Зачем нам любовь. Том 1

Глава 9

В выходные мне предстояло очередное испытание в виде семейного ужина с Ремизовыми.

Не то, чтобы я боялась общаться с людьми или были какие-то проблемы с мужчинами, но концентрация тестостерона на один квадратный миллиметр в этой семье была просто зашкаливала.

Отец семейства – Денис Алексеевич, высокий брутальный дядя, у которого несмотря на возраст, не было ни живота, ни устало опущенных плеч, ни лысины, а седина на висках добавляла не лет, а импозантности и того особенного шарма, присущего зрелым мужчинам.

Старший сын – Ярослав – точная копия отца. Даже взгляд такой же. Строгий, собранный, сдержанный. Правая рука и самый надежный союзник старшего Ремизова.

Второй по старшинству сын – Марк– в отличие от темноволосых братьев был русым и светлоглазым, улыбчивым, но язык не поворачивался назвать его мягким. Насколько он был спокоен и ласков с семьей и теми, кто входил в категорию «свои», настолько же строг и непримирим к остальным.

В отличии от остальных братьев, он не пошел в семейный бизнес и основал свое предприятие по производству металлоконструкций, и еще целую гроздь сопровождающих фирм.

Третий сын – Арсений – был задумчив и молчалив. Несмотря на то, что работал с отцом, в душе был самым настоящим романтиком и предпочитал все свободное время проводить в походах, поездках, сплавах по рекам. Судя по его рассказам, он объездил чуть ли не всю страну и побывал в таких местах, о существовании которых другие люди зачастую и не слышали.

Ну и, конечно же, сам Марат, от которого у меня уже началась тахикардия и появились зачатки депрессии.

Потому что этот улыбчивый гад был просто жуть как хорош. Что уж душой кривить – мне достался самый раздолбаистый из всех Ремизовых. Но при этом самый обаятельный и веселый. Ласковый, как сытый кот… и не мой, хоть по документам мы и были одной семьей.

Уже привычно отмахиваясь от этих мыслей, я сидела на шезлонге возле бассейна и наблюдала за семьей Ремизовых.

Пятеро больших и качественных представителей сильной половины человечества и Ольга Степановна. Маленькая, как мышка, юрка, как стрекоза и бесконечно гордая своими мужчинами.

Даже завидно стало, когда видела ее в окружении сыновей и мужа. Она по-деловому сновала между ними и выглядела, как девчонка. Веселая, задорно хохочущая девчонка.

От этой картины захватывало дух и невольно представлялось, а как бы все было, если бы я по-настоящему стала частью этой семьи, а не фиктивной занавеской, прикрывающей Марата и его настоящую любовь.

Возможно, тогда я бы не чувствовала себя не в своей тарелке на этом празднике жизни. Не чувствовала бы себя лишней. Не чувствовала бы себя самозванкой, обманов пробравшейся на чужую территорию.

Мне было бы легче находить с ними общий язык, я могла бы просто общаться, не подбирая слов и не думая о том, что через год все это останется в прошлом.

Сложно.

И я сердилась на Марата за это. А еще больше на себя, за то, что смогла удержать границы, и провалилась в отношения, которых попросту нет и никогда не было. Провалилась чувства, которые с самого начала были не предусмотрены договором и от этого обречены на провал. Все это пустое. А я, королева пустоты.

Хотя, зачем злиться на мужа? Он был прав, когда спрашивал зачем нам любовь сроком на год. Это я глупая, позволила ей прорасти и укрепиться в сердце, теперь вот приходится расхлебывать.

— И что это наша невестка сидит и скучает в гордом одиночестве?

Ко мне пожаловал Арсений с тарелкой, полной кусочков сладкого сочного арбуза.

— Отдыхаю, — я беспечно пожала плечами и приняла угощение, — спасибо.

Было вкусно, но грустно. Однако я уже привыкла держать эмоции под замком. Сначала, когда после аварии рядом остался только Матвей, не терпящий женских…вернее только моих слез. Потом долгое время как робот в режиме работа-дом-работа. Потом Марат. В общем, у меня было предостаточно времени и поводов, чтобы научиться сдержанности.

— Как дела у матери? — спросил он, устраиваясь на соседнем шезлонге.

