажет, что я дурочка, принявшая банальную вежливость и желание утешить за что-то большее.

Но кто сказал, что дурочкам не нужно хоть немного тепла и счастья?

Пусть всего несколько секунд. Пусть потом станет еще хуже. Путь…

Из-за моих слез, вкус поцелуя был соленый.

Да и не поцелуй это. Скорее просто прикосновение. Легкое, едва уловимое, полное щемящей нежности, тоски, и готовности принять любые последствия.

Да. Я дурочка. И с этим уже ничего не сделать.

В какой-то момент, Марат надсадно выдохнул и поцеловал в ответ.

Так же аккуратно, как будто пробовал, сомневался.

А у меня внутри закипели и оплавились ошметки измученного сердца. Волна мучительно колючих мурашек прошлась снизу вверх, поднимая волоски на руках. На ногах поджались пальчики…

Если это сон, то я не хочу просыпаться. Пусть это длиться вечно. Вот так сидеть у него на руках, в кольце крепких рук, чувствовать дыхание на своей коже.

И все же сквозь розовую пелену пробивалась горькая реальность.

Он не мой.

Он любит другую.

Он просто меня пожалел.

К соли примешалась горечь неправильности.

Зря я это сделала. Так нельзя.

Рвано втянув воздух, я отстранилась:

— Прости.

Его взгляд, внимательный, пронизывающий насквозь скользил по моему лицу.

— За что извиняешься?

За слабость. За то, что не смогла удержать чувства под контролем. За то, что полюбила.

— За вот это вот все, — неопределенно дернула плечом, — Я просто… это стресс. Обещаю, такого больше не повторится…

Я не договорила, потому что Ремизов рывком притянул меня к себе, впиваясь в губы совсем другим поцелуем — жестким, требовательным. Таким, что голова кругом, и все остальные мысли словно ветром сдуло.

Да и к черту эти мысли.

Я подалась навстречу, жадно отвечая на этот неправильный, но столько желанный поцелуй.

В этот момент для меня не существовало ни правил приличия, ни голоса совести, ни стеснения. Был только Ремизов и моя отчаянная потребность в нем.

Я хочу быть с ним, даже если потом мы оба пожалеем и поймем, что это лишнее. Даже если от стыда я не смогу смотреть ему в глаза. Даже если…

— Вы что тут устроили?

Твою мать…

Кажется смотреть в глаза я теперь не смогу и своему начальнику.

Седов стоял на пороге и, сложив руки на груди, небрежно подпирал плечом косяк.

Какой позор. Позорище.

— Обеденный перерыв. Делаем, что хотим, — невозмутимо ответил муж, не отводя от меня обжигающего взгляда.

Кажется, его вообще ничего не смущало, в отличие от покрасневшей меня, готовой провалиться сквозь землю.

Седов демонстративно отогнул рукав и посмотрел на часы:

— Дверь хотя бы прикрыли.

— Не до этого было.

— Ну-ну, — как-то слишком многозначительно хмыкнул Роман, — Ну-ну.

И ушел.

А я аккуратно сползла с колен у мужа, едва справляясь со своими ватными, пластилиновыми конечностями.

Голова шла кругом и отчаянно не хватало воздуха, а глупое тело, рвалось обратно в кольцо надежных рук:

— У него полно камер по офисам, — я прошлась подрагивающими пальцами по растрепавшимся волосам, — так что лучше не надо.

— Ты права, — Марат легко оттолкнулся от стола, — не надо.

От этих слов болезненно кольнуло в груди, но не успела я подумать о том, что он жалеет, как Марат взял меня за руку и повел из кабинета.

— Куда мы идем?

— Туда, где нет камер?

— Марат…

— Молчи. Просто молчи.

И я молчала. Всю дорогу до дома, потому что именно туда меня вез Ремизов, вдавив педаль газа в пол. Не могла шевелиться, не могла дышать.

А дальше все как в тумане. Шаг через порог и провал. Бездна, в которую я сорвалась с превеликим удовольствием и позабыв обо всем на свете.

Притяжение. Сильные руки на моем теле. Глаза в глаза. Одно дыханье на двоих. Шорох одежды, нетерпеливо сброшенной на пол. Сладкая дрожь предвкушенья. Холодная поверхность стола. Почти болезненное, непреодолимое желание. Пламя, сжигающее сплетенные тела. Все чувства обострены до предела, словно в первый раз.

Развязка. Острая, сокрушительная, на грани боли. Тихий крик, заглушенный чужими губами. Минутное затишье, попытка отдышаться и успокоить стремительно скачущее сердце, уткнувшись носом в мужское плечо.

А потом тихое, но уверенное:

— Я хочу быть с тобой.

***

Безумие было таким сладким, таким пленительным и невероятным, что я не могла поверить.

— Есь, ты где?

Хороший вопрос.

