Зачем нам любовь. Том 1

Глава 6

В офисе пришлось отрабатывать положенные две недели. Это было неплохое место и люди неплохие, так что подвести их внезапным уходом я не могла.

Марат к моему желанию сделать все достойно отнесся с пониманием:

— Не переживай, тебя дождутся на новом месте.

Почему-то я действительно не переживала. Узел, вечно пульсирующий в груди, куда-то исчез, и мои тревоги, которые порой утомляли сильнее, чем все работы вместе взятые, незаметно сошли на нет.

Я понятия не имела, как ему это удавалось. Как за наше короткое знакомство Ремизов умудрился оказаться так близко? Заполнить своим присутствием и своей заботой все вокруг? Не грубо, не напором, а как-то естественно и незаметно перекраивая мой мир.

Или это я сама, как бездомная голодная кошка, которую пинали на улице, потянулась к первому, кто проявил доброту?

У меня не было ответа на этот вопрос. И если честно, не очень-то хотелось забывать себе голову философскими размышлениями, потому что они неизбежно приводили к звенящей, кристально четкой мысли, что все это ненадолго.

Приходилось напоминать себе, что я решила жить здесь и сейчас, получать удовольствие от того, что имела на данный момент времени и не пытаться заглянуть в то, что будет через год. Незачем.

У матери дела шли без изменений. Я созванивалась с врачом каждую неделю, он рассказывал мне о ее состоянии, присылал результаты анализов и назначения. Улучшений не наблюдалась несмотря на то, что клиника была одной из лучших. Однако и ухудшений тоже не было, по той же самой причине.

Все ровно. Но я не оставляла надежды, что когда-нибудь врач позвонит мне и сообщит радостную новость о том, что мать пошла на поправку.

Спустя пару недель после свадьбы, объявился Матвей.

Он позвонил мне незадолго до обеденного перерыва и потребовал встретиться.

— У меня планы, — начала было я, но он и слушать не стал:

— Отменяй. Я приеду к часу. — приказал и повесил трубку.

Не ожидая от встречи ничего хорошего, я с тяжелым сердцем отправилась в кафе, расположенное через дорогу от моего места работы.

Матвей уже был там и, не дожидаясь моего появления, плотно обедал. Заказал суп, здоровенный шматок мяса с гарниром, хлебную тарелку, кофе, десерт.

Конечно, все себе.

Не то, чтобы я нуждалась в том, чтобы меня покормили. Нет, конечно. Просто не хватало банального братского внимания, вопроса «чего тебе взять?».

Хотя, о чем это я вообще? Где Матвей и где внимание. Даже если бы я пришла совершенно голодная, он бы так же сидел напротив меня и смачно жевал, наплевав на мое неудобство.

Я уже давным-давно привыкла к этому. Еще в детстве, когда он запросто забирал все самое вкусное, купленное нам родителями. Еще и запугивал:

— Вокруг ябед все мрут, — нашептывал он с ядовитой улыбкой.

Например, мог внезапно помереть совершенно здоровый попугайчик, после того я пожаловалась на то, что Мет сломал кукле ногу. А потом, внезапно исчезнуть любимый дворовый кот, радостно мурлыкавший, когда я чесала его за ухом.

После этого маленькая девочка по неволе начала верить в страшные поговорки. А уж когда дошло до жуткого «Один раз пожаловалась – минус десять лет жизни у матери», мне и вовсе язык как отрезало. Я до одури боялась навредить.

Будучи мелкой и бестолковой, я верила ему. Молчала обо всех наших разногласиях, обо всем его свинстве и некрасивых поступках в мой адрес, потому что боялась: вдруг пожалуюсь и что-то плохое случится.

Так глупо…

Но в детстве это казалось страшным. Я не думала о том, что это манипуляции. Я и слова-то такого тогда не знала. Просто верила и держала язык за зубами.

Время шло, дети выросли, манипуляции стали жестче и злее.

И, к сожалению, мне не хватило сил прекратить все это, вырваться из-под контроля дорогого брата. Он все так же держал меня на привязи, потому что привычка молчать, чтобы никому не навредить, въелась мне на подкорку.