Хотелось ответить «в плену у чудовища», но вместо этого покачала ладонью, мол и то ни се и скупо ответила:

— Без изменений.

— Может, вам поменять лечащего врача?

Если бы я только могла.

Нет, к самому врачу и клинике у меня не было ни вопросов, ни претензий. Они делали все, что могли, обеспечивали такое лечение, что о лучшем даже стыдно было мечтать. Но тот факт, что Матвей и его люди крутились поблизости и могли в любой момент добраться до матери, делали меня уязвимой.

Конечно же, я не посмела об этом сказать. Вместо этого поддерживала разговор, отвечала на вопросы, улыбалась.

Постепенно к нам подтянулись остальные братья, включая Марата. Который бесцеремонно уселся рядом со мной на шезлонге, еще и ноги мои к себе на колени положил, не догадываясь, какого труда мне стоило не вздрагивать от его прикосновений и пытаться удерживать стаи бешеных мурашек, готовый носиться по моему телу вдоль и поперек.

Это просто отдельный вид пыток, иначе и не скажешь!

И хотя братья не задавали каверзных вопросов, не пытались нас на чем-то подловить, просто интересовались как наши дела, как живем, все ли у нас в порядке, я все равно чувствовала себя так, словно вышла на тонкий лед. Зато Марат вел себя настолько естественно, будто для него в порядке вещей вот так вот прикасаться ко мне.

Пряма куда деваться, настоящий муж.

Если так и дальше будет продолжаться, то я точно чокнусь за этот год.

Разговор плавно перетекал с одного на другое, а потом кто-то спросил неожиданное:

— Вы еще о детях уже задумывались?

— Что? — я растерялась, — нет!

А Марат безмятежно сказал:

— Не переживайте, как только у нас получится – вы узнаете об этом первыми.

***

Кажется, его в этой ситуации ничего не волновало, а вот я покраснела до кончиков волос и очень надеялась, что стая Ремизовых решит, что это от смущения. Что я сижу тут одна такая девочка-девочка среди толпы самцов и изо всех сил смущаюсь.

На самом деле мне было стыдно за то, что всех обманываем. Так стыдно, что готова провалиться сквозь землю. Как смотреть им в глаза, если знаю, что в нашем случае никаких детей нет и быть и может? И что через год наше знакомство останется в прошлом?

— Дети – это хорошо, — глубокомысленно выдал Марк.

— Так заводи.

— Я бы завел, но не с кем, — он развел руками, — не с мимолетными же… богинями вить семейное гнездо.

— Пфф, — усмехнулся Марат, — это теперь так называется? Мимолётные богини? Я бы назвал немного иначе.

Марк даже не подумал смущаться:

— У нас тут вообще-то юная леди, если вы забыли. Поэтому я просто пытался подобрать приличный эквивалент.

— Такой себе эквивалент, — хмыкнул Ярослав, — но ты прав. Леди знать о твоих похождения совершенно не обязательно.

От меня не укрылось, как многозначительно переглянулись между собой братья Ремизовы. Видать, все совсем плохо было. Даже любопытно стало, но спрашивать постеснялась. Не так давно и хорошо я их всех знаю, чтобы задавать такие бестактные вопросы.

— А вообще вам не кажется это несправедливым, что младший брат завел семью раньше нас всех? — подал голос Арсений.

— Так кто же вам мешает? Женитесь, размножайтесь, — пожал плечами мой беспечный и самоуверенный муж.

— Где бы еще взять ТУ самую. Это тебе повезло. Только познакомился и сразу не разлей вода.

Черт, я сейчас точно сквозь землю провалюсь.

Ну какая из меня «та самая»? Какое «не разлей вода»?

К той самой он вечерами ходит, скрываясь от посторонних глаз. И ждет не дождётся, когда она отучится, выпорхнет из-под крыла жесткого, строго отца, и они смогут воссоединиться в открытую.

А пока место для нее берегу я. То САМОЕ прикрытие. Только и всего.

Ремизов почувствовал перемену моего настроения. Его рука на моей щиколотке напряглась и мягко придавила. Мол расслабься и не дергайся, я сам разберусь.