Может, сон? Красивый такой сон, реалистичный до дрожи и дурманящий.

Или, может, на фоне стресса кукуха на бок съехала, и вижу то, чего нет и быть не может? А на самом деле сижу где-нибудь в офисе, бездумно уставившись в потухший от бездействия экран и пускаю клюну на клавиатуру.

Любой из этих вариантов казался более реальным, чем то, что Марат со мной. Здесь и сейчас. Держит в кольце крепких рук, прижимая к груди.

Точно с кукухой беда… протекла фляжечка.

— Сень?

— Я задумалась, — свой собственный голос показался незнакомым и неправильным, как и все остальное.

— О нас?

— О нас.

Его взгляд, темный и пытливый, скользил по моему лицу. Настолько осязаемый и плотный, что я чувствовала его кожей.

— И что придумала?

— Ничего хорошего, — честно призналась я.

— Ну, давай, делись, — улыбнулся муж, но улыбка вышла напряженной. Он будто сам балансировал на острие ножа, опасаясь сделать неверный шаг, — что ты там надумала.

— Ты меня пожалел, — выпалила первое что пришло в голову, и тут же поняла, что это именно то, чего я больше всего боялась.

Того, что я настолько убого выгляжу в его глазах, что только обнять и плакать.

Из разряда: ну иди, хоть поцелую, бедолажка.

Любовь из жалости хуже безразличия.

— Я не настолько жалостлив, — улыбнулся Марат, — кошечку могу пожалеть, собачку, а жену — нет.

— Марат! Мне сейчас не до шуток, — простонала я, — ты не представляешь, какие теории заговоров сейчас строят тараканы в моей голове!

— Есть у меня одно средство от тараканов…

— Марат!

Протест оборвался. Да и как протестовать, если тебя снова целуют, забирая весь кислород. Я как шальная, цеплялась за его плечи, потому что знала, стоит отпустить и все. Рухну и уже не смогу подняться!

Когда он выпустил мои губы из плена, я прижалась своим лбом к его, и едва справляясь с дыханием, просипела:

— У тебя Альбина.

Он замешкал, как будто не знал, что говорить, и сердце снова болезненно дернулось.

Она его вечная любовь, его одержимость, его мечта. А я кто?

— Я с ней расстался. Сегодня после совещания у отца. Из-за того, что разговаривал с ней, пришлось задержаться, поэтому Матвей добрался до тебя первым. Его попросили на выход из фирмы, все деловые связи оборваны…

— Погоди… погоди… — прошептала я, — что значит расстался?

Да, я приземленная. Меня сейчас мало волновал бизнес, деловые связи, контракты и прочие наверняка очень важные вещи.

— То и значит, Есь. Расстался.

— Но почему? Вы поругались?

— Мы не ругались, не скандалили. Просто мы…закончились.

— И Альбина согласилась с этим? Согласилась с окончанием?

Он едва заметно сморщил нос:

— Она была расстроена, но приняла мое решение. Расставание назревало давно, просто мы отказывались это видеть.

— А теперь вдруг увидели? С чего бы это?

— С того, что теперь у меня появилась ты, — невесомым прикосновением он убрал прядь волос, упавшую мне на лицо.

А я смотрела на него, как завороженная.

Это точно не сон? Не игра? Не жестокий розыгрыш?

Это точно Марат, а не его коварный брат-близнец, который решил меня уничтожить таким чудовищным способом?

— Я…я не понимаю… ты же уходил к ней. Выбирал ее. Отдыхать с ней ездил, — видя, как он хочет что-то возразить, я поспешно продолжила, — я не дура, Марат. Знаю, что в командировку ты улетал с Альбиной. Ты не думай, это не претензия. Между нами все по договору…просто силюсь понять.

— Плевать на договор, — он снова притянул меня к себе, обнял, прижавшись подбородном к макушке, — я и сам ни черта не понимаю. Просто знаю, что хочу быть с тобой. Думаю о тебе, домой хочу к тебе, утром бежать по туману хочу с тобой.

Это не признание в любви. Это что-то надрывное, острое, выбивающее почву из под ног, и настолько созвучное с моим собственным состоянием, что внутренности стягивало в тугой узел

— И она тебя отпустила? Альбина? Просто смирилась с твоим решением и сказала — иди.

— Да. Мы с ней поговорили, пожелали друг другу удачи, и тихо-мирно расстались.

Вспоминая ту стерву, которая меня настигла в лифте и не верила, что она согласилась на «тихо-мирно», но сколько я не всматривалась в глаза Марату, подвоха так и не увидела.

Он был совершенно уверен в своих словах, и мне не оставалось ничего иного кроме как тоже в них поверить.

Поэтому я отбросила все сомнения и снова потянулась за поцелуем.

Если это сон, или сказка, то я хочу полностью в них раствориться.

Конец первой части