Даже сейчас, выйдя замуж за Ремизова, я чувствовала себя на крючке. Потому что «Вокруг ябед все мрут».

Жестом подозвав официантку, я заказала зеленый чай и безе.

Матвей только усмехнулся и продолжил сосредоточенно хлебать густой борщ.

Время шло, мы молчали, и единственное чего мне хотелось – чтобы побыстрее закончилось это безмолвное представление, сакрального смысла которого мне все равно не понять

— Слышал, ты ушла из продуктового? — наконец, поинтересовался он в перерывах между глотками кофе.

Держу пари, об этом ему доложили в тот же день.

— Ушла, — покорно согласилась я.

— Зря. Твое место было. Просто сто процентное попадание в яблочко.

Я не смогла удержаться от иронии:

— Раньше ты говорил, что для меня самое «яблочко» это драить полы где-нибудь в доме престарелых.

— Точно, — он щелкнул пальцами, — забыл.

Его показная веселость меня давно уже не обманывала. За улыбкой скрывались ядовитые клыки, и я с содроганием ждала, когда он пустит их в ход.

— Со второй работы тоже собралась уходить?

— Отрабатываю последние дни.

— И что дальше? Собралась сидеть на шее у мужа?

— Работать буду.

— Где? — хищный взгляд тут же впился в меня.

***

— А разве тебе еще не доложили?

Судя по тому, как раздраженно дернулась его щека – не доложили. Брат понятия не имел, куда я собралась устраиваться, и сам факт того, что это было ему не подконтрольно выводил его из себя.

— Решила поиграть в угадайку?

— Нет. Я просто пытаюсь понять, откуда такой интерес к моей работе? Тебе же всегда было плевать с высокой колокольни на то, где я, что со мной и чем занимаюсь.

Брат прошелся по мне тяжелым, ничего не выражающим взглядом и сказал:

— Ты права. Плевать. Просто хотел убедиться, что ты не попытаешься соскочить и будешь исправно платить долги.

Ну естественно. Куда же без долгов. Еще один способ контролировать мою жизнь и манипулировать ею.

Сволочь.

— Ну-ну, сестренка. Не надо бросаться такими взглядами, а то я подумаю, что ты мне не рада, и расстроюсь. И мало ли к чему это может привести. Ты слышала об эффекте бабочки? Вот представь, кто-то расстроился, и от этого где-то далеко дрогнула рука у работника одного медицинского учреждения. Или вдруг прибор жизнеобеспечения сломался. Или что-то еще…

Я верила ему. Верила этому сукину сыну. Он никогда не любил мою мать, считал ее хищницей, прибравшей к рукам его отца, хотя на самом деле это не так. Родители любили друг друга, ценили, уважали, только Матвей отказывался это принимать. Он считал, что, женившись второй раз, отец предал память его матери. Променял ее на какую-то левую бабу – это его слова, не мои.

И ему ничего не стоило отдать жестокий приказ. Запустить случайного человека со смертоносным шприцом в палату к беспомощной матери, отключить ее от систем. И все. И ничего потом не докажешь, и концов не найдешь.

— Не переживай. С долгами я разберусь. Сама, — произнесла с нажимом, подчеркивая, что муж не в курсе моих дел, и что не собираюсь ему жаловаться.

Почему? Правильно. Потому что вокруг ябед все мрут. Сошло бы за девиз какого-нибудь великого рода в эпичной саге.

— Так, где ты будешь работать? — снова спросил он.

— Еще точно не решила. Марат предложил мне на выбор несколько хороших мест.

— Надо же какой молодец, — брезгливо выплюнул Матвей, — просто золотой мужик. Спаситель хрупких дев.

Это уж точно. Золотой. Особенно по сравнению с самим Матвеем.

Я сделала вид, что не услышала злого сарказма и миролюбиво произнесла:

— Зарплата будет хорошая. Так что долги погашу быстрее.

Ему было по хрен на долги. Это просто крючок, с которого он не собирался меня отпускать. Просто рычаг, которым можно на меня воздействовать.

— Я смотрю ты спелась со своим муженьком. И как вам живется?

Я напряглась.