Если бы он только знал, как мне хотелось его оттолкнуть! Как я страшилась таких вот прикосновений – ничего не значащих для него и убийственных для меня.

Меня будто кипятком обварило в том месте, где его ладонь соприкасалась с моей кожей. Будто медленно и мучительно выжигали клеймо.

Конечно, я не оттолкнула Марата. Я же жена. А где вы видели жен, которые шарахаются от невинных прикосновений своих дорогих мужей?

Поэтому продолжила спокойно лежать, улыбаться и кое-как участвовать в разговоре.

— Не переживайте. Перевернется и на твоей улице фургон с пряниками. — Безмятежно сказал Марат, обращаясь к Марку, — встретишь ЕЕ. Ту самую, которая отучит тебя на всяких богинь засматриваться. Будешь как примерный семьянин бежать после работы домой и звонить ей каждые пять минут, чтобы отчитаться, где ты и с кем. Начнешь ходить по струнке и прыгать по команде.

— Было бы не плохо, — хмыкнул старший, — глядишь, уму разуму бы научился и перестал ввязываться во всякие авантюры.

— А тебе непременно достанется коза-дереза, — тут же отбил Марк. — Такая чтобы всю твою выдержку в хлам порвала, нервы на кулак намотала и жить научила по-настоящему, а не только нескончаемым планам.

— Планы – это прекрасно. И меня, в отличие от некоторых, не надо ничему учить. Я и так все умею. И точно знаю, какой будет моя избранница – степенной, мудрой, с непререкаемым чувством стиля. С достоинством.

— С тремя образованиями, собственный благотворительным фондом, и чтобы носки по цвету сортировала и делала все строго по времени, — хохотнул Марат.

— Разве пунктуальность — это плохо?

— Это отлично, но можешь даже не мечтать. Я тебе точно говорю. Достанется тебе Козища. И будешь бегать с полыхающим хвостом, не зная, что с ней делать. То ли задушить, то ли обнять покрепче.

Пока старший бухтел, они переключились на третьего.

— А этому какая нужна? — подозрительно прищурившись спросил Марат.

— Этому? — Марк потер подбородок, — этому сильная нужна. Такая чтобы быстрее него по скалам карабкалась, да по рекам спускалась. Чтобы для нее прыгнуть с парашютом — раз плюнуть.

— И чтобы за рулем себя чувствовала уверено. Хоть на спорткаре, хоть на снегоходе, хоть на грузовике.

— И чтобы дома, вместо котиков, хомячков и маленьких тявкающих шавок, держала какого-нибудь кане корсо, или добермана. Ну или на крайний случай трех птицеедов, питона и попугая, ругающегося забористым матом.

— И что бы татуха в половину ляжки. И единоборствами занималась.

— А что… я не против, — хмыкнул Арсений, — если встретите такую – дайте знать. Я сразу примчусь.

Они беззлобно прикалывались друг над другом, а я вдруг поймала себя на мысли, что мне нравится в их компании. Она такая…уютная что ли. Надежная.

Братья продолжали рассуждать о том, кому какая избранница подойдет, кто сколько внуков подкинет Денису Алексеевичу и Ольге Степановне.

Было забавно слушать, как четверо взрослых мужчин болтают словно мальчишки. Однако у меня закралось подозрение, будто они были не в курсе того, что у деда Ремизова есть завещание относительно первого внука.

Если они не знали, то как же Матвей пронюхал об этом завещании?

***

Хотя возможно все они прекрасно знали, просто не считали нужным затрагивать эту тему в разговорах. И имели на это полное право! Я же постеснялась спрашивать, потому что мое любопытство могло породить ответные вопросы. Откуда я об этом узнала, какое мне до этого дело? Ответить что-то вразумительное, не затронув тему о шантаже со стороны Матвея, я бы не могла. Чего доброго, еще подумают, что я заинтересована в наследстве и уже считаю выгоду от рождения будущего первенца.

Потом были шашлыки.

Братья Ремизовы хором назвали его «коронным блюдом бати», а сам батя гордо надувал грудь, когда мы уплетали мясо за обе щеки.

Просто нереальное объедение. Не знаю, как он мариновал шашлык, какие такие заклинания и танцы с бубном применял, но вкус получился божественным. Сочно, горячо, умопомрачительно вкусно.

Я объелась настолько, что сидела довольная, блаженно хрюкала и улыбалась, словно была немного не в себе.

Несмотря ни на что, мне нравилось в этой компании, и я получала удовольствие от каждой минуты, проведенной в этом доме, с этими людьми. Просто затолкала всех своих тараканов в самую дальнюю комнату, посадила под замок и запретила высовываться наружу под страхом смертной казни. Вроде помогло. Оказывается, если о проблемах не думать, то они вроде, как и не мешают. Булькают где-то на заднем фоне, до поры до времени, не причиняя дискомфорта …

А потом хоп! и настигают.

Вот и меня настигли.

Я так расслабилась, растеклась, что совершенно не следила за временем, впрочем, как и все остальные. Мы просто отдыхали, а потом Арсений посмотрел на часы и присвистнул:

— А вы в курсе, что уже за полночь?

— Да, ладно, — Марк тоже дернул рукав, оголяя светящийся циферблат на запястье, — и правда первый час. Ну и плевать. Никто ведь никуда не торопится?

Мало того, что никто никуда не торопился, так спустя час выяснилось, что никто никого и отпускать не собирался.

— Вы все остаетесь на ночь, — непререкаемым тоном заявила Ольга Степановна, —отказы не принимаются.

Братья и не собирались отказываться. Для них было в порядке вещей собраться всем вместе за одним столом, а потом остаться на ночь в родительским доме. Так что напряглась только я, потому что кто-то из моих тараканов все-таки прорвался наружу. Мне вдруг стало жутко неудобно спать с Маратом в одной постели в доме его родителей. Я снова чувствовала себя воришкой, покушающейся на чужое.

Снова этот стыд дурацкий, смущение.

К счастью, никто ничего не заметил – приглушенный свет в беседке сыграл мне на руку и скрыл лишнее от чужих пытливых глаз.

И все же было неспокойно. И как выяснилось чуть позже не зря.

Постепенно разговоры стали стихать. Кто-то начал зевать, а кто-то клевать носом, поэтому было решено сворачивать посиделки.

Мужчины приводили в порядок гриль зону, а тем временем мы с Ольгой Степановной убирали со стола. Пока таскали посуду из беседки в дом, успели посекретничать про мальчиков – она рассказала пару забавных историй из детства Марата.

Мы посмеялись, правда смех резко оборвался, потому что вспомнили об аварии, разрушившей мою семью.

— Если потребуется какая-нибудь помощь – не стесняйся, сразу говори, — мама Марата ободряюще сжала мое плечо, — Мы теперь одна семья, не чужие.

— Спасибо, — повторила я, чувствуя ком поперек горла.

Как же хотелось рассказать о том, что творил Матвей, но страх снова победил.

После того как порядок был наведен, все ушли в дом. Хозяева задержались на кухне, а гости – я, Марат, и остальные братья Ремизовы — поднялись на второй этаж, и там разошлись по комнатам.

Вот там-то и поджидал главный подвох в виде крошечной кровати.

Вернее, кровать была нормальная, полуторная, вполне подходящая для одного человека чтобы хорошо и вольготно выспаться. Но вдвоем?!

Я аж споткнулась на пороге, а Марат, не успев притормозить налетел на меня сзади, чуть не повалив с ног. В последний момент успел поймать поперек талии и удержать от неуклюжего падения, но легче не стало, потому что я очень остро прочувствовала его руки на своей талии.

— Ты чего?

— Ничего, — натянуто улыбнулась, — комната у тебя миленькая…

— Тут ничего не изменилось с того момента, как я вырос, — не без гордости ответил муж, указывая на стену завешенную пестрыми, немного потрепанными постерами, — штуки всякие мои детские, мебель та же. На этой кровати я еще подростком спал.

— Я так и поняла, — тихо пискнула я.

Дома у Ремизова мы спали на таком плато, что друг для друга еще доползти надо, а тут…

И самое главное, ни диванчика, ни кушетки нет, чтобы лечь отдельно. И стул только один, чтобы как-то расширить площадь кровати. И не разойтись по разным комнатам, потому что мы вроде как муж и жена, и остальные домочадцы не поймут почему мы так решили. И на пол его выгонять неприлично…

Марата, кажется, ничего не смущало, потому что пока я рефлексировала и бродила по комнате, делая вид, будто рассматриваю детали, он достал из шкафа свою старую футболку для меня, сам переоделся во что-то растянутое и серое. Плюхнулся на кровать ближе к стенке, подмял под себя подушку и с блаженный вдохом сообщил:

— Я спать!