Это опасная тема, скользкая. И я бы не хотела вообще ее обсуждать, особенно с Матвеем, но судя по внимательному прищуру, брата этот вопрос крайне интересовал.

— Привыкаем друг к другу, — я постаралась сказать это как можно более нейтральным тоном, — притираемся.

— Надеюсь ты не ведешь себя как дремучая девственница из тайги? Не хватало еще опозориться из-за тебя.

— Нормально я себя веду. Адекватно обстоятельствам. Ты отдал меня фактически за незнакомца, так что как могу, так адаптируюсь.

— Ну давай-давай, адаптируйся, — усмехнулся он, — не затягивай.

Это усмешка мне не понравилась. Было в ней что-то такое гадкое и в то же время предвкушающее, словно брат задумал очередную гадость.

— Зачем ты позвал меня сюда? — спросила я, внезапно осевшим голосом.

Цель этого «свидания» до сих пор была не ясна, но вряд ли можно было рассчитывать на что-то хорошее, особенно после таких усмешек.

— Хотел поговорить насчет твоей семейной жизни.

Так и хотелось заорать: оставь в покое мою семейную жизнь! Займись своей! Дай мне нормально дышать.

Но я ничего не сказала. Просто смотрела на брата, ожидая продолжения и с каждым мгновением все больше убеждаясь, что приятного ждать не стоит.

И не ошиблась. Потому что, дожевав кусок пирожного, Матвей как ни в чем не бывало сказал:

— Тебе надо забеременеть. И чем скорее, тем лучше.

Меня аж подавилась от неожиданности:

— Мет, ты о чем вообще? Мы едва знакомы, только начали жить вместе. Какая беременность?

— Самая что ни на есть обычная, и желательно мальчиком. Сама понимаешь, первый внук в семье Ремизовых – это круто. И его должна родить именно ты, пока никто из старших братьев твоего муженька не посуетился, и не спутал мне все планы.

Больной придурок.

— Тебе не кажется, это уже переходит все границы? — голос звенел от негодования, — Я не собираюсь беременеть по твоему заказу. Не знаю за кого ты меня держишь, за племенную суку, или еще за кого. Но нет.

— Сука и есть, — жестко сказал он, — и назначение у тебя только одно. Делать то, что я скажу.

Меня затрясло.

— Матвей!

— И на твоем месте, я бы постарался выполнить эту задачу побыстрее. А то вдруг твоя драгоценная маменька не доживет до внуков? По твоей вине.

***

Это просто бред какой-то. Лютая и бессмысленная бредятина, которая вообще никогда не должна была звучать вслух.

И тем не менее она прозвучала. Упала камнем рядом со мной, и ее эхо до сих пор звенело у меня в ушах.

— Ты собираешься угрозами заставить меня забеременеть?

— Не собираюсь, а планирую, — совершенно ровно ответил он.

— Это шантаж!

Я дура! Трижды…нет десятикратная дура! Знала, что же ничем хорошим внезапная встреча с братом не может закончится! Надо было включить диктофон, привести с собой тайных свидетелей. Да блин, что угодно надо было сделать, чтобы обезопасить себя, потому что это ни в какие ворота уже не лезло.

— Это бизнес-план, — брат равнодушно смотрел на меня поверх кружки.

Ему по фигу было и на мое возмущение, и на все остальное. В его глазах я просто была не слишком ликвидным активом, который нужно было реализовать.

— А почему ты не строишь бизнес-планы, которые будут работать не за мой счет? Женись на какой-нибудь принцессе, заделай ей ребенка и наслаждайся. Почему ты всегда лезешь в мою жизнь и пытаешь перекроить ее под свои планы?

— Вы же с мамашей перекроили мою? Так что я в своем праве.

Это просто невероятно.

— О чем ты, Матвей?! Никто ничего не кроил. Родители любили друг друга, ты прекрасно знаешь это! У нас была нормальная семья! Обычная. Да, так случается, что первый брак заканчивается по трагическим причинам, и спустя время люди начинают заново. Встречают другого человека. Так бывает! Или ты хотел, чтобы твой отец всю отставшую жизнь провел один?

— Отличный вариант.

— И это говорит человек, который меняет девушек как перчатки?