Ах ты ж, мой молодец. Спать он…

А мне что делать?

Я постояла, посмотрела в окно, повздыхала. Потом все-таки переоделась и легла на самый краешек, старательно выдерживая границы, чтобы никак, никакой частью тела не прикасаться к своему мужу. Не в состоянии унять ломоту в груди, долго лежала без сна, думала, слушала его дыхание. Невольно подстраивалась под него, не попадала в такт, задыхалась и смогла заснуть только когда рассвет розовой дымкой тронул линию горизонта.

А утром проснулась, потому что мне было жарко.

Жарко, тяжело, а еще что-то странное упиралось мне сзади в бедро.

***

Конечно, я понимала, что это. Не маленькая.

Но вот сам факт того, что оно в меня упиралось, вызвал не просто шок, но и дикое смятение.

Мы не должны так просыпаться! Чтобы в обнимку, жарко, тесно, да еще и с…

Не должны, но ночью контроль сошел на нет, а полутороспальная кровать не подразумевала какой-то свободы действий и личного пространства.

Я лежала на боку, Марат размеренно сопел позади меня, уткнувшись носом в мою макушку и самым бессовестным образом закинув мне руку на талию.

Я могла отодвинуться, сбросить с себя его конечность и вообще проложить расстояние между нами валиком из одеяла, но вместо этого лежала, как мышка и не не шевелилась. Да что там не шевелилась. Я практически не дышала!

Боялась, что он проснется. И вовсе не потому, что не хотела попадать в щекотливую ситуацию, что-то мямлить и отводить взгляд в попытках сделать вид, что все в порядке, и что я ничего не заметила, не почувствовала, не поняла.

Вовсе нет. Я продолжала лежать по одной простой причине.

Это было просто возмутительно уютно.

Вот так, прижавшись спиной к мужчине, от которого немножко без ума. Ладно, что уж душой кривить, очень сильно без ума. Чувствуя его тепло, его теплое дыхание на своей коже. Эдакий, отдельный сорт мазохизма.

Боги, кто бы знал, как отчаянно в этот момент мне хотелось, чтобы наш брак настоящим, а не фиктивной заставкой для посторонних взглядов. Как бы я хотела, чтобы наш вариант был тем самым «стерпится-слюбится», когда двое вступали в брак по независящим от них обстоятельствам, а потом настолько прорастали друг в друга, что становились самыми близкими людьми на свете.

Если бы только Марат сразу не обозначил свое отношение ко мне и к нашей семейной жизни, не сказал, что его сердце принадлежит другой и он ждет не дождется, когда сможет заключить ее в свои объятия. Если бы он только утаил от меня эту горькую правду и просто женился, следуя воле и обязательствам отца, тогда был бы шанс… Была бы уйма шансов, что у нас что-то получится.

Я бы не строила вокруг себя стену высотой до небес, не чувствовала себя заменой. Не давилась бы горечью каждый раз, как муж брал в руки телефон и с кем-то переписывался, улыбаясь так, что у меня щемило сердце.

Если бы мне сразу не указали на мое место, я бы наверняка попробовала. Позволила бы себе флирт, кокетство и немного безумия. Решилась бы на отважный шаг. Например сейчас, вместо того чтобы просто лежать и пучить глаза в стену, я бы могла повести бедрами, плавно, ненавязчиво, делая вид, что вожусь во сне. Прижаться чуть сильнее. Повернуться на другой бок и все так же якобы сонно и безобидно, закинуть руку ему на грудь, а ногу на бедра. Так чтобы широкая футболка задралась чуть выше приличного, открывая чуть больше привычного.

Я бы попробовала, честное слово, если бы не те слова и признания Ремизова, что он давно и безнадежно влюблен в другую.

Очень, знаете ли, сложно быть напропалую флиртующей кокеткой, когда тебя сразу, сходу, без раздумий и малейшего колебания выставили во френд-зону.