— Я разве что-то говорил о целибате? Пускай бы тоже менял, я не против, ему же новую жену приспичило. Еще и тебя завели.

— Это слова обиженного мальчика, Матвей. Детский разговор.

Его губы растянутый в циничной ухмылке:

— Раз ты такая взрослая, то возвращаемся к серьезным вещам. Ты забеременеешь от Ремизова в ближайшее время и родишь.

— И что дальше, Мет? Что? Будешь приходить и нянчится с племянником? Зачем тебе все это?

— Затем, что старик Ремизов…не отец твоего сосунка, а дед – еще жив. И у него в заявлении есть пункт, что львиная часть его имущества перейдет первому правнуку.

— Отлично. Только при чем тут ты? Даже если мы с Маратом заведем ребенка, ты к нему не будешь иметь никакого отношения.

Снова улыбка, от которой мороз по коже:

— Я просто пекусь о благосостоянии своего будущего любимого племянника.

Мы оба прекрасно знали, что ему глубоко плевать на благосостояние кого бы то ни было еще кроме самого себя. И если он озадачился этой беременностью, то значит был план, как все вывернуть в свою пользу.

— Откуда ты вообще знаешь о чем написано в завещании Ремизова? Для всех них – ты посторонний. Всего лишь брат жены младшего сына. Вряд ли кто-то захотел обсудить с тобой столь личные подробности.

Темные глаза брата предупреждающе блеснули.

— Следи за словами, Есения.

— Что я сказала не так? Ты для них – просто человек со стороны.

…Которому они дали год на то, чтобы проявить себя. И если Матвей ничего не добьется, то Ремизовы с чистой совестью распрощаются с ним, и будут считать, что договоренности с нашим отцом закрыты.

Почему-то эта мысль грела. Я, наверное, хреновая сестра, но во мне не было веры в брата. Он был слишком занят какими-то нелепыми кознями и сомнительными бизнес-планами, вместо того чтобы в полную силу выкладываться на работе. Ремизовы не станут терпеть глупых игр, осталось только дождаться, когда они поправят корону на голове у Матвея и отправят его в свободное плавание.

— Что за злорадное выражение лица, сестренка? — подозрительно спросил он, — у тебя есть что сказать?

Черт…Надо научиться следить за своими эмоциями. Меня слишком легко прочитать.

— Это не злорадство, Матвей. Это недоумение. Ты так и не ответил, откуда тебе известно про завещание.

Он неспешно промакнул рот салфеткой, скомкал ее и бросил в тарелку:

— Мои источники тебя не касаются. Задачу я тебе обозначил, так что вперед. В твоих же интересах разобраться с этим быстрее. За обед заплатишь, — поднялся из-за стола и как ни в чем не бывало ушел.

А я осталась с горой пустой посуды и диким разладом внутри.

***

Из кафе я выходила в состоянии легкого смятения. Хотя нет, вру. Если сказать культурно и без мата, то выходила я в крайнем шоке.

Как он узнал про завещание постороннего человека? Кто он такой, чтобы быть в курсе таких подробностей чужой семьи?

Уверена, никто из них ничего ему не говорил, потому что в круг доверенных лиц мой брат не входил. То, что Ремизов выполнял договоренности, заключенные при жизни отца, не давало Матвею никаких особых прав и привилегий. Он как был для них никем, парнем со стороны, так и остался. И уж точно никто не стал бы посвящать его в права наследования.

Значит, как-то сам узнал. По каким-то своим каналам, о которых я не имела ни малейшего понятия. Как-то в обход самих Ремизовых, закона о неразглашении персональных данных, и норм этики.

Откуда у Матвея вообще берутся такие идеи? Что это за ересь такая – заставить сестру рожать, потому что у какого-то древнего деда в завещании есть упоминание первого внука.

Ну, родила бы я, и что дальше? Он пришел бы к Ремизовым, заявил, что это его племянник и…и что?! Ну вот что дальше? Потребовал бы свою долю? Заявил бы о каких-то правах? Они бы только у виска покрутили и отправили его в далекие дали с такими претензиями.

И тем не менее было неспокойно.