И нет смысла ревновать или выкатывать претензии – Аля появилась раньше меня, а Марат был предельно честен и не стал втихаря бегать к своей любовнице… Теперь он ходил к ней открыто и без зазрений совести.

А мне оставались лишь вот такие нелепые, неуместные моменты близости, когда предел – это рука на бедре, да что-то твердое, бессовестно и как будто в насмешку упирающееся в зад.

Наслаждайся Сенька. Большего тебе все равно не полагается. Моськой не вышла.

Я вздохнула и попыталась лечь чуть дальше, хоть немного увеличив расстояние между нами.

Но не тут-то было!

Рука, придавливающая меня к матрасу, рефлекторно напряглась, а потом бесцеремонно притянула обратно. Еще ближе, чем было до этого.

— Марат, — чуть не задохнувшись, прошептала я.

Он что-то пробухтел, не просыпаясь и не открывая глаз, повозился, а потом взял и переместил руку.

…С бедра на грудь.

Она как-то сама, естественно и совершенно непостижимо скользнула под футболку, и оказалась там, где ей было совсем не место.

Меня аж тряхнуло с макушки и до пяток, когда расслабленная ладонь по-хозяйски обхватила мягкое полушарие.

Дыхание закончилось. Какой на фиг кислород, какие легкие, когда тут такое.

Я шевельнулась – ладонь на моем теле сжалась.

Проклятье. Это просто…просто… у меня нет слов.

Тут и возмущение, и смущение, и возбуждение. Причем последнего гораздо больше, чем всего остального вместе взятого. Просто с нуля – ладно, не с нуля, а с десяточки – за долю секунды разгон до сотки.

Телу вообще было плевать на наши условия, на то, что брак фиктивный, на то, что муж любил другую. Оно выбрало Ремизова и теперь мучительно пульсировало, требуя продолжения. Требуя ласки, прикосновений, горячих поцелуев, рваных стонов и мучительно сладкого спазма в конце.

А Марат спал!

Тупо спал, не догадываясь о том, что со мной творилось!

Я не выдержала и пихнув его локтем в живот, позвала:

— Марат!

— А?.. Что?.. — сонно пробормотал он, не разжимая рук, — что случилось?

Кошмар случился! Помутнение разума! И извращенские пытки! Вот что, мерзавец ты бесчувственный!

Спрятав стеснение, я чопорно сообщила:

— Ты держишь меня за грудь.

— Что? — снова пробухтел муж, широко зевая, и еще не осознав масштабы катастрофы.

— За сиську, говорю, держишь! — не выдержала я.

Ремизов замер на миг, а потом резко, будто обжегшись, отдернул руку.

***

— Ё-моё! — пробасил он, откатываясь к стене.

— И не говори-ка!

Я демонстративно одернула подол футболки вниз и встала с кровати.

Мне даже удалось спрятать смущение за маской праведного возмущение. Сложив руки на груди, я грозно уставилась на мужа:

— Тебе не кажется, что мы так не договаривались? — указала взглядом на весьма однозначный вигвам в области паха.

Проще было изображать негодование, чем позволить ему догадаться о своих истинных эмоциях.

— Прости, Есь, — Марат дернул на себя одеяло, — я не хотел. Оно само. Утро…и все такое.

— И все такое?

— Ага, — что-то он не выглядел особо расстроенным из-за этого инцидента. — я же спал. Может, приснилось чего.

— Ты еще скажи, что первые сорок лет самые сложные в жизни мальчика. Пубертат в самом разгаре, утренний стояк, подростковые прыщи…

— Прыщей нет, — рассмеялся он. Первичный шок и смущение быстро сошли на нет, и Ремизов снова стал самим собой – невозмутимым котярой, у которого все хорошо. Даже если что-то идет не так – все равно хорошо. И уж у него сердце точно не билось в груди как оглашенное, и не ломило за ребрами от внезапно нахлынувших эмоций. — ладно, забей. Сделаем вид, что ничего не было.

— Ничего и не было, — буркнула я.

— Тем более, — Марат встал, потянулся и, почесывая плечо, поплелся в душ.

А я стояла, продолжая полыхать то ли от гнева, то ли от собственной беспомощности, и, сокрушенно качая головой, таращилась в окно.

Я точно с ума за этот год сойду. Просто тронусь кукушечкой и все.

К моменту, когда Ремизов вернулся из душа – посвежевший, с растрепанными мокрыми волосами и полотенцем на плечах, я уже окончательно взяла себя в руки и смогла сделать вид, что и правда ничего не было. Что его рука утром не покоилась на моей груди, и в бедро не упиралось ничего запретного.

Подумаешь, ерунда какая. Люди взрослый, должны понимать, что бывают всякие накладки… А что сердце безумно дергается – это проблемы самого сердца, только и всего.

— Я тебя внизу буду ждать, — сказал Марат и, взявшись двумя руками за концы полотенца, перевесил его с себя на меня.

Он ушел, а я зажмурилась. Его запах, оставшийся на полотенце, обволакивал, снова толкая к запретным мыслям, а что было бы если…

Если бы наш брак был обычным, а не фиктивным

Если бы Ремизов не сказал, что его сердце принадлежит другой

Если бы я, невзирая на изначальные условия нашего непростого союза, набралась смелости и попыталась…

Домой мы планировала сразу после того, как позавтракаем, но пока одно, второе, третье, время уже укатилось за полдень.

Первыми собрался Ярослав, который не мог без работы даже в выходной.

Потом ускакал Марк, которого внезапно пригласили на какую-то супер-важную тусовку, потом Арсений.

Мы уезжали последними, потому что мне пришлось помогать Ольге Степановне собирать клубнику. Мужики, естественно от такого увлекательного занятия отказались, а я, как единственная девочка, среди тестостеронового цветника, не могла не помочь.

В общем домой я ехала, с целой корзинкой ягод в багажнике, обгоревшим носом и дурацкими мыслями в голове.

Пока мы болтались над грядками, Ольга Степановна мимолетно поделилась их историей с мужем.

Оказывается, они тоже поженились не по собственной воле, долго притирались и даже хотели развестись, наплевав на родительские договоренности, но в какой-то момент поняли, что уже давным-давно не чужие. И тогда решили попробовать без оглядки на посторонних, на прошлое, на то, что кто-то пытался им навязать. Просто попробовать построить что-то настоящее. Итог: уже тридцать лет брака, четверо взрослых сыновей, дом, в котором всегда тепло и уютно. А если бы не попытались, то ничего бы этого не было.

Я не знаю, почему она мне это рассказала. Может, заметила что-то, почувствовала своим материнским сердцем даже несмотря на то, что мы с Маратом старательно отыгрывали свои роли.

Так или иначе ее рассказ попал в благодатную почву.

Пока Марат следил за дорогой, я сидела на соседнем сиденье и, подперев щеку рукой, угрюмо смотрела в окно, размышляя о том, а что если действительно попытаться?

Что если на минуту забыть о неведомой Але, о том, что все не по-настоящему, о нашем уговоре сроком на год? Просто забыть, выставить это за черту и попробовать.

Разве я не имела на это права? Попробовать быть счастливой, несмотря ни на что? Попробовать хоть раз в жизни склонить чау весов на свою сторону, не терпеть, не быть удобной, не делать того, чего от меня хотят остальные, а сделать то, чего хотелось мне самой? Быть с тем, к кому тянулось сердце.

Что если, смирившись с условиями Ремизова, я лишила нас того самого шанса на обоюдное счастье? На сыновей, дом, настоящую любовь, тепло и привязанность? Что если через год у меня не останется ничего, кроме дикой тоски и сожалений, что я ничего не сделала? Не попробовала? Что тогда?

Смогу ли я простить саму себя за бездействие? За то, что хотела быть порядочной, строго блюла условия договора и не дала нам ни единой возможности что-то изменить?

Что мне потом делать с этой порядочностью? Поставить в рамку и любоваться на старости лет?

В моей жизни и так полно поводов для сожалений. Я не хотела жалеть еще и об этом.

Поэтому, когда машина притормозила возле дома, я мысленно попросила прощения у Али, за то, что ставлю свое счастье превыше ее. У Ремизова за то, что собираюсь нарушить условия нашего соглашения. И у самой себя, за то, что обратного пути уже не будет.