То, что я не видела смысла и пользы для Матвея в этой дурацкой ситуации, не означало, что их нет. Он умный и хитрый, и не будет заниматься тем, что не принесет ему выгоды. Значит, что-то было. Что-то, что он уж просчитал, оценил и пришел к выводу, что оно ему по зубам.

Что именно? Мне этого не понять, и вряд ли он сам станет делиться своими планами с нелюбимой сестрой, единственное назначение которой – это заткнуться и делать то, что прикажут.

А может, плюнуть на все, и поделиться проблемами с Маратом? Рассказать о том, как брат шантажирует меня, как угрожает матери, вынуждая прогибаться под его нелепые требования. Про наследство рассказать и про то, что от меня требуют срочной беременности.

Уверена, Марат придет в ярость от того, что какой-то левый хрен считает себя в праве решать, когда и кто должен заводить детей. После таких новостей брату можно будет только посочувствовать.

Мысль была соблазнительной. Настолько соблазнительной, что я всерьез задумалась о том, чтобы подойти к мужу и серьезно обо всем поговорить. Надо только собраться духом и переступить ту установку, которую Матвей с детства мне вбивал. Просто пересилить себя и все.

Я справлюсь. Это же не просто так, а ради будущего, ради матери. Справлюсь.

Весь оставшийся рабочий день прошел как в тумане. Я сидела над открытым документом, водила взглядом по одному и тому же абзацу и не понимала ни слова. Все мысли крутились вокруг Марата и предстоящего разговора. Как начать, что рассказать…

Хотя понятно, что – все от и до, чтобы у Ремизова была полная картина наших чутких и возвышенных семейных взаимоотношений

В общем, домой я шла преисполненная решимости наконец разрубить этот гордиев узел. От волнения немного потряхивало, и в тоже время я испытывала непередаваемый душевный подъем. Да, может, это слабость, но мне хотелось поделиться своими проблемами, хотелось, чтобы меня Марат спас меня. Он мог это. Я знаю.

Уже подходя к дому, я почувствовала, как в сумке дрожит телефон. Достала его и чуть не выронила на асфальт.

Альберт Семенович — лечащий врач моей матери. Он никогда не звонил просто так.

Чувствуя, как немеют пальцы, я поднесла телефон к уху:

— Слушаю.

— Есения Сергеевна, здравствуйте. У меня не очень хорошие новости.

Теперь онемели не только пальцы, но все тело, а он продолжал:

— У вашей мамы только что случился кратковременный приступ. Ни с того, ни с сего, что само по себе крайне удивительно. Сейчас ситуация стабилизировалось, состояние удовлетворительное, но я должен был поставить вас в известность.

— Спасибо, — мне едва хватило сил на простую благодарность, потому что это не приступ. Это предупреждение.

Мет знал, что я начну сомневаться. Почувствовал мое смятение и возможное желание обратиться за помощью к мужу, поэтому предупредил.

Вот так жестоко и бесчеловечно. Отдав приказ кому-то за пределами видимости, наведаться к моей матери. Небольшое вмешательство, напоминающее о том, что все может быть гораздо хуже и что… вокруг ябед все мрут.

***

С меня будто схлынуло. Просто раз и все… все силы мигом на ноль, весь протест, все желание говорить и жаловаться — все ушло.

Как тогда в детстве, когда Матвей с кровожадной улыбкой нашептывал, что произойдет, если пойду жаловаться на его, тогда еще относительно безобидные проступки. Я была перед ним, как ощипанный бандерлог перед удавом. Нет сил бороться – только страх, беспомощность и безумное желание шептать: я сделаю что угодно, только не трогай.

Вроде выросла, но ничего не изменилось. Этот страх – он уже на подкорке. Пульсировал, ширился, намертво сковывая язык. И вроде понимала, что замкнутый круг надо разорвать, иначе так все и продолжится, но не могла, потому что возможные последствия пугали еще больше. Его люди где-то там, рядом с матерью. Могут зайти в палату, где она лежит беспомощная и одинокая, и тогда…

Меня замутило.

Зайдя в подъезд, я обессиленно прислонилась к стене. Закрыла глаза и слушала, как сердце измученно дергается в груди, будто птичка, посаженная в тесную клетку.

Страшно. Одиноко.

Глупая надежда, что Ремизов может вытянуть меня из этого болота медленно угасала. Никто не вытянет. Никто не спасет. Я навсегда останусь перепуганной, беспомощной мартышкой перед змеиным взглядом брата.

— Девушка, с вами все в порядке? — послышался взволнованный голос консьержки.

Вдох. Выдох.

Я оттолкнулась от стены и медленно двинулась навстречу:

— Да. Голова внезапно закружилась, — ложь легко слетела с моих губ.

— Вам помочь?

— Нет-нет. Спасибо. Уже все хорошо.

Кое-как улыбнувшись сердобольной женщине, я вызвала лифт. Очень хотелось поскорее оказаться дома, за закрытыми дверями и в одиночестве.

Марат еще работал, и у меня было время немного прийти в себя.

Я приняла ванную, надеясь, что вода заберет хотя бы часть моей боли и тревог. Потом заварила мятного чая и медленно попивала его из большой прозрачной кружки, стоя у окна и глядя на вечерний город.

В домах напротив горел свет.

Кто-то наверняка готовил ужин, кто-то занимался с детьми, а кто-то придавался романтике с любимым человеком. Наверняка, кто-то спорил, а кто-то лил слезы. Может, у кого-то не было денег, и он отчаянно думал, как выбраться из долгового болота. А кто-то пытался справиться с болью после предательства близкого. Кто-то болел, кто-то радовался вести о долгожданной беременности, а кто-то просто ждал доставку пиццы «Четыре сыра».

Все разные. У всех свои радости и проблемы. Каждый жил как мог, каждый вел свою войну. И я надеялась, что хоть кому-то эта война была по зубам, в отличие от меня самой.

Даже если бы я захотела… Даже если бы решила попробовать…

При всем моем страхе перед братом, его требования были невыполнимы. Невозможно забеременеть от мужчины, с которым не спишь. Невозможно завести ребенка от человека, с которым тебя связывает лишь фиктивный брак, и который просто терпеливо ждет, когда закончится этот год, чтобы воссоединиться с той, которую любит.

Невозможно!

Матвей не знал столь животрепещущих подробностей нашего союза, да и пофиг ему на эти подробности, если они не укладывались в его безумный план.

А мне как быть? Что делать?

Марат появился ближе к десяти. Уставший, но в хорошем настроении.

— Ужинать будешь? — спросила я, всеми силами делая вид, что у меня все в порядке, что меня весь вечер не ломало от собственного бессилия и безнадеги.

— Нет, спасибо. Я не голодный.

Я чуть не спросила, где же это он успел поесть на ночь глядя, но вовремя прикусила язык. У меня нет права задавать такие вопросы.

— Ты чего какая? — спросил Марат, проходя мимо меня в ванную, чтобы помыть руки. Так близко, что я уловила едва заметный аромат его одеколона.

В груди снова сдавило. Сильно, горячо, с надрывом.

И снова внутренний голос начал нашептывать, что надо рассказать мужу обо всем. Пусть наш брак не настоящий, но он поможет, не оставит меня барахтаться в этом болоте. Я даже рот открыла, но снова ничего не сказала.

А если Матвей окажется быстрее? Поймет, что я его заложила и безжалостно среагирует, желая наказать за своеволие?

Его люди ближе к матери. Может, прямо сейчас где-то рядом с ней, за стеной, только и ждут приказа от своего кровожадного хозяина.

Что если Ремизов со всеми своими возможностями и ресурсами просто не успеет? Что тогда? Как дальше жить, зная, что моя слабость погубила самого близкого человека?

Разъедаемая тяжкими мыслями, я пожала плечами и бесцветно сказала:

— Устала. На работе надо закончить много дел, прежде чем уйду.

— Ложись спать, — сказал Марат, вытирая полотенцем лицо, — а я еще посижу, посмотрю что-нибудь.

— Хорошо, — прошептала я и ушла в спальню.

Заветные слова так и остались непроизнесенными.

Я снова не смогла.

Зато полночи лежала, смотрела в потолок и думала о том, что будет, когда я не только не заведу ребенка от Марата, но мы еще и на развод пойдем через год…

Страшно.